Иногда пытаются доказать, что женщины моногамны, а мужчины – полигамны. Поэтому мужчине нужен гарем, а женщина пусть довольствуется одним повелителем, нечего ей!.. Всё это – опять же от слабого владения предметом. Во-первых, гаремная организация семьи – это всё равно моногамия, т.к. в воспитании потомства отец всё же принимает какое-никакое, а участие, а посторонние для семьи самцы держатся на границе территории семьи. Во-вторых, при гаремной организации семьи у вида формируется очень заметный половой диморфизм. Проще говоря – самцы очень отличаются от самок. 
Посмотрите на горилл – самцы значительно больше самок, у самцов серебряные спины. Посмотрите на львов – самцы больше самок, у них огромные гривы. Взрослого самца гориллы достаточно легко отличить от самки. Взрослого льва достаточно легко отличить от самки. 
Посмотрите на людей. Самца человека можно отличить от самки, но далеко не всегда. Основной отличительный признак – борода. Но у того же льва у льва растительность не только на бороде, а значительно гуще. У мужчины же оволосение не такое стопроцентное – у некоторых бороды вообще растут кое-как. То же касается оволосения по всему телу. А волосы на голове вообще растут примерно одинаково (если нет облысения, конечно). Можно возразить, мол, но мы-то легко отличаем самца от самки, значит, половой диморфизм-таки есть! Конечно, есть. Слабенький. Не такой, как у видов с гаремной формой организации семьи. И да, нам нетрудно отличить самца от самки, но это потому, что мы – представители своего вида, мы легко отличаем самцов от самок, это у нас врождённое. Представьте, что нас попытались бы различить инопланетяне – им бы это удалось, конечно, но не сразу. Так же как намётанный взгляд специалиста отличает кота от кошки. Наш слабый половой диморфизм означает, что наш вид эволюционировал от вида, практиковавшего полигамию (вроде как сейчас у шимпанзе). Но в ходе эволюции мы пришли не к разделению полигамии и моногамии между полами (что, мягко говоря, необычно для биологии), но к относительной моногамии. При этом важно понимать — наши самцы и самки вполне себе могут спариваться на стороне. Интерес к такому спариванию у самок не намного ниже, чем у самцов, и так у большинства видов, практикующих моногамию (т.е. выращивающих потомство с более-менее активным участием обоих родителей). У тех же лебедей на сторону ходят не только самцы, но и самки (а к кому, по-вашему, ходят самцы?). 
Знаменитый эффект Кулиджа, когда самец охотно вступает в половую связь с новой самкой, хотя может не смотреть на самку привычную, оказывается, свойственен и самкам (см. например, вот эту работу). Другое дело, что у нашего вида, во-первых, этот эффект ослаблен долгой эволюцией и выражается в некотором оживлении при появлении потенциального партнёра, а не в немедленном сексе с ним. А во-вторых, стремление женщины к сексу в значительной степени подавленно репрессивной моралью (т.е. чисто психологическим механизмом) и женщине просто неприлично хотеть много секста с разными мужчинами. Поэтому, женщины, кстати, могут легко влюбляться — это же способ легализовать простой сексуальный интерес. Просто так «любиться» нельзя, но когда втюрилась по уши — можно. Так что, выходит, мужчины и женщины у нашего вида предрасположены к верности и к измене примерно одинаково. А небольшой перекос в сторону неверности мужчин легко объясняется психологическим механизмом подавления сексуальности женщин. Если бы женщин так же поощряли за раскованное сексуальное поведение, как поощряют мужчин, или, если бы мужчины так же порицали за него же, как порицают женщин, мы вообще бы не замечали разницы в этом аспекте поведения. 
Мы – моногамные существа 
В людей есть несколько очень серьёзных биологических механизмов, однозначно свидетельствующих об уходе от тотальной полигамии по типу шимпанзе. Во-первых, у нас крайне маленькие клыки, что свидетельствует о достаточно низком внутригрупповом уровне агрессии. Значит, наши предки-самцы не рубились за предков-самок, а разбивались на пары более-менее мирно. Во-вторых, как показал английский исследователь Роберт Бэйкер (см. например, здесь) выброс спермы при сексуальных контактах у нашего вида зависит от статуса самки в глазах самца. Если самка «своя», выброс относительно небольшой, если самка чужая – выброс больше. Но самое интересное не в этом. Если самец долго не видел «свою» самку (например, неделю), выброс спермы примерно в три раза больше, чем, если это обычный, так сказать, рутинный секс. Как вы понимаете, у видов, где практикуется полигамия, такого быть не может – в каждую самку нужно забросить как можно больше спермы. В-третьих, у самцов нашего вида семенники относительно маленькие. Особенно это заметно с огромными семенниками шимпанзе – вот уж где чемпионы! Кстати, у горилл семенники меньше наших. Что всё это значит? Что у шимпанзе беспорядочные половые контакты, и нужно много спермы, чтобы побеждать в спермовых войнах. Самцам горилл спермовые войны не грозят, поэтому им достаточно относительно небольших семенников. Мы же находимся в промежуточном положении. Спермовые войны бывают (ибо нам не свойственно ограничиваться одним половым партнёром, как это делают желтобрюхие полёвки), но относительно редко, поэтому семенники средних размеров вполне справляются со своей задачей. Как видим, Homo sapiens начал свою эволюцию из однозначно полигамного общества, но в ходе развития пришёл к моногамии. Так что ссылки на природу просто неуместны. Да, природа однозначно подталкивает нас к моногамии, но — лишь подталкивает. Она не обеспечивает её полностью (возможно – пока, может быть, когда-нибудь мы и станем как упоминавшиеся выше полёвки), а именно подталкивает. А уж дальше дело за личным выбором каждого человека – хранить верность партнёру или же нет. При этом есть кое-что куда важнее природы. А именно — нормы, бытующие в обществе. Считать секс с разными партнёрами плохим или хорошим — это не природно врождённая штука. Это исключительно социальный момент. Известный пример — у многих северных народов считается нормальным предложить гостю-мужчине переспать с женой хозяина. Это не считается плохим, не считается изменой. Почему так? Потому что этот обычай помогает (по крайней мере, раньше помогал) увеличивать генетическое разнообразие популяции, что очень важно в подобных уязвимых сообществах. Социальная норма возникла как приспособление к условиям обитания, и в тех условиях считается полезной. В других условиях возникают другие нормы. Они могут быть уместны или неуместны, но они являются продуктом психологии/социологии, а не биологии. Биологически человек склонен воспитывать детей с участием обоих родителей, а вот секс с одним партнёром всю жизнь у нас в биологическом коде отсутствует (возможно, пока). 
Итого. Мы, человеки, в ходе эволюции однозначно ушли от полигамии и пришли к моногамии. Понимать моногамию как строгое сохранение верности одному партнёру не стоит – такое крайне редко встречается в природе. Мужчины и женщины не сильно отличаются по своим интересам к верности или изменам. Да, мужчин тянет на «левые подвиги» немного чаще женщин, но именно что немного, и обусловлено это больше воспитанием, чем биологией. Наше брачное поведение в большей степени завязано на культуру, чем на биологию, при этом в целом мы как вид, стремимся к моногамии, на что у нас есть очень конкретные биологические адаптации.