Корпоративный характер нашего государства стал банальностью. Он давно отрефлексирован самим государством, и все государственные знают, что они вместе против остальных, которые вне и которые чужие и чуждые. Образ одинокого вождя корпорации, въезжающего на трон в полном человеческом вакууме, стал олицетворением этого самосознания государства и включил механизм формирования тотальной оппозиции «Они» – «Мы» уже с нашей стороны, со стороны тех, кто вне государства, кто общество. Вовсе не значит, что общество не имело этого знания в головах и словах, но в головах и словах своей образованной части, без опоры в массовом сознании, которому всегда мало рефлексии – ему нужны мифы, которые оно само и производит, лепит из всего, что есть кругом, чтобы в это, слепленное, верить и им жить. То есть машинка производства мифов работает в самом массовом сознании, именно оно есть пространство их порождения, а все навязываемое извне не более чем материал, что пускается в дело или отбрасывается по непригодности. Отсюда, представления о том, что машинку эту можно запустить или перепрограммировать по приказу извне, с помощью, скажем, публичного слова или образа, лежат на поверхности, но неверны: у нее свои правила работы, своя технология производства. На нее можно влиять, но ожидать на выходе запланированного наивно, просто потому что ее работу, в первую очередь, определяет бытие тех самых масс, которых это сознание и есть. Как ни ужасен нынче у нас Маркс, но прав.

Спасение номенклатуры, случившееся в 90-х в обертке либеральной идеологии, оказалось для нынешней судьбы либерализма в России просто убийственным. Брошенное выживать общество квалифицировало в своем сознании либерализм как ширму для переоформления считавшегося общим государства в собственность отдельных и нехороших, а прокламация либеральной свободы отлилась в массовом сознании исключительно в свободу красть. Прудоновское «собственность есть кража» (где собственность за пределами квартиры-машины-дачи) стало общепринятым без всякого Прудона, а либералы, как минимум, пособниками разграбления «нашего» государства, причем пособниками ненавистными, ибо это их лозунгами освящался грабеж. Начальники, реально присвоившие себе государство, остались в тени, в роли, так сказать, невольных грабителей, тех, кто просто в силу своего распорядительного положения оказался рядышком с государственными богатствами в тот самый момент, когда «все разрешено, что не запрещено». Остались в тени и потому в возможности, оседлав уже антилиберальные мифы массового сознания, сохранить захапанное по факту государство в качестве теперь борцов с «клятыми либералами».

Теперь они никогда и никому больше не позволят грабить государство, просто потому что государство – это они сами. Никаким либералам и никаким коммунистам. Никаким националистам тоже. Государство наше вовсе даже «не наше» – это никакой не общественный институт, оно полагает себя самостоятельным обществом, обществом, у которого все ресурсы, чтоб себя воспроизводить, кормить, одевать, развлекать, лечить, учить, хоронить. А мы ему кто? Мы – просто окружающая среда, откуда берется нужное и куда деется ненужное, отбросы всякие: человеческие и нечеловеческие, живые и неживые.

Но чем с большей очевидностью государство превращается в «Russia Inc», в котором нам нет места, нет и не будет, тем очевиднее ветшает и блёкнет антилиберальный миф, ветшает вслед за предыдущими «анти-», и вместе с ним растворяется во времени и пространстве образ «клятых либералов», тех самых, против которых государству еще недавно удавалось позиционировать себя с обществом в некое идеологическое «мы вместе». Мифотворящая машинка массового сознания покинула антилиберальную колею, но другая пока не устаканилась, не отлилась в форму нового мифа. Однако, нынче период неопределенности, промежуток сокращается из-за общедоступного Интернета – нового пространства бытия слухов и толков, ибо из них и рождаются новые мифы, ими полнятся и живут. Облик нового мифа еще не определился, но каков бы он ни был, нынешнее государство там будет непременно в образе неприглядном, чужом, чуждом, враждебном и воспрепятствовать этому у него никаких возможностей. Остается лихорадочно возводить стены из «круглоголовых», подмалевывая, подкрашивая истлевшие мифы, чем оно теперь и занято. Лучше бы оживлением мамонтов – было бы больше толку.