"Оба (Деррида, Витгенштейн) заявляли, что пришли к окончательному решению вопроса философии, после чего ее существование должно было прекратиться раз и навсегда. Оба утверждали, что ключ к решению проблемы находится в языке" - язык не имеет онтологического значения, и проблема безусловно не в нём. "Основной темой "Диссеминации" вновь становится тезис о невозможности для текста обладать одним-единственным закреплённым за ним смыслом" - текст в отличие от языка имеет уже онтологический статус  единого Тела, текст сам по себе, и как феномен культуры только, не может иметь и нести в себе смыслы. "метод текстуального анализа привел Барта к заявлению о "смерти автора". Что бы там ни говорил автор, это не имело никакого значения" - автор в воображении только, в тексте его нет, единое Тела не имеет автора. "Оппоненты Дерриды не стеснялись в выражениях. По их словам, французская философия "представляла собой систему, управляемую кучкой гуру и мандаринов, а также модными поветриями (и) не отвечала стандартам ясности и научности", в отличие от британской" - критика не философия вовсе, а наука и религия. Французский постмодернизм прошёл мимо достижений Витгенштейна как философа, что могло бы помочь ему. "Каждый раз письмо является исчезновением, откатом, стиранием, отступлением, сжатием, поглощением" - письмо - работа с объектом сопротивления, ведущая к стиранию, поглощению, и исчезновению объекта сопротивления, которого с полным правом и можно считать автором текста, и в смысле инициации его только. "Мир есть совокупность фактов, а не вещей... Смысл мира должен лежать вне его. Витгенштейн".

Завоевание культового статуса не обошлось без некоторой смуты в лагере парижской интеллектуальной элиты. Сначала Деррида выражал сочувствие взглядам своего современника Фуко. Фуко тоже был довольно броской фигурой – всегда бритый наголо, в дизайнерских очках и светлых спортивных водолазках. Если Фуко исповедовал релятивизм в культуре, то Деррида – в лингвистике. Оба считались вождями направления, получившего название постструктурализма. В постструктурализме всякое знание полагается текстуальным (то есть имеющим релятивистскую интерпретацию текста). И история, и психология, и философия, и антропология имеют дело не столько с концепциями, сколько с различным употреблением слов. Для Фуко это означало существование эпистем, или парадигм знания, в которые инвестировалась власть. Эпистема – это характерная для каждой эпохи система мышления, которая направляет образ мыслей людей этой эпохи, задавая соответственно объекты и темы мышления, определяя лакуны в мышлении и даже исключая возможность мышления в определенных направлениях. Так, в Средние века считалось, что мир состоит из первоэлементов: земли, воды, воздуха и огня и их комбинаций, – поэтому даже представить себе существование атомов было невозможно. Со сменой эпох – например, при переходе от Возрождения к эпохе Просвещения, – устанавливалась совершенно новая эпистема знания. Воплощение эпохи Просвещения Фуко видел в Декарте. Декарт использовал разум, чтобы поставить под сомнение все и разобрать на мелкие части самые основы своего существования (а следовательно, и все аксиомы предшествующей эпохи и ее эпистемы), а потом установил свою базовую аксиому "я мыслю, следовательно, я существую". Но Деррида подверг критике анализ Фуко. При описании метода Декарта Фуко сам прибегнул к языку рациональности, а значит, подчинился влиянию эпистемы эпохи Просвещения. Сомнение Декарта по сути неумышленно ставило под удар и самый разум, который он хотел утвердить как высшую ценность. В существовании разума тоже можно было усомниться. Текст Декарта можно было подвергнуть и более смелой интерпретации, чем та, что представил нам Фуко. Предположение, что мысль способна вырваться за пределы того языка, который описывает, – это чистой воды иллюзия.
Неудивительно, что Фуко довольно резко отреагировал на эту критику, которая угрожала всему его интеллектуальному проекту (а по большому счету, любому интеллектуальному проекту человечества). По мнению Фуко, педантичная атака Дерриды была всего-навсего интеллектуальной игрой. Ссора двух ученых привела в итоге к расколу в постструктуралистском движении. Фуко сохранил установку на анализ текста, в особенности исторического документа, он настаивал, что таким образом возможно выявить структуры власти, заложенные в конкретном документе. Эпистема, контролирующая и ограничивающая написание текста, подразумевает и наличие определенной системы политической власти. Такой исторический текст возможно интерпретировать вполне конкретным образом. Деррида же настаивал, что, как и любой текст, исторический документ открыт для бесконечного количества интерпретаций. Точка зрения на любой исторический документ менялась с веками. Возможно, это и позволяло освободить его от какой-нибудь авторитарной интерпретации, но в то же время позволяло Дерриде заявлять, что такой текст можно интерпретировать совершенно любым образом.
Деррида разошелся во мнениях и с Роланом Бартом, другим современным ему мыслителем из Парижа. Однако в этом случае расхождения не привели к ссоре и были гораздо менее основательными. Барт был признанным специалистом в семиологии, науке, изучающей текст на предмет поиска значений "второго порядка". Невинный читатель, пытающийся обнаружить в тексте заложенные автором смыслы, считался знатоками безнадежно наивным. Настоящее значение текста можно было найти только путем анализа структуры взаимосвязанных знаков и символов, скрывающейся в подтексте. Барт не стал ограничиваться философскими и литературными текстами и смело распространил свой аналитический метод на такие мало связанные между собой продукты человеческой деятельности, как мода, Эйфелева башня и даже спортивная борьба (под ковром, как оказалось, кишмя кишели всевозможные взаимосвязанные знаки).
Этот метод текстуального анализа привел Барта к заявлению о "смерти автора". Что бы там ни говорил автор, это не имело никакого значения. Автор являлся всего-навсего культурной конструкцией, продуктом класса, возраста, пола, социально детерминированных надежд и аппетитов, и тому подобного. В лучших своих образцах анализ Барта помогал вскрыть скрывающуюся под внешним слоем языка структуру предпосылок, демонстрируя, как язык превращает эти целиком и полностью произвольные предпосылки в "естественные", "универсальные" или даже "обязательные". Например, именно так обстояло дело с буржуазным романом и некритически воспринимаемыми культурными ценностями, составляющими его идеологическую основу.
Деррида испытывал по поводу так называемой "смерти автора" смешанные чувства. Конечно, он мог только радоваться при виде того, как Барт обнажает скрытые предпосылки и демонстрирует истинную природу "универсальных ценностей" буржуазного романа – всего-навсего произвольной конструкции из предрассудков и предположений. Это было вполне в ключе деконструктивизма. Анализ Барта предоставлял еще одно доказательство трансцендентального "присутствия" западноевропейской метафизики, а демонстрация чисто гуманистического характера такого рода "истин" всегда оставалась актуальной. С другой стороны, Деррида не допускал возможности, что подобная критика может преодолеть гуманизм и, очутившись, так сказать, по другую его сторону, выносить суждения независимо от гуманистических установок. Ведь критики пользовались языком, который был основан и развивался на базе гуманистических предпосылок. Может показаться, что это замкнутый круг, но смысл аргумента ясен. Мы находимся в замкнутом круге собственного Дискурса. Наша речь всегда будет зависеть от языка, на котором мы говорим, и нам никак не избавиться от его гуманистического характера. Для того, кто надеется отыскать независимую от общественных конвенций истину, подобная концепция покажется крайне пессимистичной. Однако в этом можно найти и свои хорошие стороны. Та истина, которую мы знаем, в том единственном виде, в каком мы можем ее узнать, неизбежно останется гуманистической. То есть "о человеке и для человека". К сожалению, как не замедлили напомнить упрямые деисты и метафизики, то же самое можно сказать и о метафизических и религиозных предпосылках, в течение такого длительного времени бывших частью языка. Деррида утверждает, что мы должны избавиться от их "присутствия", и в то же время заявляет, что избавиться от "присутствия" гуманизма невозможно. Непонятно, как он хочет совместить и то, и другое, – разве что в пространстве свободной интерпретации, где, по-видимому, противоречить себе тоже дозволяется.
Слова – это различие, а не идентичность. Нам следовало бы подумать не о том, что слова означают, а сколько всего они могут означать. Деррида хочет оставить свою память целой и невредимой – вот, собственно, причина его скрытности по отношению к фактам собственной, биографии.
Каждая последующая работа Дерриды – это яростный протест против ясности в языке. В 1972 году он опять написал три книги. Это были "На полях философии", "Позиции" (сборник интервью) и "Диссеминация". Последняя работа ясно демонстрировала, какое направление приняла мысль Дерриды в последние годы. Основной темой "Диссеминации" вновь становится тезис о невозможности для текста обладать одним-единственным закрепленным за ним смыслом. Противостоять напору различия значений, игры слов, ассоциативной многозначности и тому подобных элементов невозможно. Все это приводит к диссеминации значений и разных интерпретаций. Предметом особого внимания Дерриды становится тот факт, что слово "диссеминация" перекликается с древнегреческим "сема" – значение (отсюда произошло современное понятие "семантика"). В то же время Деррида находит и сходство со словом "семя", то есть диссеминация – это извержение значения. Последнее эссе в "Диссеминации" так и называется. Как гордо признается сам автор, опережая незадачливых критиков, текст этот является "недешифруемым" и "нечитаемым". Как ни печально, но так оно и задумывалось. Деррида здесь достигает апофеоза "текстуальности" – так он называет бесконечную игру на различиях в значении, ассоциациях, неразрешимостях и тому подобном до полной потери смысла. Вот два примера, взятые наугад. Сначала заголовок – "Двойное дно преднастоящего". И цитата: "Следовательно, экспроприация осуществляется не только посредством зашифрованного сжатия голоса, разновидностью пауз, расставляющих акценты, или скорее убирающих его оси из него или на него; экспроприация – это и внутриголосовая операция".
Но отдельные цитаты не могут дать настоящего представления о том, как далеко Деррида умудряется зайти в стараниях лишить свой текст какого бы то ни было значения и смысла. Любая попытка придать тексту толкование заранее обречена на провал. Мало того, с точки зрения автора толкование вообще не может принести ничего хорошего. Попытка придать тексту смысл просто-напросто уничтожит все другие смыслы, которые тоже имеют право на существование, а также воспрепятствует созданию будущих интерпретаций. Любое существующее значение, которое мы стараемся навязать тексту, будет всего лишь иллюзией, попыткой вызвать "присутствие" некоего абсолютного значения, абсолютной истины. Абсолютная же истина, как известно, – это заблуждение. Или, говоря словами неподражаемого маэстро: "Каждый раз письмо является исчезновением, откатом, стиранием, отступлением, сжатием, поглощением". Наверно, лучше и проще всего описать сам текст и историю его создания.
Цель философии Витгенштейна была прямо противоположной цели Дерриды. Оба заявляли, что пришли к окончательному решению вопроса философии, после чего ее существование должно было прекратиться раз и навсегда. Оба утверждали, что ключ к решению проблемы находится в языке. Однако на этом их сходство заканчивается. Как решает "вопрос философии" Деррида? Он просто взрывает язык изнутри, разбивая его смысл на мириады фрагментов, состоящих из многозначностей, парадоксов и лингвистических анекдотов. Таким образом, какое-либо связное философствование (как и вообще все связное, если на то пошло) автоматически объявляется невозможным. Витгенштейн со своей стороны полагал, что философия возникла вследствие путаницы в значениях, каковая в свою очередь происходит при сочетании слов из несопоставимых категорий. (Например, вопрос "В чем цель жизни?" вообще не имеет смысла, поскольку слова "цель" и "жизнь" принадлежат к несопоставимым категориям.) То, что мы называем философией, – всего-навсего результат ошибок в использовании языка. Если распутать эти языковые клубки, ошибки исчезнут сами собой. И Дерриду, и Витгенштейна объединяет то, что они оба видят философию как своего рода фокус. Но если Витгенштейн засовывает кролика обратно в шляпу и заставляет его исчезнуть, то Деррида, напротив, извлекает кроликов из шляпы как из рога изобилия.
В 1992 году Деррида оказался замешанным в скандале в Англии. Когда Кембриджский университет предложил ему звание почетного доктора, некоторые члены факультета выступили с протестом. Такое случилось впервые за всю историю существования университета. Оппоненты Дерриды не стеснялись в выражениях. По их словам, французская философия "представляла собой систему, управляемую кучкой гуру и мандаринов, а также модными поветриями (и) не отвечала стандартам ясности и научности", в отличие от британской. Действительно, ведь "французы являются непревзойденными мастерами по изобретению терминов с неточными значениями, отчего философское рассуждение незаметным образом превращается в бессмыслицу". Несмотря на этот взрыв франкофобии, Деррида в конце концов все же получил звание почетного доктора.
http://psylib.org.ua/books/stret01/txt21.htm П. Стрeтерн. ДЕРРИДА ЗА 90 МИНУТ