Если честно, то это философское эссе написано под влиянием одного события. Я наткнулся на один ролик, где молодой парень 23 лет в "военной зоне" привёл своего ребенка в детский сад, а его там схватили и силой отвезли на фронт, где через 3 дня он погиб. Меня это очень сильно возмутило и ужаснуло. Получилось так, что его лишили самого важного - права распорядиться своей жизнью. Возможно, что он бы предпочел жить дальше, любить свою жену, растить своего ребенка. А возможно он сам бы решил выступить когда-то на чьей-то стороне, но ему не дали такого права и отняли у него жизнь. И это он лежит там на поле - последний живой человек, потерявший свою жизнь.

И вот я подумал, какой мир останется, если жизнь просто исчезнет? Что это будет за мир? Чего в нём будет не хватать? Я рассмотрел вопрос отношения между миром и жизнью. Я думал о смысле жизни. Важным оказалось вот что - распоряжаюсь ли я своей жизнью? Это моя жизнь или чья-то? И ближе к концу не осознаю ли я, что будь дан мне второй шанс, то эту жизнь стоило бы перепрожить совершенно иначе? Но шанса такого не будет, поэтому я ощутил со смертью потерю шанса, которым больше нельзя воспользоваться - на свободу, на выбор, на возможность жить дальше и так, как я считаю это важным.

Поэтому я и ставлю вопрос о жизни, над которым стоило бы задуматься каждому человеку прежде, чем делать выбор. И проблемы на пути - глупость, неразвитость, легкомыслие, страх, смиренное принятие и т.д.

   Проносятся последние моменты жизни перед глазами и в этом всё достигает своего объективного конца. Всё прожитое спрессовывается в одну точку и становится наконец единством, протяженностью от рождения и до смерти, которое расставляет всё по местам и которого так не хватало, когда был ещё шанс что-то изменить. Чем был этот короткий промежуток времени, называемый жизнью? От чего он зависел? Возможно ли его было прожить как-то иначе? Можно ли его назвать принадлежащим тому, кто его прожил? В преддверии потери жизнь больше не касается живущего, а лишь относится к нему, как нечто стороннее, а сам он отрешённо воспринимает, созерцает прожитое и упущенное – бессмысленно прожитые и упущенные жизнь, возможности, пути и шансы. Он становится ушедшим.

   На истоптанном изношенными сапогами поле лежит тело последнего бойца, отчаянно боровшегося за жизнь, но проигравшего эту войну. Были ли этого его жизнь и его выбор на самом деле? Стоила ли эта последняя битва того, чтобы в ней участвовать? Был ли этот бой ненапрасным? Не было ли в самой схватке чего-то фальшивого, иллюзорного и глупого, чему веришь от отчаяния и неимения иных вариантов? Возможно ли вообще было одержать победу в том, что неумолимо пожирает и так короткую и хрупкую жизнь?

   Последний, прощальный вздох. Чем он овеян? Сожалением или наслаждением? Страхом или гордостью? В этом маленьком мгновении соединяется в себе вся история жизни, насыщенная смыслами и страстями, мечтами и откровениями, мыслями и чувствами, свободой и добровольным отказом. Эта история завершилась трагично, остальное же продолжает своё существование, как ни в чём не бывало.

   Что-то естественное покинуло это место и оно опустело, затерялось в бытии, потеряло себя и своё значение, погрузилось во мрак и в забвение, продолжая бессмысленно длиться, тянуться вперёд во времени. Это место никогда не было создано для живущего, как родной дом, что строится для тишины и покоя. Раньше это место было населено жизнью, насыщено ею, сосуществовало вместе с ней. Две параллельные, которые никогда не пересекаются, но тесно связаны друг с другом. Что ж, теперь осталась лишь одна параллель – тонкая временная линия, соединяющее непрошенное с неизбежным. Чистая случайность – это двигаться по этой линии, не имея возможности свернуть или остановиться.

   Раскинулись широкие поля и высокие холмы, но сочные оттенки, некогда радовавшие взор, покрылись налётом серости и одиночества. Нет больше тех ярких цветов, что когда-то сияли в лучах солнца и пленили сладким запахом, и пения птиц, что наполняли пространство страстью и стремлением. Всё вокруг теперь дышит забвением. Когда-то казалось, что окружающее великолепие будет жить в памяти вечно, как прекрасные образы об исполнившейся мечте. Казалось, что всё останется актуальным и будет вечно бурлить жизнью, переходя от поколения к поколению, но жизнь кончилась, как на веселом застолье вдруг кончается вино, уведомляя о необходимости закругляться и идти на покой.

   Само солнце больше не греет это место, но лишь слепо продолжает делать своё дело – светить в пустоту, имя которой теперь – молчание. Солнечный свет больше не озаряет далёких горизонтов, а впивается в поникшую траву на лугу, что, уставши от жизни, ждёт своего неизбежного конца. Воскрешение и возвращение требуют гораздо большей силы, чем существует во всей Вселенной, а упадок настигает всё одновременно. Страсть ушла за ненадобностью. Стремление иссякло из-за закрытых разнообразию путей. Но нет, жизнь ещё есть, но она уже не та, чем была раньше. Теперь в ней чего-то сильно не хватает. То, что когда-то вершило этим миром, - свобода и шанс ей распорядиться – потеряло смысл. Без смысла жизнь перестала быть собой, превратившись в примитивное проживание. Ушедшие забрали с собой всё самое важное. Запомнила ли Вселенная ушедших? Заметила ли она вообще их существование? Было ли их присутствие в этом месте таким необходимым?

   Легкие порывы ветра толкают давно опавшие и уже иссохшие листья, что крошатся в пыль при столкновении с затвердевшей землей. В пыль, которая потом разнесётся по миру и осядет окончательно, отдав всю себя гниению и тлену. Когда-то находившиеся на самых вершинах могучих деревьев листья, познавшие высоту существования, соприкоснулись с правдой о себе и о мире. Печальная участь ждёт всё, а всё то, что было до печального конца, – лишь иллюзия силы и возможностей, наивной мечты и такого же восприятия. Живёт ли мир за счет чьих-то разбитых надежд или ему просто нужны постоянные жертвы? Важно ли в этом мире хоть что-то по-настоящему или всё непременно обернётся в тлен? И если чему-то и была дана возможность изменить порядок вещей, то верным ли был подход? Ушедшие забрали с собой ответы на все вопросы и любые попытки найти эти ответы тщетны. Мир же будет существовать дальше.

   Где-то за холмами прячется огромное море, покрытое мелкой рябью волн. Зов морской волны больше не наполняется радостью и смехом, романтикой и высвобождением, но лишь одиночеством. Он оплакивает опустевший мир, лишённый былой насыщенной жизни, что теплилась когда-то в искреннем восхищении, в эмоциях, в мечтах и в естественных желаниях. Всё великолепие момента, нуждающегося в том, чтобы быть остановленным взором и запечатлённым памятью, растянулось теперь до бесконечной ненужности. Лишь гордая и обречённая отрешённость вершит свой последний путь из ниоткуда в никуда, не оставляя за собой никаких следов на песке вечности. Что-то от жизни ещё присутствует в этом месте, но мир в нём уже не заинтересован.

   Холод охватил собою всё и всё обездвижилось. Что-то ещё трепыхается на ветру, но уже безвольно, без сопротивления. Оно больше не пытается восстать против властного течения мироздания, а покорно отдалось своей участи. Где-то еще образуются капли росы, испытывающей стыд за свою несвоевременность, но цепкая хватка холода не допустит чьей-то свободы. С ветром капли падают на землю, где жадно всасываются в попытке утолить сильнейшую жажду, но этих капель мало, чтобы зародить новую жизнь, что могла бы взбунтовать против ужаса от собственной бессмысленности. Всё мечтает лишь о выживании, но оно уже не зависит от мечтателя и его надежда тянет мертвым грузом к отречению. На мир снизошли силы смерти, что медленно исполнит свой долг, не встретив больше никакого отпора.

   Серые и тяжелые тучи затягивают небеса, чтобы пролиться тьмой. Безумием, таким откровенным и отчаянным, они вымещают свою растерянность, вынужденные существовать там, где и без них всё идёт по очевидному плану. Их тяжесть ничем неустранима, что только усиливает безумие. Грозными черными клубами они пожирают глубочайшую синеву неба, некогда пленившую разум на мечту о свободе, давясь громом и свирепствуя молнией. В этом месте не осталось ничего, что могло бы подарить утешение. Всё смирилось с общей судьбой. Тьма завоюет всё. Она неизбежна. Настоящее становится историей еще до того, как оно свершилось. В этом проявляет себя хитрое время, которое уже знает заранее то, к чему всё происходящее ведёт – всего лишь пройти до конца этот бессмысленный путь, что обманчиво овеян туманом неведения, но очевиден, как пустота. Пройти его, делая вид, что этот путь имеет хоть какое-то значение. Шанс на свободу от собственной участи окончательно потерян вместе с небом, что своей глубиной манило живущих мечтой о безграничных путях и возможностях и о праве распорядиться собой и своей жизнью.

   Пути этого можно было бы избежать, ведь он лишь отсрочивает неизбежное. Но он и есть предмет неутомимого спора между бытием и ничем, в котором зарождается осознанность, недовольство и разум, стремящийся всё изменить. Разум откровенно слаб перед тотальностью неумолимо надвигающегося и неизбежного конца, но он единственный способен ему сопротивляться. Цена сопротивления – боль и отчаяние, страх и трепет, слабая надежда и наивная мечта, безумие и чувство сложности предстоящего противостояния, неподъёмность дела всей жизни и принятие неизбежного, но сугубо личного поражения. Сопротивление тщетности – это шаг, который всегда лишь приоткрывал путь к далёкой мечте, которым могли бы идти чьи-то маленькие ножки, ведомые той же искренней и естественной мечтой, что некогда дарила смысл их прародителям.

   И проливаются свинцовые тучи дождём. И всё утопает в бушующих водах, смывающих последние следы былой жизни в этом месте. Постичь смерть гораздо проще, чем постичь жизнь. В этом и заключается трагедия неопытного разума, возомнившего себя творцом истории, но всегда являющегося лишь частью, неразрывно вплетёной в мир мышлением, жизнью и временем. Он всегда идёт на встречу смерти, отвернувшись от жизни. Но куда нужно было всмотреться, чтобы увидеть жизнь? Война между жизнью и смертью на самом деле всегда шла между разумом и смирением. И никогда не было ни одного указателя на праведное направление, кроме бесчисленных препятствий, уводящих в заблуждения – власть, богатство, лёгкость и праздность, слава и статус, титул и почёт. Принадлежала ли жизнь живущему? Мог ли он распоряжаться своей жизнью или в неопытности он отдал это право кому-то, кто выбрал за него неверное направление? Теперь и последний живущий стал ушедшим, так что истина перестала быть актуальной.

   Всё же есть ещё кое-что в этом месте. Простота. Она упростила всё, доведя его до ничтожной малости. Былое разнообразие теперь ограничивается лишь единым исходом для всего. Время здесь – лишь растянутая безысходность, наполненная сплошной тянущейся бессмысленностью, что разделяет нелепое зарождение от такой же нелепой смерти. Существование больше никак не ощущается. В нём нет ни агонии, ни бунта, ни меланхолии, ни экстаза. Оно стало ничтожным ничем и больше его невозможно отличить от всего остального. Всё слилось в сплошную растянутость от зарождения до гибели, как сливается жидкая краска на холсте у внимательного художника, видящего суть самого мироздания. И ничто больше не радует, как не радуют бесконечные шаги блуждающего по пустыне путника. Им движет не мечта, но бегство, надежда на иную жизнь, чей образ родился в его воображении от отрицания реальности. Возможно, путник даже ходит кругами, но он точно придёт к тому, к чему ему назначено прийти. Этот пункт назначения – не вопрос места и направления, но разума и смелости, что наделяют ответственностью за свою жизнь и упраздняют хаос мыслей перед лицом неизбежного.

   По ночам теперь робко мерцают далекие и одинокие звезды. Их тусклый свет больше не уводит мечтательный разум к ещё-неведомому. В погоней за свободой от обречённого на бессмысленность существования он когда-то представлял себя несущимся к дальним берегам Вселенной туда, где над ним не будут властны силы природы и его жизнь окажется лишь в его собственной власти. Бывало, что, уставши от рутины существования, он покорно принимал свою участь ради покоя и тишины, отдаваясь року судьбы. Но это всегда было чем-то временным, пока нечто извне не вторгалось в его замкнутую-на-себе жизнь, что сильно тревожило его тонкие чувства, и тогда в нём рождалось новое недовольство происходящим. Именно тогда разум снова восставал против своей участи и отдавался полёту фантазии, ища для себя новые пути к свободе.

   Журчит охладевший ручей, как-то механически стекающий с холмов через поля в бушующее море бытия. Что он туда несёт? Новые чистые воды или холод, сковывающий любые движения? Ответ не проявит себя, ведь жизни, в том виде, как её знали, больше нет. Она кончилась и больше не может повлиять ни на что. Её нет также, как нет и шансов на мечтательное продолжение собственного пути, что некогда дарил надежду на свободу от неизбежного. Пусть не самому живущему, но его потомкам, что могли бы когда-нибудь поднять бокал свободы и испить его до самого дна. Разум проиграл. Дикость одержала верх. Наивная мечта так и осталась не исполненной.