«Благими намерениями. Паллиативный беспредел.

«Президент России Владимир Путин подписал закон об оказании медицинской паллиативной помощи в РФ, который в том числе закрепляет права пациента на облегчение боли наркотическими лекарственными препаратами.»

«В соответствии с документом, паллиативная медицинская помощь представляет собой комплекс мероприятий, включающих медицинские вмешательства, мероприятия психологического характера и уход, осуществляемые в целях улучшения качества жизни неизлечимо больных граждан и направленные на облегчение боли, других тяжелых проявлений заболевания.

Такая помощь будет оказываться прошедшими специальную подготовку медицинскими работниками как в амбулаторных условиях, в том числе на дому, так и в условиях дневного стационара, и в стационарных условиях. При этом медицинские организации, оказывающие паллиативную помощь, также должны будут взаимодействовать с родственниками пациента, добровольцами (волонтерами), а также с центрами социального обслуживания, религиозными организациями.»

Ниже привожу пример, как это может происходить в реальности.

Небольшой городок в Германии, первоклассно оборудованная многопрофильная больница с представительствами нескольких конфессий.

03.09.19 Вт. – Мне позвонил отец и сказал, что завтра 04.09 его кладут в больницу. Он попросил меня срочно приехать и сопроводить его в больницу. Отец жаловался на лёгкое головокружение и иногда подташнивание. Причиной направления в больницу послужило то, что он заметно пожелтел.

04.09.19 Ср. – Утром мы прибыли в больницу. Это - большой многопрофильный госпиталь, который в почти 30-тысячном городке, занимает почти четверть площади всего исторического центра. Отцу сразу сделали МРТ, причём отец перед этим обследованием шутил с врачами, из кабинета был слышан смех. По результатам первого обследования записано, как показал опрос, что «пациент находится в хорошем физическом и душевном состоянии», а томография выявила множественные возрастные хронические отклонения внутренних органов и причину пожелтения. Специалисты также увидели большую опухоль, о которой мы знали уже более 40 лет. Это было доброкачественное образование, за много лет не приведшее к образованию метастаз. Между тем, в разговоре с врачом разу после МРТ (она была явно африканского происхождения) прозвучало неожиданное. Это был прямой приговор: «Не можем вас ничем обнадёжить, всё катастрофически плохо – рак. Готовьтесь к худшему». В биопсии якобы нет необходимости, им достаточно их опыта, и возраст отца (ему же 94) якобы не допускает никаких других вариантов. Я сказала, что нам их опыта недостаточно, нужен результат биопсии.

05.09. und 06.09. Чт., Пт. – после проведения инфузионной терапии (капельница с раствором NaCl) желтизна несколько отступила. В понедельник была назначена гастроскопия с установкой специального стенда, который должен был способствовать свободному оттоку желчи. Для этой процедуры следовало дать согласие в письменном виде, заполнив анкету. Там же оговаривались риски, среди которых не было не устранимых. В госпитале отца вела врач (с румынской фамилией), которая объяснила нам суть и форму оперативного вмешательства, и возможную альтернативу. Последняя заключалась в том, что отцу проводят поддерживающую терапию амбулаторно, т.е. периодически ставят капельницы в домашних условиях. При этом, рано или поздно, проблема может снова обостриться. Отец, разумеется, хотел бы избавиться от этой проблемы, чтобы избавиться от периодического небольшого головокружения и лёгкой тошноты.

07.09.-08.09. Сб., Вс. – В выходные в госпитале врачи не бывают, и мы с отцом по несколько часов, сидя за столом, играли в шахматы. Остальное время он, имея при себе планшет, «сидел» в интернете или дремал. При этом чувствовал он себя вполне нормально.

09.09 Пн. – Отцу провели эндоскопию и установили стенд. По словам ведущего врача всё прошло успешно.

10.09. Вт. – Рано утром отец мне позвонил и пожаловался на невыносимые боли. Врач мне сказала, что в результате вчерашнего вмешательства у отца возникло воспаление поджелудочной железы. Ему давали какие-то таблетки, капельницу с соляным раствором и вскоре перешли на обезболивающие инъекции каждые 4 часа. Лечащая врач больше ни разу не появилась. Лечением больше никто не занимался. Почему-то подошла та, африканской внешности врач и на мой вопрос, можно ли что можно сделать против вздувшегося живота отца, ответила: «Просверлить.» Главный врач, проходивший мимо, сказал: «Я мог бы перевести его в отделение интенсивной терапии, но не вижу смысла». Я спросила, почему? Он мне ответил: «Ему же 94 года.»

11.09. Ср. – Утром мой отец рассказал, что до моего прихода у него взяли анализ крови, после которого вокруг него собралось много среднего персонала, которые его мыли, стригли, брили. Он даже пытался пошутить по этому поводу. Кроме обезболивания у него постоянно стояла капельница с соляным раствором, никакой противовоспалительной терапии ему так и не проводили, ни один врач им больше не интересовался, они все отвечали: «Ну, что Вы хотите? Ему же 94.»

Около 18:00 мой отец захотел встать, он попросил опустить боковую стенку кровати. Мне не удалось найти среди множества кнопок нужную, потребовалась помощь постовой медсестры.  Пришли две и стали насильно укладывать уже сидевшего на кровати отца. Постовая сказала, что он стал беспокойным. Она сделала ему укол, якобы для облегчения его состояния. Уходя, она сказала: «Я позвоню сейчас врачу, чтобы та сделала ему более сильную инъекцию, которую она – медсестра – не имеет права ему делать.»

Довольно скоро пришла врач и вместо приветствия сказала: «Я из паллиативной помощи.» У неё в руке был уже готовый шприц, она быстро прошла к капельнице, вытащила из введённой в вену иглы резиновый шланг системы и вставила в эту иглу свой шприц. Затем она с небольшим перерывом ввела содержимое шприца в вену отца. Мне она сказала, что 20 минут он будет крепко спать. Я ответила, что 20 минут я уже подожду. Дальше произошёл следующий диалог.

Врач паллиативной помощи: «Он может дольше спать».

Я: «Как долго?»

Врач: «У всех по-разному, может быть до утра.»

Я: «Я останусь здесь на ночь.»

Врач: «Он может во сне умереть»

Я: «Почему? Я только что с ним разговаривала, он хотел встать.»

Врач: «Ну и что. Он находится сейчас в фазе умирания.»

Я: «Что Вы говорите?!»

Врач, уходя, от двери сказала: «Я сейчас организую для него одноместную палату.»

Я позвонила брату, который также живёт в этом городке. Он приехал вместе с супругой, нотариусом и пасторшей. Отца уже перевезли в пустую двухместную палату, слышно было, как он дышит. Подошла эта из паллиативной помощи, и на вопрос вновь прибывших, когда он проснётся, она ответила, что он находится в фазе умирания и, если он вдруг немного очнётся, то его подпись во всех случаях не будет признаваться действительной в правовом смысле. Медсестра заявила в полном спокойствии: «Медицина в этом случае бессильна.» Нотариус ушёл, а брат, уходя, велел звонить, как только он проснётся.

До 23:00 отец дышал довольно громко с редкими похожими на стон звуками, а после 23:00 всё тише и тише. Ровно за 2 минуты до того, как он перестал дышать, в палату пришла медсестра. Она измерила давление, подождала, когда он совсем перестал дышать и потом обратилась ко мне: «Вы должны принять тяжёлое решение. Надо ли вызывать реаниматоров, если произойдёт что-то плохое?» Я ответила, что без сомнения, если есть хоть один шанс. Реаниматоры прибыли незамедлительно, мне следовало выйти из палаты. Когда по моему звонку снова приехал мой брат, они выходили из палаты и сказали, что сделали всё возможное, но ведь у него был рак… Я возразила, т.к. биопсия не была сделана. Один из этих реаниматоров пошёл к компьютеру за уточнением и, вернувшись, сказал: «Да, действительно, биопсию не делали.» У него возник панкреатит в результате воздействия применяемого при эндоскопии контрастного средства или механического травмирования поджелудочной железы. Было проще и дешевле сделать один укол, чтобы он не досаждал беспокойством.

В течение 2 часов умершего следовало забрать из госпиталя, т.е. связаться по круглосуточному телефону с одной из соответствующих фирм.

За сутки до похорон я обратилась в полицию. Следователь нашёл ненормальным, что человек пришёл в больницу в «хорошем физическом и душевном состоянии», а через день после обследования его увезли на кладбище.

Спустя неделю тот же полицейский сказал, что он смотрел документацию по истории болезни моего отца в этой больнице. Там не оказалось никакого упоминания об последней инъекции (кто бы сомневался), согласно заключению больной умер от дальнейшего расширения воспаления, полученного в результате эндоскопии и установки стенда. Ответственности за возникновение этого воспаления врачи не несут по той причине, что предупреждение о рисках он подписал. Между тем, в указанных рисках не имелось ни одного с летальным (смертельным) исходом. Все указанные риски, в случае их появления, устранялись определёнными лечебными мероприятиями. Почему допустили расширение воспаления, почему вместо лечения воспаления кололи обезболивающие? Ответ был прост: ему же 94, применяли паллиативную «медицину». Но это можно услышать и относительно 80-летних, а домашний/участковый врач уже после 60-ти скажет вам: «Ну, что Вы хотите, против старения нет лекарств» или даже ещё проще: «У меня нет на Вас денег».

Надо ещё добавить, что я не случайно упоминаю интернациональный состав медперсонала в германских больницах, поскольку проблема возрастной «выбраковки» по своей сути фашистская, но не национальная. Это порок системы, кризис моральных ценностей, приоритет финансовых показателей перед ценностью здоровья и жизни человека.