«То, что есть, не может перестать быть». Парменид

Текст Платона говорит о понимании и применении законов, по месту действия, этот принцип и сейчас содом использует,  то есть видя что-либо отклоняющееся от нормы, следует ввести в порядок действия, а что действие - следствие чего-то, в голову Платона не могло придти, и содом называет подобное действие свободным, но почему о свободе Платон тут ничего не говорит, и этот текст говорит что свобода выдумка, и значит необходимость в  свободе росла вместе с содомом и под его влиянием, так как любое население могло только заражаться свободой, во время обострения хаоса, но не впитать в свой обиход жизни вовсе. Когда возникала в народе духоподъёмность, тут же появлялись люди предлагающие идиотам закон, как Моисей давший закон, или Павел, как разъясняющий учение Иисуса, или Магомет с Кораном и шариатом. Вся жизнь непременно подводилась под закон, безликий разумеется, но и лица не было в то время, оно появилось вместе с личностью, и конечно свободой, когда и для свободы приходилось создавать законы, а после и сам действующий идиот исчез, и в нём не было необходимости, остались свобода и границы её. Либерал-фашизм оказался просто самым удобным способом управления идиотами, закон всех равняет, а свобода даст знать, где начинается и кончается, и безликий закон поведает, если вдруг память подведёт. История Содома в голом виде началась только в начале 20 века, и где все оказались предоставленными сами себе, когда сословия в империи размывались, являлись духоподъёмность и кураж, и толпа идиотов. Содом времён Платона, Спасителя, и Плотина, детский сад, по сравнению с современным, свобода тогда никакой роли ещё не играла, и над ней даже насмехались писатели той поры, от Аристофана до Лукиана. Сочетание закона с верой у Содома специфическое, закон должен основываться на вере, а основания подгоняются под веру идиотов населяющих территорию, так как только идиот является действующей силой в социуме в силу идеологического (религиозного) построения любого образования (род, племя, община, или государство), и потому за идиотом закрепилось в древности неучастие у политике, хотя на самом деле все наоборот, и если политика организуется на словах, то кто лучше владеет ими для толпы? Толпа не знает рациональных доводов, поэтому и трудиться над этим не имеет смысла, а вера работает. Поэтому любой яркий публицист, и если он претендует на популярность, всегда ставит только на веру, и даже те, кто работает на заграницу, потому что без участия веры в болтовне, никто на тебя не поставит, и разумеется актёрской игры, где на лице всегда должна быть бодрость и озабоченность судьбой родины. Не случайно в политику всё чаще попадают актёры, клоуны, и любители развлекательного жанра, содом никогда не ошибается в потребностях толпы, и  потому учитывается всё, с Трампом только конфуз вышел. Насчёт идиота у меня иная версия, политики будучи сами таковыми, перенос делали на не участвующих, если круговая порука не предполагает неучастие в политическом действии, то отсюда враньё про идиота. Круговая порука и идиот несовместимые вещи, идиот самодостаточен, древние ошибались, а политик всегда идиот, когда легко переходит от одних идей к другим ради интереса, а причина иная, идиот - непригоден, самодостаточность не предполагает участия, и что политику грозит поражением. Либеральная политическая конструкция стоит на участии, если ты свободен, то имеешь право выбирать, но идиот не бывает свободным, а скорее озабоченным, и если есть кому выбирать, то не включённым в повестку, а верующим в ценности и принципы, и где вера только спасает, чего у идиота и не может быть, и древние понимали политику как веру, а идиот ни во что не верит, но всему внимает, и это не вера вовсе. Часто по идиотизму многие не различают коллективизм и круговую поруку, тогда как второе невидимое, и причина тут простая, самодостаточное идиота не может видеть внутренние процессы, а только внешние, и потому всё называется другими словами, сотрудничество, и общее участие в деле, как и в любой мафии, и поэтому только немногочисленные мафиози были выдающимися политиками в преступном ремесле, политика - искусство возможного, и кто оказался более свободным в деле, имел и больше возможностей. Политик как идиот попадая в выбранные  деятели становится государственным, где свяжет себя законом, а значит деятельность его обретает уже целесообразный характер, и это уже идиот знающий что к чему, а значит потерявший самодостаточность прежнего характера, и поэтому люди замечают в нём изменения, а остальное зависит от задатков, будет гений, или нет, в государстве управлять, или жалкая личность, неисповедимы пути господни, и многое ведь зависит от везения или случая, а не от начертанного плана. Эта связь с законом перемещает его в содом, и где деятельное начало может обретать разный характер, ведь политик должен верить в то, что делает, а вера уже противоречит праву, как действию гражданина, который всегда в равных условиях находится, а государственных политик в Содоме, где уже нет равных. Платон говоря о деятелях искусства заметил, что форма их выступлений стала расползаться относительно прежней, и что традицией была закреплена, и подумал применить закон о закреплении формы, у него нет в рассмотрении "человека", это важно для Платона, человек и не форма, а пустое место. Это не напоминает мнения многих уважаемых людей об искусстве современном? и здесь тот же содом, согласитесь, какая разница кто и что делает, и как зарабатывает, разве наше это дело, но содом повсюду, и незримая связь с законом внутренним, или внешним, и в самом содоме всегда присутствует как судьба. Платон и прибегает к странному понятию "свободная жизнь", и что вовсе не свобода, а распущенность. Платон как философ якобы держит себя в руках, а обыватель не справляется с этим, и что явная глупость, а отсюда и фантазии об управления государством, что философов это дело, история опровергла его идею, и даже доказала обратное, только идиот способен стать гением управления, по целесообразности своей, так как обычный гражданин не имеет цели в жизни, а если таковая есть, то скорее как навязанная ему, а сумасшедших здесь не рассматриваю, а только нормальное разнообразие среди граждан государства, и когда происходят эксцессы во времена перемен и хаоса граждане конечно могут терять голову и честь, и где вера начинает уже склоняться к личному характеру, когда прежняя, приличная, скорее терять смысл. Например Сталин, даже многие большевики понимали что перед ними идиот, и что с ними стало, их никто и не вспомнит, а Сталин живее всех живых, и это общее заблуждение, что в управлении не хватает умных. Целесообразность и вера в закон любого идиота может организовать гением, если есть хватка и задатки. Недалёкие и Сталина считали сумасшедшим, но политика и не знает рациональности, а только интуицию, а значит многие действия политика не подлежат объяснению, и у любого неординарного если политика, а в ЕС и США не политики работают, а клерки и жулики, и это связано с целым суверена, чего там пока нет, либеральная свобода так их поставила в раскорячку, что преодолевать это будет очень долго и нудно, РФ прошла затуманивание мозгов, что много и идиотов породило, и может окончательно выйдет из тупика. Возьмите Байдена, позор либеральной демократии, когда идиот управляет не справляюсь даже с бытом. Если право связано с верой в закон, как при либерал-фашизме, то и политиком может быть скорее идиот, и где вера в способности всегда выше, и в силу меньшей заторможенности, чем у обычного гражданина. Обратите внимание и на Платона, ведь и оный уверен что надо применить закон к искусству, а не к себе, тем же и Ленин идиот активно занимался, и оный скорее Платона не читал, не было времени на пустяки.

Мегилл. Хорошо сказано, но попытайся еще лучше разъяснить нам свои слова.

Афинянин. Пусть будет так. Друзья мои, когда были в силе наши древние законы, народ ни над чем не владычествовал, но в некотором смысле добровольно им подчинялся.

Мегилл. О каких законах ты говоришь?

Афинянин. Прежде всего о тогдашних законах относительно мусического искусства, если уж разбирать с самого начала чрезмерный расцвет свободной жизни. Тогда у нас мусическое искусство различалось по его видам и формам.

Один вид песнопений составляли молитвы к богам, называемые гимнами; противоположность им составлял другой вид песнопений – их по большей части называют френами; затем шли пэаны и, наконец, дифирамб, уже своим названием намекающий, как я думаю, на рождение Диониса [42]. Как некий особый вид песнопений дифирамбы называли "номами", а точнее – "кифародическими номами" [43]. После того как это и кое-что другое было установлено, не дозволено стало злоупотреблять обращением одного вида песен в другой. Распознать же их суть, а вместе с тем найти их знатока, а найдя, наказать неповинующегося – это не было делом свистков и нестройных криков толпы, как теперь; и не рукоплесканиями воздавали хвалу, но было постановлено, чтобы те, кто занимается воспитанием, выслушивали их в молчании до конца; дети же, их руководители и большинство народа вразумлялись при помощи указующего жезла. При таком порядке большинство граждан охотно повиновалось и не осмеливалось высказывать шумом свое суждение. Впоследствии, с течением времени, зачинщиками невежественных беззаконий стали поэты, одаренные по природе, но не сведущие в том, чтó справедливо и законно в области Муз. В вакхическом исступлении, более должного одержимые наслаждением, смешивали они френы с гимнами, пэаны с дифирамбами, на кифарах подражали флейтам, все перемешивая между собой; невольно, по неразумию, они извратили мусическое искусство, словно оно не содержало никакой правильности и словно мерилом в нем служит только наслаждение, испытываемое тем, кто получает удовольствие, независимо от того, плох он или хорош [44]. Сочиняя такие творения и излагая подобные учения, они внушили большинству беззаконное отношение к мусическому искусству и дерзкое самомнение, заставлявшее их считать себя достойными судьями. Поэтому-то театры, прежде спокойные, стали оглашаться шумом, точно зрители понимали, чтó прекрасно в музах, а что нет; и вместо господства лучших в театрах воцарилась какая-то непристойная власть зрителей. Если бы при этом здесь возникло только господство благородных людей из народа, еще не было бы чрезмерной беды. Но теперь с мусического искусства началось у нас всеобщее мудрствование и беззаконие, а за этим последовала свобода. Все стали бесстрашными знатоками, бесстрашие же породило бесстыдство. Ибо это дерзость – не страшиться мнения лучшего человека, и, пожалуй, худшее бесстыдство – следствие чересчур далеко зашедшей свободы.

Мегилл. Совершенно верно.

Афинянин. За этой свободой последовало нежелание подчиняться правителям, затем стали избегать подчинения отцу с матерью [45], всем старшим и их вразумлениям, а в конце концов появилось стремление не слушаться и законов. Достигнув этого предела, уже не обращают внимания на клятвы, договоры и даже на богов; здесь проявляется так называемая древняя титаническая природа; в своем подражании титанам [46] люди вновь возвращаются к прежнему состоянию и ведут тяжелую жизнь, преисполненную бедствий. Однако ради чего это нами сказано? Мне кажется, наше рассуждение нужно иной раз осаживать, точно коня, иначе нас понесет необузданность речи. Нам надо, по пословице, не ронять с осла нашей поклажи [47]. Вот почему я и задаю вопрос: ради чего это сказано?

Мегилл. Отлично.

Афинянин. Это сказано вот ради чего...

Мегилл. А именно?

Афинянин. Мы утверждали, что законодатель должен иметь в виду троякую цель: чтобы устрояемое государство было свободным, внутренне дружелюбным и обладало разумом. Так было сказано, не правда ли?

Мегилл. Совершенно верно.

Афинянин. Ради этого мы выбрали, с одной стороны, самый деспотический, а с другой – самый свободный государственный строй.

Посмотрим же теперь, какой из них более правильный. Если ввести и там и тут некоторую умеренность, в одном из них ограничить власть, а в другом свободу, тогда, как мы видели, в них наступит особое благополучие; если же довести рабство или свободу до крайнего предела, то получится вред и в первом, и во втором случае.

Мегилл. Ты говоришь сущую правду.

Афинянин. Ради этого мы рассмотрели устройство дорийского войска, поселения Дардана на предгорьях, приморские поселения, а также поселения первых людей, оставшихся после потопа; к тому же самому клонились прежние наши рассуждения о мусическом искусстве, об опьянении и все, что было сказано до того. А сказано все это ради рассмотрения вопроса о том, как лучше всего устроить государство и каким образом частному человеку лучше всего прожить свою жизнь. Можем ли мы себе доказать, Мегилл и Клиний, что мы поступили дельно?

Клиний. Мне кажется, чужеземец, у меня есть такое доказательство. Все рассуждения, что мы вели, возникли у нас, видимо, кстати. Ведь мне они сейчас совершенно необходимы, и я удачно встретил тебя и Мегилла. Не скрою от вас обоих то, что со мной случилось, ибо нашу встречу я считаю счастливым предзнаменованием. Бóльшая часть Крита задумала основать колонию и поручила кносийцам заботу об этом; Кнос же передал это дело мне и девяти другим лицам. Мы уполномочены устанавливать законы – здешние, если некоторые из них нам нравятся, и чужеземные, не обращая никакого внимания на их чуждое происхождение, если они окажутся лучше.

https://studfile.net/preview/6322838/pag… Законы. Платон