свобода не бывает внешней, правовой, она внутренняя, приобретаемая в любви, а не на поприще какой-либо деятельности. "Ещё есть и другие ценности: любовь, материальные блага, признание, жизнь и др." - ценности вторичны свободе. "Свобода - это тоже ценность. Её статус не выше ценности жизни или материальных благ" - тогда вы не о свободе размышляете, а о куске хлеба. "Ничего подобного. Я размышляю о связи и зависимостях одного от другого" - связь свободы с деятельностью не прямая, а косвенная, а "зависимость" существует не от свободы только, а и от правовой системы, где зависимость конкретная и прямая.  "Свобода - видовой признак человека, проистекает из элементарной свободы всего живого" - это не свобода, а воля, и противная природе, и поэтому всё загрязнено, а на Западе и отмываются. "составляющая человеческого, деятельносного, которая наиболее выражена в России, хотя и искаженная здесь отчуждением — взаимным - с властью" - отчуждение от власти толпы, сейчас в России, невозможно. "Фундаментальная человеческая свобода не признается, отдается в жертву целому как регулятору, понимаемому как абсолют" - смотря что понимать под целым, если единое Тела одно, если государство другое, государство представляемое целое, неконкретное для индивида в отличие от его единого Тела. Свобода не нуждается в признании, она есть или её нет, право другое дело, оно признаётся законами, которые сейчас конечно находятся на потребу рынку и его господству над умами сирых и убогих граждан. Касательно идеологии, она направлена на приспособление к имеющемуся праву, а не к свободе вовсе, и не случайно идеологические штампы имеют место скорее у чиновников и профессоров, а не у их учеников. Задача любой идеологии или создаваемой религии вынести всё в будущее которого разумеется нет: "Выбор – величайший инструмент создания своего будущего. И чем раньше вы осознаете это, тем счастливее будет ваша жизнь." - выбор - это конкретное, а жизнь нет, и в ней выбор определяется свободой, внутренней, эта мысль подтверждается усилиями идеологов и политиков по наведению порядка, и как они это делают.

Необходимо отметить, что мельхиоровство подразумевает специфическую, не антогонистическую, разноречивую политическую позицию, которую можно назвать «флиберализм», как более глубокое понимание свободы. Либерализм опирается на представление о всеустраивающей «невидимой руке», часто в целом сводящейся к «рынку» (Смит), что конкретизируется в позитивистском, физикалистском «детерминизме», у Конта отрицающем свободу, а смягчавшего позицию Спенсера с его органицизмом, социал-дарвинизмом и выигрыше сильного, не выражается в обосновании свободы, по существу, «либеральностей», в лучшем случае политических свобод как основы и условия свобод экономических. Фундаментальная человеческая свобода не признается, отдается в жертву целому как регулятору, понимаемому как абсолют, довлеющий на всем. Подобное же непризнание свободы присутствует у консерваторов, опираюихся в целом на идею «мудрости самой жизни». Но левая перспектива, в большинстве, жертвует свободой ради исторической необходимости. Даже в наиболее радикальных своих вариантах, «новых Левых», т.е. Франкфуртской школы, свобода выражается как негативность, что нашло наиболее последовательное выражение в «негативной диалектике» (Адорно). Мельхиоровство рассматривает эти враждующие направления как аспекты, стороны выражения и осуществления человеческой свободы, как результата\условия осуществления цельной человеческой деятельности как субстанции и истока деятельности всех иных, поэтому свободных и являющихся таковыми совокупных личностей. В особенности это касается четвертой, национальной составляющей, четвёртой идеологии, чаще всего соприкасающейся с духовностью по форме (язык, традиция) и настаивающей, а национальной свободе, но Россия всегда была характерна подчиненностью этнического, тем более национальной (следует отличат от национальностной) составляющей народному, творящему, в отличие о национальной, потребляющей и присваивающей, что и отражено мудро в Конституции РФ и является национальной (как ни парадоксально!) особенностью русского народа в прошлом, и что должно стать решающей доминантой ее второго тысячелетия. Это соответствует не только необходимости четвероякости разночинного общества, общества в собственном, свободном, деятельностном смысле слова, не только выражаем четвероякость человеческого общества (экономики, социальности, политичности, духовности), не только четвероякости российской цивилизации, не только ее традиционному синтезу «четырех сторон» света, не только четвероякости духовности, не только четвероякости истины, но, в основе, четырехсоставности человеческой деятельности, разобщенной, отчужденной, социализированной в становлении нового в прошлом, но и нуждающейся в «оборачивании» в направлении целостности и изначальной, «пойэтосной» свободе, без чего будущее не только человеку, России, в которой традичинно, исторически и географически общечеловеческое конкретизируется, а поэтому обобщается, расширяется и универсализируется, но и всему человечеству закрыт. Такое «переворачивание» возможно лишь на основе преображенной духовности, которой исконно славилась Россия. И необходимо решительнее опереться на фундаментальное, исходное понимание мира, на которое и опиралась Россия, как мира человека, каждого человека, в не отчужденном понимании мира как уже основы, момента, средства и результата деятельности. Для России иные понимания «русского» мира, которое у нее изначально четырехосновно должно подчинить и собственно «русское», только извне или отчужденно понимаются этнически или «национально», в смысле региональном, как зона непосредственного влияния России, что порождается русофобией, и ее порождает, исчерпанные и долженствующие быть подчиненными уже в прошлом тысячелетии истории (завершившемся в 1989 году), в усилении опоры на общечеловеческое понимание мира — в соотношении и универсума, и планеты, и способах сосуществования, и сосуществования внутренне национального, социального, соответствующих им культурных и духовных ценностей, при опоре на мир человека как основы\условия\результата его деятельности, так освобождающего и делающего свободными совокупные субъекты, включая и сам универсум. Соответственно традиционному русскому православному представлению, спасена должна вся тварь. Но принцип Мельхиорового века должен стать принцип освобождения всей твари творчеством и человеческим, и, значит, и ее, для чего спасение служит лишь условием. Богочеловечество с ориентацией на Иисуса Христа преображается до Богочеловечества с ориентацией на Бога- Творца, даже в ориентации на «элохим», творцов. На «всемирной отзывчивости» (Достоевский) была основана миссия православной России и ее, основанное на судьбе человека, не только влияние, но и национально\народная, государственная и политическая судьба, но не наоборот. Современный переход означает лишь углубление в «экзистенциальное» (точнее, суть-бо-носное, суть-бо-деятельное) для каждого человека. Именно эта составляющая, все еще неясная для большинства отчужденных, социальных (а не общественных по преимуществу, как Россия) стран составляет не по-иудейски (царь земли) понимаемому мессианизму, в прямую противоположность мессианизму американскому, земному господству, княжеству мира сего, Зеленого дьявола, который, как известно, готов удовлетворить все земные желания и чья миссия исчерпана к 1989 году. Та составляющая человеческого, деятельносного, которая наиболее выражена в России, хотя и искаженная здесь отчуждением — взаимным- с властью, является превращенной основой русофобии, основанной на самоотчуждении и представлении о политическом , а не духовном влиянии России, которое, в свою очередь, нуждается в окончательном освобождении и преображении. И это — фундаментальная задача фриберализма, всего формирующегося в современной Архаике и неизбежной Модернизации (в отличие от модерна и привозной модернизации), ненасильственной, а спасающей и возрождающей, преображающей все лучшее, свободное повсюду и всегда, века Мельхиорового, как века сплавов не только чистых, но и человеческих, как истока Новой Классики.
Валерий Дроздов