Путин и Государство Карла Шмитта

Аватар пользователя Дмитрий Косой
Систематизация и связи
Эволюционизм

Еще в 30-х годах XX века Карл Шмитт обосновал, почему политическую конкуренцию стоит заменить волей гаранта конституции. Россия развивается вполне в духе этой теории. «Государство. Право и политика» политолога Карла Шмитта — «Гоббса ХХ века», «придворного юриста Третьего Рейха». С первых страниц я был поражен сходством с сегодняшними днями. Тексты Шмитта были написаны в начале 1930-х годов, когда Веймарская республика оказалась в глубоком конституционном кризисе и стояла на пороге фашизма. Юрист Шмитт предлагал подчинить право конкретным задачам политики, противопоставляя абстрактной легальности правового государства «субстанциальную легитимность», источником которой является единый народ. В центральной работе книги, «Гарант конституции», Шмитт призывал заменить плюралистическую партийную систему тем самым «субстанциальным порядком» с единой государственной волей, для чего, по его мнению, необходима диктатура президента в качестве гаранта конституции.

Член НСДАП с 1933 года и активный сторонник гитлеровского режима, Карл Шмитт умер в 1985-м в возрасте 96 лет и после смерти остается одной из самых противоречивых фигур в современной политической теории. С одной стороны, его идеи легли в основу правовой теории национал-социализма. С другой, он оказал большое влияние на всю политическую мысль ХХ века, от Вальтера Беньямина и Юргена Хабермаса до Джорджо Агамбена и Славоя Жижека, и даже на современный конституционный строй ФРГ. Его жесткая критика межвоенного либерального миропорядка, идеализма в духе Вудро Вильсона оказалась востребованной в начале XXI века, когда начал рушиться прекрасный либеральный мир, возникший на обломках Берлинской стены.

Шмитта сегодня охотно цитируют американские неоконсерваторы и европейские «новые правые», но нигде шмиттовский ренессанс не оказался таким бурным и политически значимым, как в путинской России: переводчик и исследователь Шмитта Олег Кильдюшов называет его «теоретиком российских нулевых». Особо востребованной у околокремлевских политологов оказалась его теория «чрезвычайного положения»: согласно ей, политик становится сувереном только в тот момент, когда перешагивает юридические рамки и объявляет «чрезвычайное положение», тем самым постулируя новую норму и получая подлинную, сущностную легитимность. По Шмитту, суверенитет как таковой есть возможность выходить за пределы легализма, абстрактного права и объявлять чрезвычайное положение. И точно так же ведет себя сегодня путинская Россия, действуя по логике «чрезвычайного положения», нарушая нормы и правила, расширяя пространство своего суверенитета.

Сегодня, когда у одних прошел испуг, а у других — эйфория по поводу присоединения Крыма и можно попытаться трезво оценить, что это было, следует признать, что в аннексии не было ничего принципиально нового: никакого «Путина 2.0», никакого решительного разворота, каприза и неадеквата, на который намекала Ангела Меркель. Путин продолжил действовать все в той же логике шмиттовского суверена, принимая политические решение (сам термин «решение» является ключевым для Шмитта) в нарушение действующих норм. При этом, говорит Шмитт, суверен может опираться на множество «органических факторов»: «волю народа», традицию, культуру, историческое прошлое, политическую целесообразность, чрезвычайные обстоятельства, но не на закон и не на универсальные, общечеловеческие ценности. Вспомним неожиданный «асимметричный ответ» президента на теракты в Беслане в 2004 году: им стала отмена выборов губернаторов. Казалось бы, при чем тут губернаторы? Но в парадигме шмиттовского суверена важен сам акт нарушения существующих юридических норм для объявления чрезвычайного положения.

В эту логику укладываются практически все властные решения последних десяти лет, от фактической отмены конституционного моратория на два президентских срока до «Болотного дела», приговора Pussy Riot и последних пакетов репрессивных законов: все это акты «чрезвычайного положения», нарушения действующих конвенций и норм ради символического утверждения суверенитета. До поры до времени эта логика действовала исключительно внутри страны, вызывая лишь дежурные реприманды Запада по поводу авторитарного дрейфа российской власти. В случае с Украиной внутреннее выплеснулось наружу, шокировав мир, но в крымском гамбите проявилась все та же суверенная логика «чрезвычайного положения» со ссылкой на «волю народа», только теперь уже для этого потребовалось нарушать не российскую Конституцию, а международные правила игры, расшатывать не элитный и общественный консенсус внутри страны, а международный порядок.

Можно было наблюдать за действиями Путина последних десяти лет, чтобы понять, что Крым (или подобная внешнеполитическая авантюра) был неизбежен.

И в то же время интересно, как теория Карла Шмитта накладывается на типично российские социокультурные практики. Объективная логика шмиттовского суверена, которая заставляет Путина постоянно переписывать сценарий игры (отсюда его фирменная «непредсказуемость») и разрывать шаблон, чтобы доказать свое превосходство над оппонентами, по-видимому, совпадает с его субъективными установками, с представлениями о статусе, которые он вынес из проходных дворов Ленинграда 1960-х, хранящих язык и романтику бандитского Петербурга (сегодня их бы назвали «городскими гетто»).

Эти понятия хорошо знакомы подавляющей части мужского населения страны, занятого не столько воспроизводством жизни, сколько непрерывным воспроизводством и уяснением собственного статуса.

В России надо быть «реальным пацаном»: грамотно «опустить» противника, отстоять собственное достоинство, не дать слабину, «ответить за базар». В этой логике важно уметь нарушать закон: именно наглость и желание нарушить закон и отличает пацана от лоха. Поэтому, к примеру, элитные авто на платных парковках закрывают свои номера: ездящим в них пацанам не 50 рублей жалко, а важно продемонстрировать свой статус человека, принципиально не соблюдающего правила. Для того же и служат мигалки — это не только способ быстрого передвижения по городу, но и статусная демонстрация того, что их владелец может нарушать ПДД, что для него закон не писан.

Для Путина, любителя щегольнуть приблатненной лексикой («мочить в сортире», «замучаются пыль глотать», «от мертвого осла уши»), эти статусные игры — оборотная сторона все той же логики шмиттовского суверена, только надо «суверенное решение» заменить на «слово пацана». Это типично российское презрение к нормам и правилам ради утверждения собственного статуса проявляется на всех этажах общества: оно может обернуться отжимом бизнеса у партнера, обгоном с последующим наказанием подрезавшего тебя авто, отъемом территории у обидевшего тебя соседа...

http://www.forbes.ru/mneniya-column/vertikal/257241-slovo-suverena-pochemu-dlya-ponimaniya-putina-nuzhen-nemetskii-filoso Слово суверена: почему для понимания Путина нужен немецкий философ. Автор: Сергей Медведев.

 

 

Связанные материалы Тип
Фашизм как правовая система Дмитрий Косой Запись
Система и симулякры Бодрийяра Дмитрий Косой Запись
Постмодернизм Дмитрий Косой Запись
Единое Путина Дмитрий Косой Запись
Справедливость и истина Дмитрий Косой Запись
Путин чиновник и суверен Дмитрий Косой Запись
Гражданская война Дмитрий Косой Запись
Государство и война Дмитрий Косой Запись
Путин и война Дмитрий Косой Запись
Право и традиции Дмитрий Косой Запись
Запад наконец просыпается Дмитрий Косой Запись
Фикции либерализма как постимперский синдром Дмитрий Косой Запись
Политтехнологи о Путине Дмитрий Косой Запись
Фуко. Становление фашизма Дмитрий Косой Запись
Правовая система Дмитрий Косой Запись
Великие Дмитрий Косой Запись
бесполое политики Дмитрий Косой Запись
Чучхе. Идеология толпы Дмитрий Косой Запись
народ как представление Дмитрий Косой Запись