Соавторы: romantaran, Размышляй

{{незавершенный}}

Категория выражения, тщательную разработку которой мы находим в трудах А. Ф. Лосева является одной из наиболее трудных для понимания. Лосев, определяя сущность этой категории, обычно употребляет загадочное словосочетание соотнесенность с иным. Стало быть, по мнению самого Лосева оно наиболее адекватно передает основное свойство выразительной сферы. Тем не менее, при попытках реконструировать диалектическую модель и структурно согласовать выразительную сферу со сферой факта мы неизбежно сталкиваемся с трудностями.

Как выводится категория выражения по Лосеву? Цельный эйдос мы получаем с выведением категории факта. Этот факт представляет собой вещь в своем завершенном самоопределении, сущность, включившую в себя всякое инобытие, как логическое, так и алогическое. Дальнейшее диалектическое движение приведет к реализации эйдоса в абсолютном меоне. Но, говорит Лосев, «вполне возможно и не переходить реально к последующим категориям <…>, а можно просто мыслить данную категорию как только соотнесенную с иным, как бы окутанную этим иным. Это значило бы рассматривать достигнутую диалектическую категорию — как возможность, потенцию и принцип всевозможных воплощений данной категории в дальнейшем ином» [Лосев А. Ф. Диалектика художественной формы // Форма — Стиль — Выражение. М., 1995. С. 14.]. Как это нужно понимать?

Вариант 1. Категории, полученные нами в сфере факта суть категории «для-себя-бытия». Они рассматриваются как существующие для самой сущности, т.е. не предполагают другого факта помимо факта сущности. Но те же самые категории мы можем рассматривать и с точки зрения абсолютного меона, как потенцию воплощения эйдоса в абсолютном меоне, как первообраз для дальнейших воплощений. То есть, категории факта и категории выражения по факту одно и то же, но по смыслу — разное, в зависимости от того, рассматриваются ли они «с точки зрения» для-себя-бытия сущности или же «с точки зрения» абсолютного меона. Итак, категории выражения суть модифицированные категории факта.

Этот вариант опровергается антиномией выражения: 1) выражение неотделимо от сущности и есть сама сущность; 2) выражение отлично от сущности и не есть сущность; 3) выражение есть становящаяся в ином сущность [Там же, с. 15.]. Наш первый вариант трактовки не учитывает этого становления сущности в ином. Стало быть, необходимо осмыслить, как может сущность становиться в абсолютном меоне. Если под сущностью мы понимаем фактически реализованный смысл, то для получения становящейся в ином сущности мы должны постулировать 1) сущность, 2) меон, 3) становление сущности в меоне. Но сложность в том, что, согласно диалектике, становление сущности в меоне предполагает также и ставшее сущности в меоне, т.е. опять же некий факт, тогда как Лосев говорит: выражение не имеет другого факта, кроме факта самой сущности, смысл и выражение имеют одно и то же тело, один и тот же факт.

Вариант 2. Другие варианты объяснения возникают у нас при чтении «Философии имени» [Лосев А. Ф. Философия имени // Бытие. Имя. Космос. М., 1993.]. Здесь мы видим несколько иную картину: сфера выражения возникает при отождествлении смысла и факта. Эйдос неявленный является в эйдосе, фактически реализованном; отождествление этих моментов дает категорию символа, т.е. выражения.

Такая конструкция тоже достаточно ясна. Ей не противоречит понимание выражения как становления сущности в ином, только в данном случае под иным уже будет подразумеваться то иное, которое дает категорию факта, а не иное тождества смысла и факта.

Против такого понимания выразительной сферы говорит то соображение, что в данном случае она в пределах сущности. Да, сущность вобрала в себя любое инобытие и не зависит от него, но выходит, что и выражается она не для иного, а для самой же себя. Такой ход может дать категорию символа, но это будет «внутренний символ», в котором нет самоохвата со стороны абсолютного меона.

Вариант 3 мы находим в «Античном космосе» [Лосев А. Ф. Античный космос и современная наука // Бытие. Имя. Космос. М., 1993.]. Здесь место категории выражения занимает категория имени. И вот, что пишет Лосев о том, как выводится эта категория. «Тетрактида окружена иным, но, будучи цельным и в себе завершенным бытием, она отнюдь не нуждается для своего самоопределения в переходе в это иное. Ей достаточно только отличаться от него» [Там же, с. 154.]. Это — чисто феноменологическое описание момента выражения сущности, т.е. это именно описание, но не объяснение. Вопрос в том, как это выразить структурно.

Читаем дальше. «Тетрактида нуждается в своем оформлении как цельной тетрактиды и потому нуждается в абсолютном меоне, от абсолютной тьмы которого она отличалась бы именно в качестве цельной тетрактиды» [Там же, с. 154.]. Абсолютный меон есть ничто. Абсолютный меон в соотнесении с сущностью во-первых остается абсолютным меоном и, во-вторых, становится относительным меоном. Раз так, то он в качестве именно ме-он'а, т.е. не-сущего, является необходимым моментом самой сущности, моментом ее самоопределения «со стороны» абсолютного ничто. Тем не менее, Лосев говорит: «но это нисколько не значит, что она обязательно должна переходить в иное, т.е. что иное должно приобщаться к ней и, значит, превращаться из абсолютного ничто и абсолютной тьмы в некую — ту или другую — освещенность» [Там же, с. 154.]. Выходит, что абсолютный меон всё-таки не становится меоном относительным. «Принципиально тетрактида мыслима и не перешедшей в абсолютный меон, где она не получает для себя никакого нового существенного определения, и только требуется со всей диалектической необходимостью простая отличенность цельной тетрактиды от абсолютного иного, от абсолютной тьмы» [Там же, с. 155.]. Как понять эту «простую отличенность»? Что значит отличать себя от абсолютного ничто?

«Отличаться от абсолютного ничто» — значит быть потенцией своих воплощений в этом ничто. Раз так, то употребление слова «отличие» здесь не вполне корректно, ведь нельзя отличаться от того, чего нет. Мы строим диалектику взаимообщения сущности и меона с тем условием, что меон тут отсутствует фактически. Будем иметь в виду в наших дальнейших изысканиях.

«В самом деле, тетрактида не переходит в иное, а только отличается от него. Отличие от иного, сбывающееся вне перехода в иное, есть именование. Значит, именование не ведет к образованию нового факта, нового тела или нового существа. Имя остается в самой же тетрактиде, не образуя тела вне тетрактиды. <…> Четвертое начало в ономатономии так же не приносит никакого нового факта в тетрактиду, как и первые три ономатические начала <т.е. преименитость, слово и энергия>, в то время как наличность абсолютного меона вполне могла бы обслуживать возникновение нового факта в сравнении с тетрактидой, т.е. реальный переход тетрактиды в иное» [Там же, с. 156.]. Как видим, абсолютный меон здесь вообще даже не полагается, он не участвует в образовании имени, а значит, категория имени (выражения) может выводиться вообще без упоминания о нем.

Попробуем для уяснения проблемы провести аналогию с замыслом художника.

Что такое замысел художника? Во-первых, это некая идея, т.е. смысл, но не просто отвлеченный смысл, а смысл так или иначе оформленный, идейно выраженный. Далее, эта идея составляет один факт с художником. То есть, до своей реализации в чувственном материале идея фактически существует только за счет ее создателя, она не обладает самостоятельностью и не имеет иной субстанции кроме субстанции самого творящего субъекта. В-третьих, посредством этой идеи художник может познавать сам себя, то есть идея есть определенное понимание художником самого себя (а стало быть, и всего иного как себя). Отличается ли идея от художника? Несомненно, отличается, так как, если я имею замысел чего-то, то я активно противопоставляю его себе, отличаю от себя, как бы дистанцируюсь от него усилием воли, смотрю на него со стороны и мысленно оформляю его. Но вместе с тем, в-пятых, мой замысел есть именно мой замысел и моя идея остается тождественной мне.

Итак, художественная идея есть понимающая и выражающая себя личность, а точнее — действие личности, ее энергия. Идея эта тождественна с личностью по факту, по субстанции, но отличается от нее по смыслу, при этом понимание и выражение личности в идее имеет место «в себе», «для себя» и «для иного». Это «иное», в котором личность может выразить себя, не обязательно должно существовать фактически: творческий замысел как таковой не требует средств для своей реализации — в себе он уже реализован.

Кажется, при помощи этой уясняющей аналогии мы приблизились к пониманию сущности выражения и вместе с тем к пониманию загадочной лосевской фразы «соотнесенность с иным». Выраженная идея есть тождество смысла и факта, рассмотренное с точки зрения его потенциального воплощения в абсолютном инобытии. Скажем, у меня есть замысел дома. Для реализации этого замысла требуются определенные материалы, из которых этот дом должен быть построен. Фактически этих материалов в замысле нет, но они в нем есть по смыслу, т.е. в идее материального дома есть идея его материальности. Это и значит, что в своем выражении сущность не переходит в абсолютное инобытие, но смысловым образом соотносится с ним, включает его в себя не как факт, но как смысл.

У нас получилось, что категории сферы выражения суть категории для-себя-бытия, но данные для иного. Но можно ли считать эти два аспекта выражения чем-то нумерически одним? В своем неоконченном трактате «Самое само» Лосев специально разводил для-себя-бытие и выражение как бытие-для-иного. Действительно, категория для-себя-бытия фиксирует окончательный синтез смысла и факта в сущности, но здесь как будто еще нет ничего специфически выразительного. Для-себя-бытие — это как бы внутренняя жизнь сущности, ее бытие, самосознание и самочувствие, слитые воедино. Это личность, данная сама себе в полной адеквации, но здесь нет еще замысла личности о себе как реализованной в абсолютно ином. Сказать, что выражение — это для-себя-бытие, данное для иного, — будет всё же упрощением. Подтверждение этим догадкам мы находим в работе Лосева «Вещь и имя» [А. Ф. Лосев. Вещь и имя // Бытие. Имя. Космос. М., 1993.].

Вначале тут как будто бы всё просто. Лосев предлагает следующую диалектическую конструкцию: 1) самое само; 2) действительность; 3) имя действительности. Категории действительности соответствует категория для-себя-бытия, категории имени соответствует категория выражения.

Самое само — синкретическое единство; действительность — синтез смысла и явления; имя — тоже синтез смысла и явления, но, по словам Лосева, с важными оговорками. Он отмечает, что действительность так преодолевает противоположность смысла и явления, что «тут имеется в виду собственный смысл самой же вещи и явление не чего иного, как ее же самой. Совсем не то в имени. В имени вещи берется внутренний смысл вещи и его внешнее самовыявление в некотором собственном образе вещи, но самый-то образ этот не остается глухим и слепым для окружающего» [Там же, с. 804.].

Следующая конструкция, предлагаемая Лосевым, более трудна для понимания.

Действительность есть синтез смысла и явления, внутреннего и внешнего, идеи и материи. Далее, категории действительности противопоставляется категория образа действительности, с которой она вступает в новый синтез. Этим синтезом является категория выражения. В свою очередь, имя есть синтез действительности и выражения. Тут может озадачить то, что в этой триадичной системе синтез снова отождествляется (синтезируется) с тезисом.

По-видимому, Лосев строит эту конструкцию по следующему принципу. Допустим, есть А и не-А, относящиеся друг к другу как тезис и антитезис. Они с необходимостью образуют синтез, в котором отождествляются. Так вот этот синтез, поскольку он включает в себя как А, так и не-А, сам может быть рассмотрен как тождественный с А и как тождественный с не-А. Другими словами, синтез А и не-А есть их общая граница. Но поскольку граница принадлежит А, она тождественна А и образует с ним новую категорию. Поскольку же граница не принадлежит А, а значит принадлежит не-А, то она тождественна не-А и тоже образует своеобразную категорию.

Возвращаясь к конкретным категориям, имеем: тезис — действительность, антитезис — образ, синтез — выражение. Поскольку выражение относится к действительности и есть выражение именно действительности, оно отождествляется с действительностью и образует категорию имени. Об этом Лосев говорит достаточно подробно. Но о чем он ничего не говорит, так это о том, что таким же образом мы можем рассмотреть тождество выражения и образа. Точно так же, как выражение, отождествляясь с действительностью становится выраженной действительностью, или действительным выражением, отождествляясь с образом, оно должно образовывать новую категорию — категорию выразительного образа, или образного выражения. Но допустим, что Лосеву в связи с темой его произведения просто не было необходимости обозначать эту категорию. Тем не менее, нам она может в дальнейшем пригодиться.

Вариант 4 трактовки категории выражения. Учитывая новые данные, мы всё-таки должны сферу выражения вынести за пределы для-себя-бытия (действительности). Тогда мы получаем следующий вариант структуры вещи.

1) Синкретическое единство (самое само); 2) смысл (эйдос); 3) факт (субстанция); 4) действительность (для-себя-бытие, синтез смысла и факта). Теперь действительность берется как новый тезис и ей противопоставляется ее антитезис — 5) образ, с которыми они образуют новый синтез — 6) выражение. Раз мы вывели категорию действительности, которая, можно сказать, является окончательным синтезом мыслимой вещи, то нужно задаться вопросом: а чему может противопоставить себя действительность, если все возможные типы инобытия она уже в себя включает? Феноменологически мы зафиксировали образ действительности как некую новую сферу, как-то соотносящуюся с действительностью как таковой. Мы даже постулировали, что образ и действительность образуют синтетическую категорию выражения. Но как это возможно, если помимо действительности ничего нет? С категорией действительности, для-себя-бытия, мы, так сказать, подходим вплотную к абсолютному меону, который пока что не должен полагаться как нечто фактическое. И вот как понять этот переход от действительности к образу действительности без фактической инобытийной реализации этого образа? Согласно перечисленным условиям, переход этот должен быть одновременно и выходом действительности за собственые пределы, и пребыванием в собственных пределах.

Думаю, что аналогом перехода категории действительности в категорию образа будет переход сферы бытия в сферу сущности, как это подробно описано в Науке логики Гегеля. Что такое смысл, сущность по отношению к бытию? Это чистая видимость бытия, его рефлексия, как бы бытие, взятое без его бытийственности. Вероятно, точно так же и вся сфера для-себя-бытия теперь рефлектирует, образуя категорию образа. Ведь образ тоже есть лишь видимость действительности, действительность как видимость. То есть, по своему бытию, по своей фактичности, действительность уже никуда не переходит, но лишь рефлектирует.

Вспомним наш пример с творящей личностью. Личность завершена в себе и живет своей внутренней умно-душевно-телесной жизнью. Но личность может выразить себя в инобытии, создав, например, какое-нибудь произведение искусства. Это будет воплощением той или иной части личности в инобытии. Но прежде этого фактического воплощения личность обладает идеей, или замыслом собственного произведения, который в свое время станет первообразом произведения. Это и есть выражение как таковое. Принципиально возможно, что в нем личность проявит себя целиком и полностью, а это значит, что сфера выражения — это полное и адекватное повторение личности в инобытии (пока что в чисто смысловом инобытии) за счет самой личности. Слово «повторение» здесь не совсем удачно, но я его использую для того, чтобы обратить внимание, что все категории, которые имеют место в сфере для-себя-бытия, в выразительной сфере должны найти свой коррелят (разумеется, в соответствующей модификации)

Разница третьего и четвертого вариантов интерпретаций должна быть достаточно ясна: ярче всего она проявляется в том, что в варианте 3 антиномия действительности и выражения практически не обозначена, поскольку для-себя-бытие и выражение были постулированы нами как одна сфера. Теперь мы нашли способ развести эти две сферы и, стало быть, мы возвращаемся к лосевскому определению выражения как становящейся в ином сущности, но теперь нам более-менее понятно, что за становление и что за инобытие здесь имеются в виду.

Буду говорить сразу по существу, чего, собственно, и заслуживает ваша работа. Итак, на мой взгляд, всей этой широкой (по содержанию) «ономатической» панораме не хватает одного весьма существенного момента, без которого понимание категории выражения останется неполным. Это – указание на ту сторону имени (далее я употребляю эту категорию, вместо «выражения»), где оно функционирует как имя самого себя, становясь, таким образом, именем имени (выражением выражения). Конечно, я могу пред-полагать, что ваша работа преследовала несколько иные цели (напр., разграничение действительности [для-себя-бытия] и выражения [бытия-для-иного]) и что, вследствие этого, вы не коснулись этой области, на которую я только что указал. Но – ради полноты понимания категории имени – я должен теперь развить и этот момент, хотя здесь, как мне кажется, вы всё знаете так же безукоризненно, как и остальное. Итак, имя имени, или выражение выражения.

На эту сторону имени А.Ф. Лосев сам неоднократно указывал и даже кое-что объяснял, – напр., в трактате «Вещь и Имя», а также в двух неоконченных сочинениях «Абсолют-ная мифология – абсолютная диалектика» (название условно дано А.А. Тахо-Годи) и «Имяславие и платонизм». «Философия имени» тоже кое-что даёт нам и в этом отноше-нии. А.Ф. Лосев в ВИ, после того как вывел категорию мифического символа (то есть тождества личной сущности и её личного же явления) для определения имени, говорит, между прочим, вот что: «Чего ещё не хватает в имени после введения моментов символа и мифа? Мы видели, что имя актуально или, по крайней мере, в ПОТЕНЦИИ своей актуально. Оно есть энергия сущности, но не вообще энергия, а очень актуально и динамично устроенная энергия. Оно содержит в себе смысл и всех возможных инобытийных функций вещи. Оно есть, говорили мы, как бы заряд, готовый каждую минуту превратиться в реальное огромное событие. Диалектически это значит, что мы имеем тут не просто символ (хотя бы и мифический), то есть не простое смысловое тождество вещи с её окружающим её инобытием, но имеем ещё дальнейшее диалектическое продвижение этого тождества. Имя не есть просто выражение, но это есть особым образом выражен-ное выражение, то есть выражение выражения. Оно – активно напряжённое выражение, силовым образом направленное вовне выражение, такое выражение, которое актуально готово вылиться в огромные преобразования инобытия, окружающую данную вещь». Далее, в «Абсолютной мифологии…» А.Ф. Лосева говорит следующее: «Что такое Символ, если в нем самом произвести модификацию с точки зрения Символа? Другими словами, что такое Символ Символа, Имя Имени, Энергия Энергии? Необходимо серьезным образом вдуматься в эту диалектическую ступень. Получить Символ Символа, Имя Име-ни и Энергию Энергии - это значит заново выразить Символ, Имя и Энергию так, как сам Символ выражал Субстанцию, Имя - Личность и Энергия - всю триадическую сферу. Имя выносит Субстанцию и Личность наружу, активно заставляет признать эту Субстанцию и эту Личность, что она именно есть, существует и не вообще существует, но и есть нечто, нечто вполне определенное. Если теперь само Имя как бы становится Субстанцией, а какая-то особенная его модификация призвана быть его энергией, то это значит, что сейчас идет речь о повелительном признании самого Имени, что теперь Имя получает такую структуру, где вскроется вся его сила не только требовать признания бытия Субстанции, но и сила, повелительно требующая установления этой Субстанции во всяком инобытии. Что такое было Имя в нашем предыдущем изложении? Это было энергией объективного самоосмысления себя Субстанции как некоей Личности. Тут наличие Имени сводилось к тому, что Субстанция изводила из себя наружу все свои личностные глубины, и тем самым всякое инобытие должно было или признавать, что Суб-станция - это есть именно данная личностная индивидуальность, или совсем отказаться от познания Субстанции. Совсем другое происходит в случае, когда мы говорим об Имени самого Имени. Здесь как бы само Имя становится Субстанцией, а другое Имя выражает его вовне, делает необходимым его признание вовне. Там сила Имени оставалась сама в себе; она только была известным выражением Субстанции-Личности. Здесь же эта сила ринулась как именно сила дальше; и она выражает здесь не просто Субстанцию, или Личность, как таковую, но активно насаждает ее в инобытии. Тут инобытие не просто стоит перед дилеммой признания Субстанции за определенную личностную ин-дивидуальность и отказа от всякого ее утверждения, но эта дилемма получает тут совсем другой вид и смысл: инобытие должно или принять эту Субстанцию-Личность на себя, т. е. подчиниться ей, или - смерть и гибель самого инобытия. Вот почему эту но-вую модификацию Имени я называю Магическим Именем. Здесь не просто изливаются Субстанцией наружу и вовне ее личностные (и всякие) энергии, но эти энергии таковы, что в своем излиянии они не могут не утверждать вовне, в инобытии, тех или других (или всех) сторон самой Субстанции». Итак, имя, рассмотренное с точки зрения имени же, есть такая энергия сущности, которая сама для себя есть субстанция. Это ведёт к признанию за именем особой «функции»: будучи субстанцией, оно отталкивается от самого себя и, таким образом, становится энергией, властно и повелительно утверждающей (но только в потенции) Первосущность в меоне, тем самым судьбоносно определяя возможность бытия меона. К этому надо ещё прибавить то, что имя, становясь своим собственным именем или – что то же – субстанцией для себя, всё же остаётся в пределах Первосущности, точнее – в пределах энергии Первосущности, то есть в пределах самого себя.

Очевидно, имя, рассмотренное с точки зрения Первосущности, есть именно «простое» её выражение, только смысловая отличённость от иного, где ещё не ставится вопрос о судьбах меона в случае воплощения в нём Первосущности. Имя же с точки зрения имени – это, конечно, следующая диалектическая ступень саморазвития Первосущности, но и предельная, когда меон – смысловым образом – всецело вошёл в парадейгму имени.

Я ещё не знаю, как связать эти дефиниции с антиномиями действительности – образа – выражения. Мне не понятен переход от бытия к сущности, по Гегелю. Здесь вы находите разгадку появления категории образа после действительности… Никак не могу понять. Кстати, определение выражения как «становящейся в ином сущности» может ввести в заблуждение, так как оно подходит как к имени «просто», так и к магическому имени. В первом случае иное присутствует – смысловым образом – в имени как принцип самого имени как выражения «просто», во втором – как возможность своего собственного бытия и – одновременно – как принцип МАГИИ имени. Вроде бы так…