Трансцендентность эйдетического. Выключение чистой логики как mathesis universales. Феноменологическая норма

«Выключив индивидуальные реальности в любом смысле, мы попробуем теперь выключить и все иные виды „трансцендентности". Это касается ряда „всеобщих" предметов, сущностей. И они тоже известным образом „трансцендентны" по отношению к чистому сознанию и не обретаются в нем реально. Однако мы не можем без конца и края выключать трансценденции, трансцендентальное очищение не означает выключения всех трансценденций, потому что в противном случае хотя и останется чистое сознание, но уже не будет возможности для существования науки о чистом сознании.»

{На трансцендентальное очищение накладывается, таким образом, ограничение - трансценденции классифицируются, по крайней мере, появление двух их типов ожидать следует: хорошие и плохие - совместимые с феноменологической редукцией и нет. Мотив же ограничения вполне естественен. Для очищения сознания очень желательно избавиться от всех общих ( с их смрадным трасцендентальным духом ) понятий. Но как, с помощью чего судить тогда о такой очевидной трансцендентности, как чистое сознании…Что-то приходится и оставить…}

«Напрашивается следующая цепочка мыслей. Всякой области бытия мы обязаны приписывать в научных целях известную эйдетическую сферу — не в качестве собственно области исследования, но в качестве места сущностных познаний, — должно быть так, чтобы исследователь соответствующей области мог в любую минуту обратиться к ней, как только это будет подсказано ему теоретическими мотивами, связанными с сущностной спецификой соответствующей области. Уж на формальную логику (или, соответственно, формальную онтологию) у всякого исследователя должно быть право свободно ссылаться. Ибо, что бы он ни исследовал, это всегда предметы, и что formaliter верно относительно предметов вообще по любым категориальным показателям (свойства, положения дел вообще и т. п.), то верно и для него и принадлежит ему. И всякий раз, когда он формулирует понятия и тезисы, делает выводы, его, как и равным образом любого специалиста в своей области, касается все, что в формальной всеобщности утверждает относительно таких значений и типов значений формальная логика. Тем самым это касается и феноменолога. Предельно широкому логическому смыслу предмета подчиняется и любое чистое переживание. Итак, мы не можем выключить формальную логику и онтологию — так представляется нам. И точно так же, очевидно по тем же самым причинам, мы не можем выключить и всеобщую ноэтику, высказывающую сущностные выводы относительно разумности и неразумности логического мышления вообще, содержание значений которого определяется при этом лишь формально-всеобще.»

{Итак, при предварительном рассмотрении все, что связано с формальной логикой и онтологией и с таким хрупким, ускользающим от определенной фиксации образованием, как всеобщая ноэтика, признано лояльным по отношению к феноменологической редукции. Причем, граница лояльности обоснована совершенно не убедительно. Она проведена волевым усилием и с единственной , похоже, целью - чтобы не остаться в абсолютно пустом - беспонятийном - пространстве.

Волевой характер проведенной границы и заставляет, видимо, ее корректировать - в частности искать условия , при которых все-таки и формальная логика и все чисто формальные дисциплины математики могут быть пожертвованы при феноменологической редукции. }

Однако при ближайшем рассмотрении выясняется при соблюдении известных условий возможность „помещения в скобки" формальной логики, а вместе с нею и всех дисциплин формального матесиса (алгебры, теории чисел, теории множеств и т. д.). А именно, если предположить, что феноменологическое исследование чистого сознания не ставит и не должно ставить перед собой иных целей, кроме задач дескриптивного анализа, решаемых в пределах чистой интуиции, то теоретические формы математических дисциплин и все их опосредованные теоремы окажутся бесполезны для него. Если образование понятий и суждений совершается так, что при этом отсутствует конструирование, не строятся системы опосредованной дедукции, то учение о формах дедуктивных систем, содержащееся в математике, и не может функционировать как инструмент материального исследования.

{Корректировка, нет слов, изысканная. Но по существу она становится еще более волевой, еще в большей степени зависящей от субъекта. Здесь с очевидностью проступает главная цель всех феноменологических маневров: отказаться от внешнего и враждебного субъету конструирования и заменить его вполне лояльным к субъекту конституированием. Отказаться от опосредованной (не субъективной) дедукции ¬ — только непосредственная , выстраиваемая здесь и сейчас на основании текущих переживаний. И нельзя не признать, что здесь, в этом редуцировании дедукции Гуссерль на редкость последователен. И феноменология, действительно, предстает благодаря этому у него, как }

«чисто дескриптивная дисциплина, которая исследует поле трансцендентально чистого сознания, следуя исключительно интуиции.» {Чисто субъективной - непосредственной интуиции. }

Выключение материально-эйдетических дисциплин

«Что же касается материально-эйдетических сфер, то одна из них столь особо отмечена для нас, что, само собой разумеется, мы не можем думать о выключении ее, — это сущностная сфера самого же феноменологически очищенного сознания. Даже если бы мы ставили перед собой цель изучения чистого сознания в его частных обособлениях…, мы все равно не могли бы обойтись без априори сознания. Наука о фактах не может отказаться от своего права пользоваться сущностными истинами, имеющими касательство к индивидуальным предметностям, что принадлежат ее же собственной области. А наше намерение, как было сказано уже во введении, заключается как раз в том, чтобы положить основание феноменологии как эйдетической науке, как сущностному учению о трансцендентально очищенном сознании.

Если это нам удастся, то феноменология охватит, как принадлежащие ей, все „имманентные сущности", т. е. те сущности, какие индивидуализируются исключительно в индивидуальных событиях потока сознания, в каких бы то ни было текущих отдельных переживаниях. Теперь же для нас фундаментально значительным станет усмотрение того, что отнюдь не все сущности входят в круг феноменологии, но что, подобно тому, как среди индивидуальных предметностей имеет место различение предметностей имманентных и трансцендентных, это самое значимо и для соответствующих сущностей. Так, „вещь", „пространственная форма", „движение", „вещный цвет" и т. п., но также и „человек", „человеческое ощущение", душа", „душевное переживание" (переживание в психологическом смысле), „личность", „свойство характера" и т. п. — все это трансцендентные сущности. Если же мы намерены формировать феноменологию как чисто дескриптивное сущностное учение об имманентных образованиях сознания, о событиях, схватываемых в потоке переживания в рамках феноменологического выключения, то к этим рамкам не принадлежит ничего трансцендентно-индивидуального, равно как к феноменологии не принадлежит ни одна из „трансцендентных сущностей", логическое место которых, скорее, в сущностном учении о соответствующих трансцендентных предметностях, в онтологии их.

Итак, феноменологии с ее имманентностью не придется производить никаких бытийных полаганий подобных сущностей, не придется высказываться об их значимости и не-значимости или, скажем, об идеальной возможности соответствующих им предметностей, не придется устанавливать каких-либо относящихся к ним сущностных законов.

Трансцендентно-эйдетические регионы и дисциплины принципиально не могут создать предпосылки для феноменологии, если только она действительно намерена связать себя областью чистого переживания. Поскольку же наша цель как раз и состоит в том, чтобы положить основание феноменологии именно в такой чистоте (в соответствии с уже высказанной нормой), и поскольку величайший философский интерес также связан со вполне сознательным поведением такой чистоты, то мы осуществляем эксплицитное расширение первоначальной редукции и распространяем ее теперь на все трансцендентно-эйдетические области и принадлежащие к ним онтологии.

Итак: подобно тому как мы выключаем действительную физическую природу и эмпирическое естествознание, мы выключаем и эйдетическое естествознание, т. е. те науки, которые онтологически исследуют то, что сущностно принадлежит к физической природной предметности как таковой. Геометрия, кинематика, „чистая" физика материи — все они заключаются в скобки. Равным образом, подобно тому как мы выключили все опытные науки о животных существах и все эмпирические науки о духе, изучающие личные существа в личных союзах, людей как субъектов истории, как носителей культуры, а также и сами культурные образования и т. д., точно также мы выключаем теперь и соответствующие этим предметностям эйдетические науки. Мы поступаем так наперед и в идее, потому что, как хорошо известно всем, эти онтологически эйдетические науки (например, рациональная психология, социология) еще не получили своего основания или по крайней мере своего чистого и безукоризненного основания.

С учетом тех философских функций, какие призвана взять на себя феноменология, здесь уместно внятно заявить о том, что нашими данными здесь рассуждениями была установлена абсолютная независимость феноменологии как от всех прочих, так и от материально-эйдетических наук.

Произведенные расширения феноменологической редукции, очевидно, лишены того же основополагающего значения, какое имеет первоначальное выключение природного мира и сопряженных с ним научных дисциплин. Вследствие этой первой редукции стало впервые возможно обратить взор на феноменологическое поле, на постижение его данностей вообще. Прочие редукции предполагают первичную редукцию, поэтому они вторичны, но оттого имеют не меньшее значение.»

{ В этой главке феноменологическая редукция обретает черты глобальной процедуры - война, объявленная общим понятиям охватывает теперь не только область понятий второго уровня абстрагирования, но и третьего. То есть сферу естественно-научного и социального познания полностью.

Вводя это расширения Гуссерль верен своей методике: предельная ясность вывода соединяется с предельной размытостью обоснования. Очень четок третий снизу абзац ( «Итак» и далее ). Но разве можно считать , что предыдущий текст является достаточным основанием для таких радикальных расширений….

Он пишет: «нашими данными здесь рассуждениями была установлена абсолютная независимость феноменологии как от всех прочих, так и от материально-эйдетических наук» . Это явно не так. Эта независимость она не установлена, она - ВВЕДЕНА.}

Методологическое значение систематики феноменологических редукций

… Производимое феноменологией эксплицитное „занесение в скобки" обладает методической функцией, постоянно напоминая нам о том, что соответствующие бытийные и познавательные сферы лежат принципиально за пределами тех трансцендентально-феноменологических сфер, которые необходимо исследовать здесь, и что любое внедрение предпосылок, принадлежащих областям, что внесены в скобки, служит признаком противосмысленного смешения…. Если бы область феноменологии представлялась нам со столь же само собою разумеющейся непосредственностью, что область естественной установки опыта, или если бы она возникала в итоге простого перехода от естественной к эйдетической установке,…то тогда нам не потребовалось бы обстоятельных редукций с неотмыслимыми от них сложными раздумьями. И если бы не постоянное искушение совершить ошибочный переход рассуждений в другую область…»

1. «Первое место среди искушений занимает чрезвычайно распространенная склонность нашей эпохи психологизировать все эйдетическое… Тот, кто в идеях, сущностях видит „психические образования", кто, изучая операции сознания, в которых на основе созерцания вещей с вещными цветами и формами приобретаются „понятия" цвета, формы, смешивает появляющееся в итоге сознание этих сущностей с самими сущностями, тот приписывает потоку сознания в качестве его реальной составной части нечто принципиально трансцендентное ему. …

Итак, если только мы действительно хотим обрести искомый нами регион, очень важно, чтобы в этом отношении существовала полная ясность. На нашем пути, согласно природе вещей, это достигается так, что сначала мы оправдываем эйдетическое вообще, а затем, в связи с учением о феноменологической редукции, мы особо выключаем все эйдетическое.

Впрочем это последнее, т. е. выключение эйдетического, мы должны были ограничить эйдетикой трансцендентных индивидуальных предметностей в любом смысле. «

2. Здесь заявляет о себе новый фундаментальный момент. Если мы уже избавились от склонности к психологизации сущности и сущностных отношений, то тогда нам предстоит следующий большой шаг, который не вытекает так просто из первого, а именно, нам необходимо познать и последовательно проводить повсюду столь чреватое последствиями различение имманентных и трансцендентных сущностей…. С одной стороны, сущности образований самого же сознания, с другой, сущности индивидуальных событий, трансцендентных относительно сознания, т. е. сущности того, что лишь „изъявляет" себя в образованиях сознания…

…Что же касается второго шага, то и в некоторых теориях, например, в теории логико-категориальных предметностей, в теории сознания, дающего эти предметности, он совершался ( речь идет о работе «Логические исследования») решительно, между тем как в других рассуждениях того же тома очевидными становятся колебания, поскольку понятие логического предложение сопрягается то с логико-категориальной предметностью, то с соответствующей, имманентной выносящему мышлению сущностью. Для начинающего феноменолога самое трудное как раз и заключается в овладении в своей рефлексии различными установками сознания с их различными предметными коррелятами. И это сохраняет значение для всех сущностных сфер, которые не принадлежат к самой имманентности сознания. Не только в отношении формально-логических или же онтологических сущностей и сущностных отношений (т. е. в отношении таких сущностей, как „предложение", „вывод" и т. п., а также „число", „порядок", „многообразие" и т. д.) необходимо достичь такого усмотрения, но также и в отношении сущностей, заимствуемых в сфере природного мира („вещь", „телесная форма", „человек", „личность" и т. д.). Показатель того, что усмотрение достигнуто, — расширение феноменологической редукции.

Большое методологическое значение приобретает то практическое сознание, какое овладевает нами вследствие произведенной феноменологической редукции:

подобно сфере природного мира, и все эйдетические сферы принципиально не могут считаться данными в отношении их подлинного бытия;

в целях обеспечения чистоты его исследовательского региона все эти эйдетические сферы должны быть занесены в скобки;

во всех имеющих сюда отношение наук не может быть заимствована и использована как предпосылка для целей феноменологии ни одна-единственная теорема и даже ни одна-единственная аксиома. Именно благодаря всему этому мы методически предохраняем себя от всех тех смешений, что слишком глубоко укоренены в нас, прирожденных догматиках, для того чтобы мы могли избегать их просто так.

{В этой главке, как представляется, выделены два узловых звена феноменологии. Не смешивать сознание сущностей с самими сущностями и различать сущности образований самого же сознании и сущности того, что лишь „изъявляет" себя в образованиях сознания. В принципе ( по большому методологическому счету это одно и то же , то есть узловое звено у феноменологии одно: не смешиваить и различать сущность и понятийную модель этой сущности. Но именно это требование или пожелание и является самой большой эпистемологической иллюзией Гуссерля . Именно здесь- не смешивая и различая - он и « разрезает магнит». Никакой иной сущности, кроме той , что дает в сознании понятийная модель ее не существует. О ней можно, конечно, говорить, как о недосягаемом пределе. Но она остается в себе и в той или иной степени открывается только в мышлении . Несмешивание же и различение убивают поэтому одновременно и сущность и сознание о ней.}

Теоретико-познавательные предзнаменования. „Догматическая" и феноменологическая установка

(А эта главка, по-моему, типичный рекламный ролик. Или, если выражаться мягче - декларация о намерениях.}

«… Вполне уместно вспомнить сейчас о теоретико-познавательной противоположности догматизма и критицизма и обозначить как догматические все те науки, что подлежат феноменологической редукции. Потому что на основании существенных источников можно усмотреть, что все эти науки как раз и суть те, что нуждаются в „критике", причем в такой, какую они не в состоянии произвести собственными силами, и что, с другой стороны, та наука, которая наделена единственной в своем роде функцией производить такую критику для других и одновременно для себя, и есть не какая иная наука, но именно феноменология. ….Отличительная особенность феноменологии заключается в том, что в объеме ее эйдетической всеобщности она охватывает все способы познания и все науки, притом в аспекте всего того, что доступно в них непосредственному усмотрению, что по меньшей мере должно бы быть доступно в них такому усмотрению, будь только они подлинным познанием. Смысл и право всех непосредственных исходных пунктов и всех непосредственных шагов возможного метода относятся к области феноменологии. Тем самым в феноменологии заключены все эйдетические (т. е. безусловно общезначимые) познания, которые могут разрешить все радикальные проблемы „возможности", сопряженные с любыми данными познаниями и науками. Таким образом, как прикладная, феноменология производит самую последнюю, выносящую окончательное суждение критику любой принципиально специфической науки, а тем самым в особенности производит окончательное определение смысла „бытия" ее предметов и принципиальное прояснение ее методики. Таким путем становится понятным то, что феноменология была как бы тайной мечтою всей философии Нового времени. Тяга к ней ощутима уже в поразительно глубокомысленных картезианских размышлениях, затем снова в психологизме локковской школы; Юм почти уже вступает на ее территорию, однако с завязанными глазами. Однако впервые по-настоящему узрел ее Кант, величайшие интуиции которого становятся вполне вразумительны лишь нам, когда мы со всей сознательной ясностью выработали специфику феноменологической области. И нам становится очевидным, что умственный взор Канта покоился на этом поле, хотя он еще и не был способен обратить его в свое достояние и распознать в нем поле, на котором будет трудиться особая строгая наука о сущностях. Так, к примеру, трансцендентальная дедукция в первом издании „Критики чистого разума" разворачивается, собственно, уже на почве феноменологии, однако Кант ложно истолковывает ее как почву психологии, а потому в конце концов оставляет ее..»