Благодаря Хайдеггеру Ницшева концепция выплывает постепенно и выплывает не как провозглашение нового мира, но как окончательное завершение этого. Ключевой пункт – это отношение постоянного, незыблемого и становления. У Ницше это через волю к власти и вечное возвращение.

Начну с цитаты из лекции Звиада Гамсахурдиа, когда он был еще (или, может быть, еще даже не был) Президентом Грузии, о великом прошлом и еще более великом будущем грузинского народа:

Вопрос:

«Какая связь существует между Лазарем и грузинскими языками?»

Ответ:

Да-да, именно так вот с большой буквы есть ли теперь они: Мудрецы и Философы. Когда пойти вместе с Кожевым к Гегелю, то Мудрец может ответить на любой вопрос о человеческом существовании, а Философ – это умение вопросы ставить.

– Как это зачем? Чтоб, наконец, волшебную палочку сотворить, чтоб у всех все было: есть, пить и праздновать.

– А когда попраздновали, и палочка уже в наличии, то, что делать?

Не брутальной бестией, могущей в дионисийском помрачении разорвать в куски человека, как какого-нибудь козла, а эдаким культурным потребителем, скажем, консервов из человечины.

Кьеркегор спасает личную душу, личный дух от растворения в абсолютной идее, в общем знании, в истине, которая внеиндивидуальна, спасает посредством отыскания личной дороги к Богу.

Никаких существенных изменений с точки зрения открытия истинного порядка мироустройства не случилось у Аристотеля – этот истинный порядок теперь принадлежит самим вещам, и именно в них надо всматриваться, а не отворачиваться высокомерно от мира кажимости, мира чувств, как Платон, но всматриваться в него, проникать в существ

Не совсем, правда, перечитывая, поскольку впервые целиком, а не кусками.

Марксовы рукописи про то, что во всем собственность частная виновата, но не сама по себе, а потому как с неизбежностью из отчуждения труда вырастает, которое само есть результат его разделения. Что делать?

В «Сумерках» Ницше в походе против «истинного мира», того самого, который на деле позади мира нашей жизни, чувственного, телесного мира, того самого «истинного мира», который философы установили как «безусловно есть», есть как некое «causa sui».