Не обольщайтесь, Arkdv, главного вы и не сказали, а именно чем обусловленно существование сознания и мышления!? Если вы не способны ответить на этот простой вопрос, то может нам стоит попросить помощь зала!?

Разногласия коренятся в подходе к языку (возможно, не только в этом).

Hазывая язык "машиной разрыва" - Вы исходите из "специального" понимания языка, как структуры. То, чем занимаются лингвисты и философы-структуралисты, Апель и Ко. Вероятно, эта философия взошла на почве, подготовленной Витгенштейном. Деррида в этой же компании? Радикальный деконструктор.

То есть, Вы уже заведомо имеете "базу" или парадигму, когда говорите о языке.

Хайдеггер (и я вслед за ним) - идет по другой тропе. Он начинает со "светлой ночи ужасающего Hичто",  от Бытия. Это изначальное мышление, предельное.

Но что делать именно с этим недвусмысленном утверждением Витгенштейна об абсолютной невозможности вырваться за пределы пространства языка?

Это его "программный тезис". Язык - пространство и мы - в нем. Hо это лишь пространство игры, в котором мы можем говорить, рационально, логически мыслить, коммуницировать....

А молчание? Безумная вещь, чего нельзя высказать - но есть только она. Поэтому - препарируем язык до голой кости, чтобы молчать о тайне. Его сокровище было столь велико, что он отказался от огромного наследства, ушел на войну, в окопы. Безумие.

В.Бибихин хорошо пояснил здесь этот мотив (вне связи с Витгенштейном):

"Писать о настоящем рискованно, так или иначе будешь задет несовершенством написанного. Единая и единственная правда, которой живем, неприступно близка, от невозможности охватить ее опускаются руки, захватывает дух, застилает глаза и ты поневоле видишь себя муравьем в лесу, который силится перетащить с места на место несколько соринок разоренного муравейника, с ужасом сознавая, что секрет строительства крепко забыт, что лишь огромным и медленным трудом удается поднять из глубины памяти хоть что-то напоминающее дело и что армии собратьев, лихорадочно занятые кругом той же работой, немногим лучше видят ее цель и смысл. Если кто-то всё же отдает свои бессвязные догадки на позорище, то оправданием здесь может служить лишь надежда, что ему удастся передать свое предчувствие строгости и высоты чертежа, которым должна быть размечена постройка".

Hо я думаю, что в случае с Витгенштейном - дело не в "позорище", а в том, что он действительно боялся "спугнуть" сокровенное. Он спрятал это сокровище от языка. А хранить молчание можно именно так - разоблачая бессмысленность "философских вопросов", низводя язык к   "пространству " и правилам коммуникативной игры.

 

Повторю аргумент: не позволить языку быть машиной  разрыва, можно только исключив из языка:

Сам язык? :)

Михаил, в Вашей программе вы спрашиваете: "Откуда этот бас?" И проводите параллель со сдвоенными колоннами, вспоминаете о том, что это символ времени и смерти...но ведь, сказав все это - Вы ничего не добавили к тому, что "говорит" музыка Баха. То есть, если музыка что-то делает с нами, приводит в какое-то состояние, то само наше состояние - и есть "сообщение". То же - с текстами Хайдеггера, когда я оказываюсь  "выброшен" из текста - к самому себе, что я и испытываю как "понимание". А чем занимается Витгенштейн?  Вы ведь не будете отрицать, что он занимается деконструкцией метафизики? В чем она состоит? Ведь сказав, что язык - это клетка, из которой не выйти, Витгенштейн мог бы ничего больше не говорить.

Мы тут пишем друг-другу тексты, на форуме - и при этом что-то происходит. Есть ли мысль, пока она не пришла к слову? Язык что-то делает...Да, он "разрыв" - но так сказать, еще мало. Язык - граница, "правящая молния" Гераклита. Мы не можем "преодолеть язык" - он сам себя преодолевает, "сгорая" в говорении, он "отталкивает" от себя, "отбрасывает" - к не высказывамому. Бибихин говорит, что "наседая на слово" - мы его лишаемся, попытка "схватить" - это уже потеря. Слово - это животворящий огонь, который, сгорая, приносит плоды. А человек - принадлежит языку, он сам горит этим огнем, растрачивая свою "самость" - разменивая ее на бесконечность.

Я хочу сказать, что по-моему, то, что делает Витгенштейн, это его "говорящее молчание" - вовсе не мужество признания безвыходности из клетки языка. Это "пламя безумия" - в хорошем смысле "ремесла выхода из ума", о котором говорит Анатолий Ахутин.

Илья, а ведь на самом деле все совершенно иначе устроено, фундаментальная наука (теоретическая и экспериментальная физика) это окно в трансценденцию:     
 

«Все идеи или формальные понятия о гармонии заложены в существах, обладающих способностью рационального восприятия, а вовсе не приобретаются путём дискурсивных рассуждений. Они исходят из естественного инстинкта и являются врождёнными, как число лепестков в цветке яблони или ячеек в ее плоде.» (Паули цитирует Кеплера)

 

«Неважно, будет ли моя книга прочтена современниками или людьми будущего; она может и подождать своего читателя сотню лет. Сам Бог ждал шесть тысяч лет, пока его работа не была увидена.» (Кеплер, Гармония Мира, 1619)

 

«Когда бушует гроза, и государству грозит кораблекрушение, мы не можем сделать ничего более благородного, чем опустить якорь наших мирных исследований к основанию вечности.» (Кеплер, из письма,цит. по «Лунатикам» Кестлера) 

 

Так писал Иоганн Кеплер в ноябре 1629 года, за год до смерти. Вокруг полыхала страшнейшая тридцатилетняя война. На последние деньги он сооружал печатную мастерскую в своем доме.

 

 

 

Галилео Галилей (1564-1642)

 

«Вселенная есть Великая книга, постоянно открытая нашему взору. Эта книга написана на языке математики, без знания которого в ней не понять ни единого слова, без которого человек лишь тщетно блуждает по тёмному лабиринту». (Пробирщик, 1623)

 

«Законы природы неизменны, и в этом смысле неизменна сама природа. Бог, разумеется, может создать иную природу, но, будучи созданной, она уже остается сама собой… никакие природные явления, как те, что наш чувственный опыт представляет перед нашими очами, так и те, что необходимым образом доказаны, не нужно подвергать сомнению на основании библейских текстов, смысл коих может оказаться гораздо глубже буквального».» (Галилей, полемика с перипатетиками, цит. по И.С. Дмитриев, Упрямый Галилей)

 

 «Не думаю, что Создатель Вселенной наделил нас чувствами, разумом и интеллектом, чтобы мы отвергали их, стремясь постигнуть Его Творение.» (Пробирщик)

 

«То, что пифагорейцы выше всего ставили науку о числах и что сам Платон удивлялся уму человеческому, считая его причастным божеству уже только потому, что он разумеет природу чисел, я прекрасно знаю и готов присоединиться к этому мнению». (Диалог о двух системах)

 

«… человеческий разум познаёт некоторые истины столь совершенно и с такой абсолютной достоверностью, какую имеет сама природа; таковы чистые математические науки, геометрия и арифметика; хотя Божественный разум знает в них бесконечно больше истин… но в тех немногих, которые постиг человеческий разум, я думаю, его познание по объективной достоверности равно Божественному, ибо оно приходит к пониманию их необходимости, а высшей степени достоверности не существует.» (Диалог)

 

«Бог не менее открывается нам в явлениях природы, нежели в речениях Священного Писания.» (Письмо вел. герцогине Кристине, 1615)

 

«… я думаю, что если бы мы устранили уши, языки, носы, то остались бы только фигуры, числа, движения, но не запахи, вкусы и звуки, которые, по моему мнению, вне живого существа являются не чем иным, как только пустыми именами.» (Пробирщик)

 

«Галилей, как христианин, боролся за свободу высказывать истину или то, что он в исторически обусловленном горизонте возможностей верификации научных утверждений искренне воспринимал как истину о мире, сотворенном Богом, и в этом смысле боролся за свободу отстаивать божественную истину перед лицом кого угодно, даже церкви… И, как христианин, он испытывал страх лишь перед одним наказанием — вечности без Спасителя, второй смерти. Религия любви и страха делала его свободным.» (И.С. Дмитриев, последние слова книги«Упрямый Галилей»)

 

 

Рене Декарт (1596-1650)

 

 

«Особенно правилась мне математика из-за достоверности и очевидности своих доводов, но я еще не видел ее истинного применения, а полагал, что она служит только ремеслам, и дивился тому, что на столь прочном и крепком фундаменте не воздвигнуто чего-либо более возвышенного.» (Рассуждение о методе)

 

«Те длинные цепи выводов, сплошь простых и легких, которыми геометры обычно пользуются, чтобы дойти до своих наиболее трудных доказательств, дали мне возможность представить себе, что и все вещи, которые могут стать для людей предметом знания, находятся между собой в такой же последовательности. Таким образом, если воздерживаться от того, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существовать истин ни столь отдаленных, чтобы они были недостижимы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их раскрыть.» (Там же) 

 

«Наконец, если есть еще люди, которых и приведенныедоводы не убедят в существовании Бога, то пусть знают чтовсе другие вещи, в кои они, может быть, более верят, как-то:что они имеют тело, что есть звезды: земля и тому подобное– менее достоверны… наши идеи или понятия, будучи реальностями и происходя от Бога, в силу этого не могут не быть истинными во всем том, что в них есть ясного и отчетливого.» (Там же)

 

 

«Когда, к примеру, я представляю себе треугольник, то, хотя такой фигуры, быть может, нигде на свете, кроме как в моей мысли, не существует и никогда не существовало, все равно существует ее определенная природа, или сущность, или, наконец, неизменная и вечная форма, которая не вымышлена мною и не зависит от моего ума.» (Медитация V)

 

«Вся моя физика есть ничто иное, как геометрия» (Мерсенну, 1638)

«Mais apud me omnia fiunt Mathematicè in Natura» «По мне, однако, всё в природе оборачивается математикой»(Мерсенну, 1640).

 

 

Исаак Ньютон (1643-1727)

 

«It is the perfection of God's works that they are all done with the greatest simplicity. He is the God of order and not ofconfusion.» — «Совершенство творений Бога — в их великой простоте. Он Бог порядка, а не путаницы.»

 

"The sin consists first in omitting the service of the true God" - "Грех состоит, прежде всего, в пренебрежении служениюистинному Богу" (A Short Scheme of true Religion, позднее1710)

 

«На самом деле, — писал Кларк Лейбницу, разъясняя взгляды Ньютона, — современное строение мира, последующий беспорядок и следующее за ним возобновление являются для Бога одинаково частями плана, предначертанного им в первоначальной совершенной идее. Со строением мира дело обстоит так же, как с человеческим телом: божественная мудрость не состоит в том, чтобы увековечить сегодняшнее строение как мира, так и человека,а в том, чтобы оно существовало до тех пор, пока Богу будет угодно» (цит. по Дмитриев, «Неизвестный Ньютон»). 

 

 

«Постижение структуры мира — это для Ньютона высшее проявление отношения человека к Богу. Именно через понимание Природы человек может лучше постичь общий замысел Творца.» (Дмитриев)

 

«Каков же итог многодесятилетних раздумий Ньютона о природе тяготения, о пространстве, о механических и немеханических началах Бытия, об отношениях Бога и мира? Каким в итоге оказалось, по выражению Доббс, «последнее кредо» ученого? Оно было сформулировано им в рукописных заметках, относящихся, по-видимому, к 1720-м гг. [231]. В них Ньютон повторяет, иногда дословно, многое из того, о чем он писал ранее. Основой Бытия является единый всевышний Бог, «бесконечный, вечный, вездесущий, бессмертный и невидимый дух» [Ibid., fol.67v]. Бог-Сын, Христос, был порожден Богом-Отцом до начала мира. Сын воспринял от Отца некоторые божественныеатрибуты, став фактически со-творцом Универсума («thePrinciple of the creation of God, the Agent by whom Godcreated this world» [Ibid.]). Он (Христос) придал первохаосуи пассивной материи многообразные наблюдаемые формы растений, животных и минералов в согласии с замыслом и волей Отца и используя для исполнения этого замысла немеханические активные начала творимой Природы — свет, электрические и кометные «истечения» и т. д. С помощью активного гравитационного эфира Сын (т. е. Слово Бога) расположил небесные тела, подчинив их движения математическим законам, тем самым упорядочивКосмос по числу, весу и мере, данной ему ВсевышнимБогом, наиискуснейшим математиком, механиком и прочая и прочая. Он, Христос, управляет также движением комет,следя за тем, чтобы они, согласно замыслу Всевышнего, поддерживали Космос в, как бы мы сейчас сказали, стационарном состоянии, а когда исполнятся времена, кометы, если на то будет воля Божья, уничтожат во вселенском пожаре некогда сотворенный универсум.Христос общался также с пророками, раскрыв им некоторые черты божественного плана всемирной истории, но не для того, чтобы человек обрел способность предсказывать будущее, но для того, чтобы по исполнении пророчеств люди смогли бы осознать происшедшее не как результат случайного сцепления причин и следствий в тесноте исторического времени, но как исполнение заранее предначертанного всемогущим Богом хода событий, и тем самым еще и еще раз убедиться в божественном руководстве не только миром природным, но и миром политическим. И наконец, Ньютон еще раз подчеркивает, что лучший путь восстановления истинной религии, утраченной человечеством в ходе истории, — это возрождение истинной натуральной философии, ибо реальный физический мир есть храм Бога, где в полной мере явлены мощь, власть и мудрость Творца.» (Дмитриев)

 

 

Леонард Эйлер (1707-1783)

 

“For since the fabric of the universe is most perfect, and is the work of a most wise Creator, nothing whatsoever takes place in the universe in which some relation of maximum and minimum does not appear.” (Об эластичных кривых, 1744)

«Поскольку ткань вселенной совершенна и является произведением наимудрейшего Создателя, во вселенной не происходит абсолютно ничего такого, что не являлось бы как некоторое отношение между максимумом и минимумом». 

 

“Like most other Mathematicians, Euler was deeply religious without any trace of bigotry. He was in the habit of conducting the devotions of his family, and one of his few polemical works was a "Defense of Revelation against the Objections of theFreethinkers" the publication of which in Berlin in 1747 in the immediate neighborhood of the Court of Frederick the Great, indicates a moral courage which lifted him far above the assaults of mere scoffers” (М. Кантор, цит по K. A. Kneller, Christianity and leaders of modern science, 1911)

 

«Как и большинство математиков, Эйлер совмещалглубокую религиозность с отсутствием ханжества. Он имел обыкновение проводить богослужения в своей семье; одна из его полемических статей называлась «Защита откровения от возражений вольнодумцев», публикация которой в Берлине в 1747 г., в непосредственной близости от двора Фридриха Великого, свидетельствует о моральной смелости, делающей его недосягаемым для нападокнасмешников. » 

 

 

Карл Фридрих Гаусс (1777-1855)

 

“Mathematics is the queen of sciences and number theory is the queen of mathematics. She often condescends to render service to astronomy and other natural sciences, but in all relations she is entitled to the first rank.” (As quoted in Gauss zumGedächtniss (1856) by Wolfgang Sartorius von Waltershausen) 

«Математика является царицей наук, а теория чисел —царицей математики. Хотя нередко математика и снисходитдо услуг астрономии и другим естественным наукам, все же во всех отношениях за ней остается первое место».

 

“We are thus impelled to the conclusion to which so many things point, although they do not amount to a coercive scientific proof, that besides this material world there exists another purely spiritual order of things, with activities as various, as the present, and that this world of spirit we shall one day inherit.”

«Таким образом мы приходим к выводу, на который многое указывает, пусть и не достигая принудительности научного доказательства, что помимо этого материального мира существует другой чисто духовный порядок вещей, со столь же разнообразной деятельностью, что здесь, и что тот мир духа мы однажды унаследуем». 

 

“Finally, two days ago, I succeeded— not on account of my hard efforts, but by the grace of the Lord. Like a sudden flash of lightning, the riddle was solved. I am unable to say what was the conducting thread that connected what I previously knew with what made my success possible.” (Mathematical CirclesSquared (1972) by Howard W. Eves)

 

«Наконец, два дня назад, я преуспел — не благодаря своим усилиям, а по милости Божьей. Загадка решилась как мгновенная вспышка молнии. Я не могу сказать, в чем состояла нить, связующая известное мне прежде с тем, что обеспечило мой успех».  

 

“If the object of all human investigation were but to produce in cognition a reflection of the world as it exists, of what value would be all its labor and pains, which could result only in vain repetition, in an imitation within the soul of that which exists without it?” (As quoted in Carl Friedrich Gauss: Titan of Science (1955) by Guy Waldo Dunnington).

 

«Будь задачей всех человеческих исследований ни что иное как познание мира как он есть, какова была бы ценность всех тех трудов и страданий, что приводили бы лишь к пустому повторению, имитации в душе того, что существует и без нее?»

 

 

 

Джеймс Клерк Максвелл (1831-1879)

 

"They [atoms] continue this day as they were created, perfect in number and measure and weight, and from the ineffaceablecharacters impressed on them we may learn that thoseaspirations after accuracy in measurement, truth in statement,and justice in action, which we reckon among our noblestattributes as men, are ours because they are essential constituents of the image of Him who in the beginning created,not only the heaven and earth, but the materials of which heaven and earth consist." (The Theory of Molecules, 1874)

 

В статье «Теория молекул» (1874) Максвелл усматривает в строгой идентичности атомов Вселенной подтверждение их сотворенности по одному и тому же точному плану. «Они и по сей день остаются такими, какими были созданы, совершенными в количестве, мере и весе, и по неизгладимым символам, запечатленным на них, мы можем узнать, что те стремления к точности в измерениях, правде в высказываниях и справедливости в действиях, которые мы причисляем к нашим самым благородным качествам, таковы, потому что они — существенные составляющиеобраза Того, Кто в начале сотворил не только небо и землю, но и материалы, из которых состоят небо и земля.» 

 

 

“Almighty God, Who hast created man in Thine own image, and made him a living soul that he might seek after Thee, and have dominion over Thy creatures, teach us to study the works of Thy hands, that we may subdue the earth to our use, and strengthen the reason for Thy service; so to receive Thy blessed Word, that we may believe on Him Whom Thou hast sent, to give us the knowledge of salvation and the remission of our sins. All of which we ask in the name of the same Jesus Christ, our Lord.”(Молитва Максвелла, посмертно найденная в его бумагах). 

 

«Всемогущий Бог, Ты, сотворивший человека по Своему образу и подобию, и сделавший его душою живою, чтобы мы могли искать Тебя, и иметь господство над Твоими тварями, научи нас познанию трудов Твоих рук, чтобы мы могли покорять землю для наших нужд и укрепи наш разум на службу Тебе, чтобы мы могли получать Твое благословенное Слово, дабы мы уверовали в Того, Кого Ты послал дать нам знание Твоего спасения и искупить наши грехи. Обо всем этом мы просим во имя того же Господа нашего Иисуса Христа.»

 

 

Жюль Анри Пуанкаре (1854-1912)

 

«Учёный изучает природу не потому, что это полезно: он изучает её потому, что это доставляет ему удовольствие, потому, что она прекрасна. Если бы природа не была прекрасной, она не стоила бы того труда, который тратится на её познание, и жизнь не стоила бы того труда, чтобы её прожить. Я, конечно, не говорю здесь о той красоте, которая поражает наши чувства, о красоте качеств и внешней формы вещей; нельзя сказать, чтобы я относился к ней с пренебрежением, – я далёк от этого, – но просто она в стороне от науки. Я говорю о той красоте, более интимной, внутренней, которая сквозит в гармоничном порядке частей и которую воспринимает только чистый интеллект …красота, воспринимаемая интеллектом, есть красота самодовлеющая, существующая сама для себя, и это ради неё, быть может, более чем для будущего блага человечества, учёный обрекает себя на многолетнюю и утомительную работу.» (цит. по Е. Лихтенштейн, Слово о науке, книга вторая, 1981)

 

 

«Я вынужден сознаться, что положительно не способен сделать без ошибки сложение. Точно так же, я был бы плохим игроком в шахматы; я рассчитал бы, что, играя так-то, я подвергнусь такой-то опасности; затем я рассмотрел бы целый ряд других ходов …, но кончил бы тем, что сделал бы ход, обдуманный и отвергнутый мною, позабыв при этом опасность, которую сам предвидел. Словом, моя память не плоха; но чтобы стать хорошим игроком в шахматы, она оказалась бы недостаточной. Почему же она не изменяет мне в сложных математических рассуждениях, в которых запутался бы любой шахматный игрок? Это происходит, очевидно, потому, что в данном случае память моя направляется общим ходом рассуждения. Математическое доказательство не есть простое сцепление силлогизмов: это силлогизмы, расположенные в определённом порядке; и порядок, в котором расположены эти элементы. Если у меня есть чувство … этого порядка, вследствие чего я могу сразу обнять всю совокупность рассуждений, мне уже нечего бояться забыть какой-либо элемент; каждый из них сам собой займёт своё место…» (Там же)

 

 

«Математика преследует троякую цель. Она должна давать орудие для изучения природы. Кроме этого она преследует цель философскую, и – я решаюсь сказать – эстетическую…Математика должна помогать философу углубляться в понятия числа, пространства и времени. Люди посвященные в ее тайны вкушают наслаждения подобные тем, которые дает нам живопись и музыкa. Они восторгаются изящной гармонией чисел и форм; они приходят в восхищение, когда какое нибудь новое открытие раскрывает перед ними неожиданные перспективы.» (цит. по Лихтенштейн, Слово о науке, книга первая, 1976).

 

 

«Одним словом, чтобы получить закон из эксперимента, требуется обобщать… Но как обобщать? Что направит нас в этом поиске? Этим может быть лишь аналогия… Что же обучило нас знанию тех подлинных глубоких аналогий, не видимых глазу, но открываемых разумом? Обучил дух математики, что пренебрегает материей и стремится только к чистой форме.» (Ценность науки)

 

 

 

Макс Планк (1858-1947)

 

“I regard consciousness as fundamental. I regard matter as derivative from consciousness. We cannot get behind consciousness. Everything that we talk about, everything that we regard as existing, postulates consciousness.” (Interview in 'TheObserver', 25 January 1931, p.17, column 3)

 

“Я полагаю сознание фундаментальным. Я полагаюматерию производной от сознания. Мы не можем обойтись без сознания. Все, о чем мы говорим, все, что мы считаем существующим, постулирует сознание». 

 

“Anybody who has been seriously engaged in scientific work of any kind realizes that over the entrance to the gates of the temple of science are written the words: Ye must have faith. It is a quality which the scientist cannot dispense with.” Where IsScience Going? (1932)

 

«Всякий, кто был серьезно вовлечен в какую-либо научную работу, понимает, что над вратами храма науки начертаны слова: «Ты должен иметь веру». Это качество, без которогоученый не может обойтись».  

 

“We must assume behind the natural forces the existence of a conscious and intelligent mind. This mind is the matrix of all matter.” (The Nature of Matter, 1944)

 

«Мы не можем не принимать, что за материальными силами стоит сознательный и интеллектуальный ум. Этот умявляется матрицей для всей материи». 

 

“... it is no wonder, that the movement of atheists, which declares religion to be just a deliberate illusion, invented by power-seeking priests, and which has for the pious belief in a higher Power nothing but words of mockery, eagerly makes use of progressive scientific knowledge and in a presumed unity with it, expands in an ever faster pace its disintegrating action on all nations of the earth and on all social levels. I do not need to explain in any more detail that after its victory not only all the most precious treasures of our culture would vanish, but — which is even worse — also any prospects at a better future.” (Religion and Natural Science, 1937)

 

«…не удивительно, что движение атеизма, провозглашающее религию преднамеренной иллюзией, придуманной жадными до власти священниками, и не находящее для благочестивой веры в высшую Силу ничего, кроме насмешек, с готовностью пользуется прогрессом научного знания и в предполагаемом единстве с ним, все быстрее распространяет свое разрушительное действие на все народы земли и на все социальные слои. Мне не нужно объяснять во всех деталях, что после его победы  исчезнутне только самые драгоценные сокровища нашей культуры, но – что еще хуже, —и все перспективы лучшего будущего». (Религия и Естествознание, 1937)

 

“Both religion and science need for their activities the belief in God”

«И религии, и науке в их деятельности необходима вера в Бога». (Там же)

 

“No matter where and how far we look, nowhere do we find a contradiction between religion and natural science. On the contrary, we find a complete concordance in the very points of decisive importance. Religion and natural science do not exclude each other, as many contemporaries of ours would believe or fear. They mutually supplement and condition each other. The most immediate proof of the compatibility of religion and natural science, even under the most thorough critical scrutiny, is the historical fact that the very greatest natural scientists of all times—men such as Kepler, Newton, Leibniz—were permeated by a most profound religious attitude.” (Тамже)

 

«Куда бы и как бы далеко не проникал наш взгляд, мы нигде не увидим противоречий между религией и естественными науками. Напротив, мы находим полное согласие во всех решающих моментах. Религия и естествознание не исключают друг друга, вопреки верованиям или опасениям многих наших современников. Они взаимно дополняют и ограничивают друг друга. Наиболее непосредственным доказательством их совместимости, выдерживающим самую суровую критику, является исторический факт того, что величайшие ученые всех времен – такие люди, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц – были проникнуты самой глубокой религиозностью.»

 

“Religion and natural science are fighting a joint battle in an incessant, never relaxing crusade against skepticism and against dogmatism, against disbelief and against superstition, and the rallying cry in this crusade has always been, and always will be: On to God! ” (Там же)

 

«Религия и наука совместно сражаются внепрекращающемся, никогда не ослабевающем крестовом походе против скептицизма и против догматизма, против неверия и против суеверия, и девизом этого похода всегда был и всегда будет: Вперед, к Богу! 

 

 

Альберт Эйнштейн (1879-1955)

 

“… I maintain that the cosmic religious feeling is the strongest and noblest motive for scientific research. Only those who realize the immense efforts and, above all, the devotion without which pioneer work in theoretical science cannot be achieved, are able to grasp the strength of the emotion out of which alone such work, remote as it is from the immediate realities of life, can issue. What a deep conviction of the rationality of the universe and what a yearning to understand, were it but a feeble reflection of the mind revealed in this world, Kepler and Newton must have had to enable them to spend years of solitary labor in disentangling the principles of celestial mechanics! …Those whose acquaintance with scientific research is derived chiefly from its practical results easily develop a completely false notion of the mentality of the men who, surrounded by a skeptical world, have shown the way to kindred spirits scattered wide through the world and through the centuries. Only one who has devoted his life to similar ends can have a vivid realization of what has inspired these men and given them the strength to remain true to their purpose in spite of countless failures. It is cosmic religious feeling that gives a man such strength. A contemporary has said, not unjustly, that in this materialistic age of ours the serious scientific workers are the only profoundly religious people.” (Religion and Science, 1930)

 

… я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшим и благороднейшим мотивом научного исследования. Только те, кто оценит чудовищность усилийи, прежде всего, самоотверженность, без которых не могла бы появиться ни одна пионерская работа, сумеют понять, каким сильным должно быть чувство, способное вызвать к жизни работу, столь далекую от обычных забот. Какой глубокой уверенностью в рациональном устройстве мира и какой жаждой познания даже мельчайших отблесков рациональности, проявляющейся в этом мире, должны былиобладать Кеплер и Ньютон, чтобы тратить годы одинокоготруда на распутывание основных принципов небесной механики! Те, чье знакомство с научными исследованиями связано главным образом с практическими результатами, легко составляют совершенно ложное представление о духовном мире людей, которые, находясь в скептическомокружении, сумели указать путь родственным душам, рассеянным по всему миру и в веках. Только тот, кто посвятил свою жизнь подобным целям, сумеет понять, что вдохновляло таких людей и давало им силы сохранять верность цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один современник сказал, и не без основания, что в наш материалистический век глубоко религиознымилюдьми являются лишь серьезные научные работники.

 

 

 

Нильс Бор (1885-1962)

 

"In our description of nature the purpose is not to disclose the real essence of the phenomena but only to track down, so far as it is possible, relations between the manifold of our experience." (Бор, 1934) 

 

and, very bluntly, "it is wrong to think that the task of physics is to find out how Nature is" 

 

. Recasting Reality: Wolfgang Pauli's Philosophical Ideas and Contemporary Science (Kindle Location 1209). Kindle Edition.

 

 

 

Эрвин Шредингер (1887-1961)

 

“Although I think that life may be the result of an accident, I do not think that of consciousness. Consciousness cannot be accounted for in physical terms. For consciousness is absolutely fundamental. It cannot be accounted for in terms of anything else.”

As quoted in The Observer (11 January 1931); also in Psychic Research (1931), Vol. 25, p. 91

 

“Nirvana is a state of pure blissful knowledge... It has nothing to do with the individual. The ego or its separation is an illusion. Indeed in a certain sense two "I"'s are identical namely when one disregards all special contents — their Karma. The goal of man is to preserve his Karma and to develop it further... when man dies his Karma lives and creates for itself another carrier.”

Writings of July 1918, quoted in A Life of Erwin Schrödinger (1994) by Walter Moore ISBN 0521437679

“No self is of itself alone. It has a long chain of intellectual ancestors. The "I" is chained to ancestry by many factors … This is not mere allegory, but an eternal memory.”

Writings of July 1918, quoted in A Life of Erwin Schrödinger (1994) by Walter Moore

 

 

“Multiplicity is only apparent, in truth, there is only one mind...”

"The Oneness of Mind", as translated in Quantum Questions: Mystical Writings of the World's Great Physicists (1984) edited by Ken Wilber

 

“It seems plain and self-evident, yet it needs to be said: the isolated knowledge obtained by a group of specialists in a narrow field has in itself no value whatsoever, but only in its synthesis with all the rest of knowledge and only inasmuch as it really contributes in this synthesis toward answering the demand, "Who are we?"”( Science and Humanism, 1951)

 

 

Из книги Копейкина

 

В эпилоге книги «Что такое жизнь?», носящем название «О детерминизме и свободе воли», Шрёдингер пишет: из двух одинаково справедливых предпосылок – о том, что «мое тело функционирует как чистый механизм, подчиняясь всеобщим законам природы»  и о том, что «я знаю, что я управляю действиями своего тела и предвижу результаты этих действий <…> можно вывести только одно заключение, а именно, что “я”, взятое в самом широком значении этого слова – то есть каждый сознательный разум, когда-либо говоривший или чувствовавший “я”, – представляет собой не что иное, как субъект, могущий управлять “движением атомов”» . Фактически, это означает: «Я – Бог». Разумеется, говорит Шрёдингер, «для христианина слова “значит, я – всемогущий Бог” звучат и богохульно, и безумно . Но <…> само по себе это представление не ново. Насколько мне известно, наиболее ранние упоминания о нем насчитывают уже по крайней мере 2500 лет, если не больше. Начиная с древних великих Упанишад представление о том, что Áтман = Брахмáн (то есть, личная индивидуальная душа равна вездесущей, всепостигающей, вечной Душе), не только не рассматривалось в индийской философии как богохульное, но считалось квинтэссенцией глубочайшего прозрения в то, что происходит в мире. Общим стремлением всех ученых Веданты было не только научиться произносить устами, но и действительно воспринять своим умом эту величайшую из всех мыслей» .

 

 

Вернер Гейзенберг (1901-1976)

 

“And now the summit is there in front of me; the whole area of internal relations in atomic theory is unexpectedly and clearlyspread out before my eyes. What these internal relations show in all their mathematic abstraction, an incredible degree of simplicity, is a gift that we can only accept with humility. Not even Plato could have believed that it would be so beautiful. In fact these relations cannot have been invented: they have existedsince the creation of the world” (cit. M. Bersanelli & M. Gargantini, From Galileo to Gell–Mann, p.6)

 

«И вот уже вершина подо мною; вся область взаимосвязей атомной теории неожиданно и ясно раскинулась перед моими глазами. То, что эти соотношения показывают во всей своей математической абстракции, эта их фантастическая степень простоты, есть дар, что мы можем лишь смиренно принять. Даже и Платон не поверил бы, что это может оказаться столь красиво. Действительно, эти соотношения нельзя было изобрести: они существовали с сотворения мира».

 

“There is a higher power, not influenced by our wishes, which finally decides and judges. The core of science is formed, to my mind, by the pure sciences, which are not concerned with practical applications. They are the branches in which pure thought attempts to discover the hidden harmonies of nature. Mankind today may find this innermost circle in which science and art can hardly be separated, in which the personification of pure truth is no longer disguised by human ideologies and desires. You may, of course, object that the great mass of people has no access to this truth and that it can therefore exert little influence on the attitude of people. But at no time did the great mass of people have direct access to the centre and it may be that people today will be satisfied to know that though the gate is not open to everyone there can be no deceit beyond the gate. We have no power there– the decisions are taken by a higher power. People have used different words at different times for this ‘centre’. They called it ‘spirit’ or ‘God’, or they spoke in similes, or in terms of sound picture. There are many ways to this centre, even today, and science is only one of them. Perhaps we have no longer a generally recognized language in which we can make ourselves intelligible. That may be the reason why so many people cannot see it, but it is there today as it has always been, and any world order must be based in it. Such a world order must be guided by men who have not lost sight of it.Science can contribute to the understanding between peoples. It can do so not because it can render succour to the sick, nor because the terror which some political power may wield with its aid, but only by turning our attention to that ‘centre’ which can establish order in the world at large, perhaps simply to the fact that the world is beautiful. (Science as Means ofInternational Understanding, 1946)

 

«Существует высшая сила, неподвластная нашим желаниям, которая решает и судит. Ядро науки формируется, на мой взгляд, чистыми науками, которые не озабочены практическими применениями. В них чистая мысль пытается открыть скрытую гармонию природы. Человечество может ныне обратиться к этой сокровенной области, в которой науку невозможно отделить от искусства, в которой воплощение чистой истины уже не затемненочеловеческими идеологиями и желаниями. Можно, конечно, возразить, что эта истина недоступна широким народным массам и потому она не сможет оказать на них значительного влияния. Но массы и прежде не имели доступа к этой центральной области, и, может быть, люди ныне удовлетворятся сознанием того, что, хотя врата и не открыты для каждого, за их порогом нет обмана. Мы там не властны, но всё решается высшей силой. В разные времена люди называли этот 'центр' разными именами. Иные называли его «духом», или «Богом», иные прибегали к сравнениям, звукам или картинам. К этому центру ведет много путей, даже и сегодня, и наука является лишь одним из них. Возможно, в наши дни у нас уже нет общего языка, на котором мы могли бы понятно говорить об этой области. Это может быть причиной, по которой многие люди не могут ее узреть, но она тем не менее никуда не исчезла и только она и может случить основой мирового порядка.  И направляться он должен теми людьми, которые не потеряли с нею связи. Наука может содействовать взаимопониманиюмежду народами. Она способна на это не потому, что может помочь больным, не потому, что некая политическая сила может запугать с ее помощью, но лишь привлечениемнашего внимания к тому 'центру', способному установить мировой порядок, возможно даже, просто к факту, что мир прекрасен».

 

 

Вольфганг Паули (1900-1958)

 

 

H.C. von Baeyer, ‘Markus Fierz’, in “The Pauli-Jung Conjecture”, ed. H. Atmanspracher and C.A. Fuchs, 2014. 

 

Цит. по К. Копейкин, https://ufn.ru/tribune/trib151208.pdf

 

«… общая проблема связи между психическим и физическим, внутренним и внешним не может быть решена и с помощью возникшего за последние сто лет понятия “психофизического” параллелизма. Современноеестествознание привело нас к более удовлетворительной точке зрения на эту связь, введя понятие дополнительности непосредственно в физику. Наиболее удовлетворительным было бы такое положение, когда физическое и психическое можно было бы рассматривать как дополняющие друг другааспекты одной и той же действительности» (Паули В. Влияние архетипических представлений на формирование естественнонаучных теорий у Кеплера // Паули В. Физические очерки: Сборник статей / Отв. ред и сост. Я.А. Смородинский. М.: Наука, 1975. С. 172.)

 

«процесс познания природы - также, как ощущение счастья, испытываемое человеком при познании, т. е. при усвоении его разумом нового знания, - основывается, по-видимому, на

соответствии, совпадении предсуществующих, внутренних образов человеческого мышления и внешних вещей и их сущностей. … Кеплер говорит об идеях, предсуществующих в божьем духе и передаваемых при акте творения человеческой душе как подобию Бога. Эти прообразы, которые душа может воспринимать с помощью врожденного инстинкта, Кеплер называет первообразами. Первообразы Кеплера во многом совпадают с введенными в современную психологию К.Г. Юнгом “стихийными образами”, или архетипами, выступающими в роли “инстинктивных представлений”» (там же)

 

 

«… использование старых алхимических идей в психологии К.Г. Юнга показало, что единство психических и физических явлений носит более глубокий характер. В отличие от Кеплера и Фладда, мы считаем приемлемой лишь такую точку зрения, которая признает обе стороны действительности — количественную и качественную, физическую и психическую — дополняющими друг друга и рассматривает их в неразрывном единстве. Возвращение к архаической точке зрения, единство и замкнутость которой достигались ценой наивного невежества представлений о природе, для современного человека, очевидно, невозможно. Тем не менее именно сильное стремление ко все большему единству картины мира способствует тому, что современный человек начинает сознавать то значение, какое имеет для становления научных идей донаучная ступень познания … и наряду с исследованием естественнонаучного познания извне исследует его изнутри. В то время как первое направление имеет предметом исследования наши знания о внешних объектах, второе позволяет выявить те архетипические представления, которые были использованы при создании научных понятий. Полного понимания можно достичь, лишь объединив оба эти направления.»

 

 

«Гейзенберг приводит слова Паули, которыми тот завершил свой доклад о науке и западной мысли: «Предостерегаемый неудачей всех скороспелых порывов к единству в духовной истории, я не рискну делать предсказания о будущем. Но мне представляется, что, в противоположность практиковавшемуся с XVII века строгому подразделению деятельности человеческого духа по отдельным “департаментам”, высказанным или невысказанным мифом нашего собственного, сегодняшнего времени выступает притягательная идея преодоления розни, включая и идею синтеза, охватывающего как рациональное понимание, так и мистическое переживание единства» (Гейзенберг В. Философские взгляды Вольфганга Паули // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. C. 220).»

 

 

Той «нулевой точкой», тем неделимым «атомом», в котором происходит соприкосновение физического и психического миров, является, по Юнгу, архетип. «Архетипы, – писал он, –

должны обладать непсихическим аспектом. … психе … в качестве объективного факта … должна быть внутренне связана не только с психологическими и биологическими явлениями, но также и с физическими событиями – и, по-видимому, наиболее глубоко с теми, что относятся к сфере атомной физики». Находящиеся «в бездне» психического архетипы, эти, своего рода, «атомы души», представляют собою, как утверждал Юнг, некие «априорные возможностиформо-представления»; поэтому они как раз и могут быть соотносимы с теми математическими формами, которые физика обнаруживает «в бездне»

микромира. (Копейкин)

 

 

Поль Дирак (1902-1984)

 

 

“It seems to be one of the fundamental features of nature that fundamental physical laws are described in terms of a mathematical theory of great beauty and power, needing quite a high standard of mathematics for one to understand it. You may wonder: Why is nature constructed along these lines? One can only answer that our present knowledge seems to show that nature is so constructed. We simply have to accept it. One could perhaps describe the situation by saying that God is a mathematician of a very high order, and He used very advanced mathematics in constructing the universe. Our feeble attempts at mathematics enable us to understand a bit of the universe, and as we proceed to develop higher and higher mathematics we can hope to understand the universe better.” ("The Evolution of the Physicist's Picture of Nature". Scientific American, 1963)

 

Polkinghorne recalls that Dirac "was once asked what was his fundamental belief. He strode to a blackboard and wrote that the laws of nature should be expressed in beautiful equations."

 

 

“If you are receptive and humble, mathematics will lead you by the hand. Again and again, when I have been at a loss how to proceed, I have just had to wait until I have felt the mathematics led me by the hand. It has led me along an unexpected path, a path where new vistas open up, a path leading to new territory, where one can set up a base of operations, from which one can survey the surroundings and plan future progress.”

As quoted in The Strangest Man: The Hidden Life of Paul Dirac, Mystic of the Atom (2009) by Graham Farmelo, p. 435

 

 

 

Юджин Вигнер (1902-1995)

 

Все цитаты из эссе «Непостижимая эффективность математики в естествознании», 1960.

 

«Математика, верно рассматриваемая, обладает не только истиной, но и величественной красотой, холодной и строгой, напоминающей красоту скульптуры. Безразличная к нашей слабой природе, лишенная восхитительных покровов живописи или музыки, эта небесно-чистая красота сияет тем суровым совершенством, на какое способно лишь величайшее искусство. Подлинный дух восторга, воспарение, ощущение себя более, чем человеком—пробный камень высшего достоинства—все это нельзя не обнаружить в математике с той же несомненностью, что и в поэзии.» (Эпиграф: Бертран Рассел, «Постижение Математики», 1902)

 

 

"…универсальные математические формулы, гипотетически  предлагавшиеся на основе довольно грубых наблюдений физиков, странным образом снова и снова приводили к удивительно точному описанию широкого класса явлений. Это показывает, что математике следует воздать должное не за то только, что она есть язык, на котором мы способны говорить, но и за то, что она есть правильный язык, отвечающий самой реальности."

 

 

"С философской точки зрения, сформулированный Ньютоном закон тяготения был противен как духу того времени, так и взглядам самого Ньютона. С точки зрения эксперимента, закон всемирного тяготения был основан на весьма отрывочных наблюдениях. Математический язык, на котором этот закон был сформулирован, использует понятие второй производной, а те из нас, кто хоть раз пытался вписать окружность к какой-нибудь кривой, знают, что понятие второй производной не слишком очевидно. Закон всемирного тяготения, который Ньютон, не без внутреннего сопротивления, установил и который он мог проверить лишь с точностью около 4%, оказался правильным с точностью до 0.0001% и настолько тесно ассоциировался с представлением об абсолютной точности, что физики лишь недавно осмелились вновь заняться исследованием ее пределов. На этот пример с законом Ньютона ссылались и ссылаются многие авторы. Мы не могли не привести его в качестве первого образца фундаментального закона, формулируемого с помощью простых с точки зрения математика понятий и обладающего точностью, лежащей далеко за пределами всякого разумного ожидания."

 

 

"The miracle of the appropriateness of the language of mathematics for the formulation of the laws of physics is a wonderful gift which we neither understand nor deserve. We should be grateful for it and hope that it will remain valid in future research and that it will extend, for better or for worse, to our pleasure, even though perhaps also to our bafflement, to wide branches of learning."

 

"Чудо адекватности языка математики для формулировки законов физики есть восхитительный дар, который мы не постигаем и не заслуживаем. Мы должны быть благодарными за него и надеяться, что он сохранит силу и для грядущих исследований, расширяя свое действие, как бы то ни было, к нашей радости, пусть и смешанной с замешательством, на широкие области познания."

 

 

 

 

Под сознанием в строгом смысле я имею в виду нечто совершенно конкретное, Илья, Вы же уже читали , и я уже комментировал и говорил, и, по моему неоднократно: это способность к рефлексии, то есть мысли о мысли, истории об истории, речи о речи, знаке о знаке, и тд. Это «вторая производная) (в том числе использование орудий для создания других орудий) , этот эффект «зеркала в зеркале» - специфичен исключительно для нас, сапиенсов. Все остальное нас скорее связывает с миром, чем разделяет. А вот эта способность «само-сознания», сознания о сознании, О-сознания,  именно разделяет , причём на всех уровнях, включая, простите за невольную игру слов и скрытую тавтологию, само сознание от самого себя. Именно поэтому я связываю сознание в этом специальном строгом узком смысле (отличая его от сознания в широком смысле как способности к восприятию, к qualia, и от адаптивного животного мышления) напрямую с языком, так как единственная доступная нашему как непосредственному повседневному опыту, так и исследованию система , обладающая  этим свойством саморефлексивности, самореференции - это все без исключения человеческие языки.  Все это вполне ясно сказано и в эссе и чрезвычайно подробно в книге. Я в недоумении, почему мы должны это сейчас уточнять, когда мы это уже неоднократно делали. Для дополнительного прояснения позиции (хотя мне казалось, что Ваша формулировка, которую я опубликовал в Фейсбуке, очень точна, а значит, Вы все прекрасно понимаете) я приведу ещё одно весьма точное описание , принадлежащее покойному Григорию Гутнеру, известному  философу и моему  старейшему другу: 

«…речь идет о положении человека, возникающем из-за того, что он – сознающее себя и наделенное языком существо. Человек не выбирает это положение, он не волен не получить этот дар, хотя и волен, в конечном счете, от него отказаться. Но даже этот отказ есть акт обладающего языком и сознающего себя существа. Сознание предполагает выделение себя из окружающего. Оно состоит в самоидентификации, т.е. особого рода рефлексивном действии, присвоении себе своих высказываний, поступков и мыслей. Эта способность не позволяет человеку слиться с миром, пребывать в неразрывном единстве со средой, с природным окружением. Никто и ничто в мире, кроме него, не может совершить ничего подобного. 

 

Это выделенное положение в мире создается благодаря языку. Именно поэтому оно возникает неизбежно, коль скоро человек вообще оказывается человеком. Язык принуждает всякого, кто им пользуется, к самоидентификации, производимой наряду с идентификацией иного. Таково принципиальное устройство языка, основанное на системе тождеств и различий, включающей, что особенно важно, особые структуры, называемые автором (вслед за Расселом) шифтерными. Шифтеры (от английского shift – перемещать) - это особые слова, меняющие референт в зависимости от ситуации употребления. К ним, например, относятся личные и указательные местоимения. Они действуют в языке как инструменты идентификации и самоидентификации, позволяющие обозначить как свое собственное место, так и место другого в речевом взаимодействии. Дело не только в том, что я, произнося это местоимение, присваиваю себе свое речевое действие, но еще и в том, что любой другой носитель речи, произнося то же самое шифтерное слово, осуществляет тот же самый акт. Язык, таким образом, не только подталкивает каждого из нас к самоидентификации, но заставляет нас как говорящих друг с другом существ постоянно подтверждать самоидентификацию друг друга.

 

Такая ситуация и означает человечность, поскольку человек существует постольку, поскольку существует язык. Он выступает неустранимым условием всякого человеческого действия. То, что происходит помимо языка, не является человеческим, хотя и может происходить с человеком. Мы должны принять существование языка как факт, от которого невозможно абстрагироваться, который нельзя вынести за скобки. В противном случае мы вынесем за скобки самих себя, устранив тем самым всякую возможность что-либо абстрагировать и выносить за скобки. Это наше положение в языке выражается, в частности, в том, что невозможно построить теорию происхождения языка. Строя такую теорию, мы сами будем оставаться в языке, пытаясь одновременно от него абстрагироваться. В результате то, что мы объясним, будет не языком, а абстрагированной от языка знаковой системой. Язык же останется при нас, в наших попытках произвести такую абстракцию. Иными словами, язык при любой попытке сделать его объектом тут же превращается в метаязык, ускользая от объективации и одновременно производя ее. Автор очень точно описывает эту особенность языка, используя аналогию с принципом неопределенности Гейзенберга: «чем более точно мы описываем человеческую природу и человеческую историю (т.е. язык именно как язык – Г.Г.), тем менее точно мы в состоянии описать их происхождение и наоборот».

 

Однако, будучи выделен, извлечен из мира вследствие собственной языковой природы, человек остается частью мира. Он погружен в мир всей своей телесностью, всей своей биологической природой. Он продолжает жить ей, оставаясь во власти инстинктов и физиологических реакций. Человек пребывает в мире, но идентифицирует это пребывание как нечто иное, обозначаемое средствами языка как «я» и, одновременно, как «не-я». Язык обрекает человека не только на самоидентификацию, но и на самообъективацию.

 

Это положение человека Аркадьев характеризует с помощью оксюморона «фундаментальный разрыв». Основная теоретическая гипотеза автора состоит в том, что существование в разрыве в равной степени неизбежно и непереносимо. Этим объясняются все перипетии человеческой истории и культуры. Непереносимость разрыва заставляет искать способы его ликвидации. Все формы культурной жизни так или иначе обусловлены ностальгическим стремлением к единству. Миф, религия, искусство, метафизика, политическая утопия — каждый раз заново создают образ целостности, которая должна включить человека и ликвидировать его мучительную обособленность. В них неуклонно прослеживается попытка возвращения к исходному беспроблемному состоянию, выступающему то в мифических образах «отчего дома» или «утерянного рая», то в метафизических построениях «чистого единства» или «предустановленной гармонии», то в грядущем рае социальных утопий. Однако ни одна такая попытка, оставаясь человеческим действием, не может быть успешной. Все они осуществляются в языке и посредством языка, а потому вновь и вновь возвращают человека к исходному разрыву. Единственный выход может состоять лишь в избавлении от человечности как таковой, т. е. в ликвидации человека как человека. В конечном счете, речь идет о его уничтожении. И это радикальное решение также постоянно осуществляется в истории. Гнетущая ностальгия толкает человека к вопиющей бесчеловечности, к разрушению и уничтожению себя и себе подобных. Логика проводимого рассуждения заставляет признать, что все мифические и идеальные образы единства представляют собой не что иное, как символы смерти. 

 

Так опыт философской антропологии превращается в «общую теорию всего». Развернутая тема «лингвистической катастрофы» выступает у Аркадьева и как универсальная теоретическая схема, способная объяснить все культурные феномены - «от Акрополя до Освенцима». В восьми вариациях заданной темы даются разнообразные примеры таких объяснений. Обратим внимание на интересный мысленный эксперимент, осуществляемый Аркадьевым при конкретизации общей схемы в различных историко-культурных условиях. Суть этого эксперимента — идея «стадиального наложения». Последнее происходит, когда сталкиваются культуры, имеющие различный исторический опыт устранения фундаментального разрыва. Существуют молодые культуры, пребывающие в стадии мифотворчества и примитивных религиозных ритуалов. Они с относительным успехом практикуют эти первичные формы восстановления целостности. Но существуют и старые культуры, многократно испытавшие неудачу устранения фундаментального разрыва. Рефлексивность языка уже не раз заставляла их отказаться от первичных мифов. В этих культурах вырабатываются все более изощренные способы «борьбы с языком». Но вместе с этой изощренностью вновь и вновь возникают рефлексивные приемы, неизбежно опрокидывающие все построения. Неожиданный эффект возникает тогда, когда молодая культура присваивает себе формы жизни, выработанные такой искушенной культурой. Она сталкивается с врагом в совершенно новом обличье. Борьба с ним требует радикальной перестройки всех жизненных укладов, всех форм сознания. Ее религия и мифология претерпевают диковинные трансформации. Именно таким стадиальным наложением объясняет автор появление монотеизма у семитских племен, появление христианства в недрах иудаизма, наконец, сложнейший и таинственный феномен европейского Средневековья и Ренессанса.»