«Я не могу себе вообразить, как построить жизнь, если свободы воли не существует. Невозможно думать о себе (о нас), как о сумме биологических процессов».
Р. Сапольски, Биология добра и зла

Осознание собственной детеминированности не является в корне новой проблемой. Звучащее как вызов требование примирения себя с несвободой воли — суть необходимость расширения области применения специализированной системы логических выводов на границы, доселе подведомственные другим автоматизированным подсистемам освоения реальности. Осознанный детерминизм не может выступать самостоятельным фактором, но лишь составляющей глобальной причины нашего поведения — биологических нужд. Понимание факта отсутствия у нас свободы воли способно только в определенной мере специфически корректировать наше бытие, но не определять само направление. Если бы эта способность достигла таких пределов, что начала бы наносить вред выживанию, она была бы вытеснена естественным отбором.

Сложно предсказать в деталях, как осознание может вписаться в нашу жизнь, однако, почти наверняка можно быть уверенным, что эта рациональная составляющая нашего когнитивного опыта никогда не подавит самые общие импульсы. В конечном счете, эволюция работает с нашими состояниями «хорошо» и «плохо». Мы не можем просто взять и перестать действовать на основании того, что «всё предопределено» (и тот, кто окажется не в силах продолжать жизнь с таким «грузом», просто отсеется отбором).

Похвала или порицание кого-либо как действие не будут отменены фактом отсутствия свободы воли у объекта соответствующей оценки, но лишь скорректируют смысл (назначение) послания в наших представлениях, так как оценивающий сам действует как причина, а именно: как волеизъявление определенной потребности, в данном случае благоприятного социального воздействия (например, расположения другого человека к себе или удержания его от нежелательного действия в будущем). И даже рациональная оценка неэффективности собственного усилия во внешнем мире также не снимает отмены смысла действия и его причинности: например, если я знаю, что моя привычка не бросать мусор мимо урны (и прилагать усилие, чтобы донести его куда следует) не изменит поведение окружающего большинства, это не заставит меня отказаться поступать так, как я считаю правильным, если это удовлетворит моё чувство личного просоциального вклада (невзирая на ничтожный внешний результат), то есть приведёт меня к подрепляющему состоянию «хорошо» (здесь можно опустить детали про гормоны и нейромедиаторы, которые можно найти в специализированной литературе).

То, что я делаю – следствие того, что импульс оказался достаточным для данного действия, которое в итоге будет подкрепляется положительно (или отрицательно) работой нейромедиаторов, вне зависимости от степени осознанности причинно-следственной связи. Действие вынуждено свершаться в той или иной форме, зависящей в том числе от нашей трактовки его содержания и назначения. И на пути самой нежелательной (на наш субъективный вкус) трактовки всегда будет стоять преграда — естественная потребность перевести состояние «плохо» в состояние «хорошо», то есть то, что химически настроено помешать биологически деструктивной деятельности. Да, это не абсолютный механизм, в котором возможны ошибки или медикаментозные взломы, однако его слабые вариации также выбраковываются на уровне коллективного выживания.

Таким образом, мы предопределены именно действовать, а не абстрактно выносить оценки положению дел во Вселенной. Наши оценки себя и других, сделанные и как научный анализ, и как отношение к событиям жизни, всегда суть действия, направленные на изменение текущей ситуации в более выгодную (биологически) для нас сторону. Любой когнитивный опыт автоматически интегрирован в жизнь, потому что произведен её представителем строго на условиях самой жизни. Масштабной рационализации бытия на этих условиях достичь невозможно, можно только существенно повысить эффективность самих услових.