Когда я углубился в выяснение закономерностей физических понятий, я пытался спроектировать в своем сознании нечто, что синтезировало бы поиск исходного ответа. Многие научные понятия я не смог познать ни в силу их природной объективности, ни в силу трансцендентальных умозаключений.

Например, выяснение природы происхождения Вселенной, или существование кварков требовало не меньшего напряжения ума, чем понимание существования Бога. Разбираясь в вопросах логики, я нередко сталкивался с тем, что существование единорогов доказывалось и отрицалось вполне серьезно. Этих излюбленных «животных» пасло не одно поколение логиков.

Чем же отличается единорог от Бога?

Прежде всего, необходимо разграничить «существование Бога» и существование «понятия Бога». Пусть есть отрицание – «Бога нет». Вводя его, мы уже, тем самым, допускаем его существование. Ведь нельзя отрицать то, чего нет. Нельзя помыслить то, чего нет. Отрацания, таким образом, порождают массу мыслимых объектов, в том числе и единорогов. Почему же мы так легко исключаем единорогов, и так сложно сопротивляемся Богу? Потому что класс единорогов есть класс номинальных объектов. Именование же понятия Бога происходит через действие – мыслимое или немыслимое, что не предполагает его снятие или принятие как таковое.

Когда утверждают – я не верю, я знаю, что Бог есть – пытаясь усилить иллокутивную функцию высказывания, на самом деле также не двигаются с места в понимании проблемы. Любое знание должно быть обосновано. Если такого объективного обоснования не существует – значит знание приравнивается самоутверждению, не больше. Более того, такое знание не есть еще самознание. Ибо оно получено извне. Откуда, например, мне стало известно, что Бог есть, как не из книг, от людей или устоявшихся мнений (здесь не следует путать истинное самознание и принятие знания). Но почему такое знание становится самодостаточным? Что если бы меня убеждали в существование единорогов с самого детства? Как отделить объективно-мыслимое полагание от эфемерной сущности несуществующих объектов?

Первично полученное нами знание о Боге (а не о его понятии) есть незнание. Это незнание тождественно конвенциональным условиям, выполняемых или отрицаемых индивидуумом. Конвенция в нашем случае равна общему незнанию.

Верификация Бога, в отличие от единорога, здесь суть избыточное, как если бы мы полагали себя отдельным от внешнего, именуя абсолют.

Как обстоит дело в языке?

В действительности мы иногда говорим об «объектах», существование которых гипотетично, и вообще говорим об «объектах», диапазон способов существования которых очень широк. Как мало мы, в сущности, знаем, например, о способе существования электромагнитных волн, ядра атома или галактик. Эти последние являются «объектами», часто называемыми собственными именами, и в то же время существование их мы предполагаем только на основании измерения световых волн, излученных миллионы световых лет тому назад. Или, например, становится ли homo sapiens pequiniensis другим выражением языка после открытия остатков скелета, когда мы таким образом находим подтверждение гипотезы о его существовании? Каков способ существования натуральных чисел? Представляется, что хотя такого рода вопросы и касаются нашего знания о мире, наших традиций или гипотез, но возможные ответы не должны влиять на описание структуры предложений.

Очевидно, что с точки зрения семантики мы не можем не признать существенной разницы между значениями (в экстенсиональном и интенсиональном смысле) таких слов, как, например, «лев» и «единорог». Это следует, между прочим, из факта, что львы являются подлинными существами из плоти и крови, в то время как единороги в действительности никогда не существовали. Нельзя отрицать и то, что различия между значениями таких терминов, как «электромагнитная волна» или «галактика», вытекают, между прочим, из различных гипотез, касающихся форм и способов их существования. Однако такого рода рассуждения предопределены нашим знанием о мире, что не постоянно, поскольку наше знание изменяется по мере прогресса науки. Логико-семантическая репрезентация двух высказываний, различающихся только двумя такими лексическими единицами (как, например, лев и единорог), должна быть в общих чертах одинакова; такие структуры различались бы только комплексами семантических характеристик, приписанных этим лексическим единицам. Множества следствий из двух таких высказываний также были бы различны, поскольку мы делаем выводы не только на основании соответствующего описания логико-семантической структуры высказывания, но и на основании описания лексических единиц, выступающих в нем [Беллерт 1978: 189-190].

Так, повествовательное предложение «Существуют единороги» может трактоваться как содержащее перформативный повествовательный предикат (state «утверждать») и аргументы, обозначающие говорящего и слушающего (I и you) [Лакофф 1985: 440]: (1а) I state to you that unicorns exist «Я утверждаю, обращаясь к тебе, что единороги существуют», (1б) Unicorns exist «Единороги существуют».

Человек, отвечающий на (1а) репликой That's true «Это верно» или That statement is true «Это утверждение верно», берет на себя ответственность за истинность [Лакофф 1985: 449]. Предложение Единороги никогда не существовали может быть высказано тем, кто держит в своем уме концептуальную сущность «единорога» и ассоциируемую с ней дескрипцию, гласящую, что такого рода животные в действительности не существуют, и располагает также моделью слушающего, обладающего соответствующей сущностью, лишенной этой дескрипции.

То, что в логике есть единороги, уже не приходится сомневаться. В логике возможно все . На самом деле там есть не они, как объекты, а символы этих объектов, которые, в свою очередь, могут служить п р о т о т и п а м и п о н я т и я Б о г а. Но то, что понятие Бога стало объективным в результате сведения его до с у щ н о с т и, отделило его от символов, утвердив статус н а д с у щ н о с т и (абсолютное незнание), дает нам основание отказаться от единорогов, оставаясь в здравом смысле или принамая их, 1) как переходный этап к понятию Бога (древние племена, или индейцы Африки), 2) как признак сумасшествия.