Замечание к публикации: тут выложен текст книги - отчёт по научной теме. Этот же текст можно загрузить в виде отдельного файла, который оформленн как книга в pdf формате специально для удобного чтения на планшетах или на лэптопах и компьютерах.

_________________________________________

Фрагмент научного отчёта за 1988-1989 г по хоздоговору между Университетом дружбы народов им. Патриса Лумумбы (Москва) и СКТБ Института проблем материаловедения АН УССР (Киев).

В данной работе Г.П.Мельникова более подробно рассматриваются большинство вопросов, связанных с понятием «системы», по сравнению с теми описаниями, которые были даны им во множестве других работ, в частности: «Азбука математической логики» (М., «Знание», 1967), «Структура языка. Отличие структуры от системы» (в кн.: Общее языкознание, МГУ, 1968) и пр., и даже в таком фундаментальном издании как «Системология и языковые аспекты кибернетики» (М., «Советское радио», 1978), а также в её переводном варианте на английский язык («Systemology and Linguistic Aspects of Cybernetics», Gordon and Breach, 1988, ISBN: 2-88124-665-6, ISSN: 0275-5807).

Перевод машинописного текста в цифровой вид, корректировка текста, оформление и техническое редактирование – В.В.Сакович.

СОДЕРЖАНИЕ

1.  Система как функциональный объект и её статические характеристики.

2.  Системно-функциональные и формально-функциональные характеристики систем.

3.  Динамические характеристики и природа типологической, генеалогической, стадиальной и ареальной близости систем.

4.  Множества типологически, генеалогически, стадиально и ареально близких систем и основания их выделения.

5.  Принципы выбора и иерархизации бинарных оснований классификации эволюционирующих систем по их динамическим характеристикам.

6.  Проблема существенности оснований классификации систем и важнейшие виды их классификаций по существенным основаниям.

7.  Исследовательская деятельность как система и отношение системной типологии к методу и к методологии.

КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ТРУДОВ Г.П.МЕЛЬНИКОВА

1.  Система как функциональный объект и её статические характеристики.

1.1.  Функциональный объект, его общая и частная внутренние детерминанты.

Под системами понимают объекты и явления весьма разнообразной, а нередко и вообще любой природы. При этом, естественно, те понятия, через которые определяются системы, считаются достаточно ясными, хотя бы интуитивно.

Наше определение системы будет в значительной мере опираться на представление о функциональном объекте, смысл которого будет сначала пояснён на простых примерах. Условимся пока под функцией понимать роль, предназначение, долю участия интересующего нас объекта в некотором надобъекте, то есть в объекте (или в ситуации, или в среде) более высокого яруса. При этом имеется в виду не случайная включённость объекта в надобъект, а такое его функционирование, которое содействует существованию самого этого надобъекта или способствуют его функционированию в среде (объекте) ещё более высокого яруса. В свою очередь надобъект воздействует (искусственно, стихийно или естественно) на этот свой объект так, чтобы в нём усиливались свойства, содействующие эффективному функционированию надобъекта. ^[*].

[*_Вопрос о правомерности такого понимания функции и её соотношения с понятием функции в математике специально оговорено в следующем разделе.]

Пояснение особенностей и свойств функционального объекта сначала будет дано на примере технического устройства, ибо на практике, как правило, функции технических устройств, их роль в среде более высокого яруса, например, в агрегате из нескольких подобных устройств или в хозяйственной деятельности человека, достаточно прозрачна ^[*].

[*_См. список работ автора: Мельников, 1971е; 1971ж; 1971к; 1973а; 1974д; 1975в; 1975д; 1978в.]

Итак, представим, что некоторому предприятию соответствующей специализации поручено освоить изготовление машины, предназначенной для выполнения вполне определённых функций в какой-либо отрасли хозяйства (как в надобъекте, т.е. в среде более высокого уровня). Естественно, что для того, чтобы машина могла выполнить свои функции и в этом смысле быть функциональным объектом, она, среди множества своих свойств, должна обладать некоторыми совершенно обязательными свойствами, которые следует назвать функциональными.

Если функциональные свойства не совсем примитивны, то ясно, что, скорее все­­го машина будет сложным объектом, т.е. состоять из составных частей – компонентов, в том числе – из элементарных компонентов как таких минимальных компонентов, которые ещё несут на себе специфичность того целого, в которое они входят. Элементарные компоненты для краткости можно называть элементами.

Все компоненты машины, начиная с элементов и кончая самыми крупными относительно самостоятельными составными частями, в свою очередь, должны иметь определённые свойства, среди которых некоторые также обязательно являются функциональными, вследствие чего компоненты могут взаимодействовать между собой, и машина как целое приобретает свои функциональные свойства, становится способной функционировать.

И машина целиком, и каждая её часть, каждый её компонент, в том числе – элементарный, будет обладать не только функциональными свойствами, но и свойствами нейтральными, безразличными для функции компонента или машины, нефункциональными. Ясно также, что если маши­на хорошо сконструирована и технология её производства отлажена, то компонент любого типа в принципе не должен иметь антифункциональных свойств – таких, которые препятствуют выполнению функции.

Кроме собственно функциональных и нейтральных свойств у любого компонента будут ещё и такие свойства, которые можно назвать поддерживающими, или косвенно функциональными. Смысл этого понятия можно снова пояснить примером.

Предположим, функционально важно, чтобы компонент нашей машины имел цилиндрическую форму, и поэтому он изготовлен в виде цилиндра. Но функционально важно и то, чтобы в процессе взаимодействия с другими компонентами данный компонент не утратил своих функциональных свойств. Отсюда следует, что цилиндр должен быть изготовлен из твёрдого материала, например, из стали. Мало того, может даже потребоваться закалить внешнюю поверхность стального цилиндра. В этом случае такие свойства компонента, как прочность материала, из которого он изготовлен и закалённость цилиндрической поверхности компонента, хотя и не могут быть отнесены к числу собственно функциональных свойств, но все такие свойства необходимы для поддержания собственно функциональных, для обеспечения их устойчивости, и поэтому они войдут в число поддерживающих, косвенно функциональных свойств данного компонента.

Ясно, что косвенность может иметь несколько степеней. Например, чтобы закалённая поверхность оставалась закалённой, нельзя допускать её перегрева, и если есть такая опасность, то чёрный цвет поверхности, помогающий элементу охлаждаться, будет тоже косвенно функциональным свойством, но уже следующей, второй степени косвенности.

При этом, чем совершеннее конструкция и технология машины, тем больше вероятность того, что обнаруженное в процессе её изучения свойство любого компонента не антифункционально и даже не нейтрально, а хотя бы косвенно функционально, причём, чем ближе оно к собственно функциональному, тем скорее попадёт оно в поле наблюдения, ибо увеличивается степень его устойчивости, стабильности, поддерживаемая всей цепью более косвенно функциональных свойств.

В свою очередь, собственно функциональные свойства компонентов всех типов оказываются косвенно функциональными, поддерживающими по отношению к функциональным свойствам машины как целого, составленного из этих компонентов.

Так при принципиальной безграничности свойств функционального объекта как целого и свойств каждого его компонента выявляется определённая иерархия степени функциональности всех свойств, основанная на том, что свойства находятся в отношении поддерживания функциональной способности целого.

То главное, всеми поддерживаемое собственно функциональное свой­ст­во целого (например, машины, по отношению к которому все остальные свойства целого и его компонентов оказываются лишь косвенно функ­циональными, поддерживающими это главное свойство изнутри) становится определяющим, детерминирующим свойством целого. Оно названо внутренней детерминантой функционального объекта ^[*].

[*_Колебания в выборе термина для этого понятия наблюдаются в работах автора в период с 1965 по 1967 г. – Мельников 1965а; 1965в; 1966в; 1966г; 1967д; 1967з; 1970ж; 1970з; 1976.]

Смена этого детерминирующего свойства, что может потребоваться, например, при смене функции уже существующего целого или при смене условий, в которых должно функционировать целое, неизбежно скажется на всех других косвенно функциональных свойствах системы, ибо они должны стать такими, чтобы в своей совокупности и во взаимодействии поддерживать изменившуюся детерминанту, т.е. новое детерминирующее свойство целого.

Таким образом, детерминирующее (и поэтому всегда собственно функциональное) свойство функционального объекта оказывается чрезвычайно важным, так как мы от простой констатации лежащих на поверхности свойств целого можем перейти к пониманию их обязательности или факультативности, к выявлению их взаимной подчинённости и их роли при обеспечении эффективного функционирования этого целого.

Ясно также, что поскольку в любой части, в любом элементе функционального объекта мы можем установить поддерживаемые и под­дер­жи­ва­ю­щие свойства, то и у любого компонента мы сможем обнаружить свой­ство, старшее по рангу, поддерживаемое, хотя и косвенно, всеми другими функциональными свойствами этого компонента. Следовательно, понятие внутренней детерминанты не теряет своего значения, если мы изучаем не только функциональный объект как целое, но и любую его часть, например, не машину целиком, а её определённую деталь, не организм, а его определённый орган и т.п.

Такие детерминанты частей, вплоть до элементарных компонентов, функционального объекта названы частными по отношению к внутренней детерминанте целого как общей детерминанте.

1.2.  Сущность функционального объекта.

Если косвенно функциональные, поддерживающие свойства оказывают друг на друга такое взаимовлияние, что укрепляют друг друга и, тем самым, гарантируют высокую устойчивость и стабильность собственно функциональных свойств объекта, т.е. стабильность его внутренней детерминанты, то этот функциональный объект, даже будучи вырванным из тех условий, в которых он функционировал, долго остаётся носителем все той же детерминанты и, следовательно, остаётся потенциально способным, более, чем другие объекты, выполнять свою функцию.

В процессе формирования функционального объекта и его детерминанты ведущим фактором, главной причиной становления его своеобразия, его индивидуальных особенностей была выполняемая объектом функция, отражающая особенности запроса со стороны того окружения, того объекта более высокого ранга, для которого функционирование объекта было необходимостью. Иными словами, на этой фазе существования функционального объекта причина его своеобразия находилась вне его, была внешней.

Однако после того как сформировалась детерминанта функционального объекта, а поддерживающие её свойства оказались способными сохраняться и в нефункционирующем целом, мы можем констатировать, что у функционального объекта есть достаточно ярко выраженная специфичность, сама по себе делающая его предрасположенным к выполнению определённых функций ещё и тогда, когда объект находится не у дел, так как сохраняется эта предрасположенность уже в силу сложившихся внутренних причин: наличия поддерживающих свойств, определённым образом организованных и гарантирующих сохранение внутренней детерминанты. Следовательно, сформировавшийся функциональный объект стано­вится не только носителем, но и самопричиной своих наиболее устой­чи­вых функциональных свойств, своих предрасположенностей к взаимодействиям определённого вида, своей внутренней детерминанты. Точнее, такой объект уже в самом себе содержит причину своей специфичности, не нуждается во внешних влияниях для её сохранения, и поэтому мы вправе считать, что в этом случае функциональный объект имеет в достаточной мере сформированную сущность как внутреннюю характеристику своего устройства ^[*].

[*_Подробнее это положение развивается в работах: Мельников 1973а; 1973д; 1973; 1978в.]

Таким образом, мы видим, что хотя понятие внутренней детерминанты не может быть отождествлено с понятием сущности и, в частности, совокупность поддерживающих детерминанту свойств целого может оставаться слабо взаимосвязанной и сама поддерживаться в основном извне, однако такое целое, которое имеет сложившуюся сущность, всегда устойчиво сохраняет свою внутреннюю детерминанту и, следовательно, оно сохраняет и предрасположенность не к каким угодно, а лишь к вполне определённым видам функционирования. Ясно также, что детерминантный подход к познанию целого является важным условием познания сущности этого целого.

1.3.  Определение понятия "система", характеристики системы как функционального объекта, система и надсистема.

Теперь мы можем дать определение того, что мы будем понимать под системой.

Система – это всегда функциональный объект, и его свойства (как бы они ни складывались: вследствие конструкторской деятельности инженеров и технологов – в случае технических систем, или же стихийно, например, при формировании многих социальных явлений, или, наконец, в процессе естественного отбора как главного фактора развития биологичес­ких систем) возникли не случайно, а были обусловлены функцией объекта, сводя­щейся, в конечном счёте, к поддержанию определённых свойств надобъекта, т.е. некоторого другого объекта более высокого яруса.

Тогда по отношению к рассматриваемому объекту (выступающему в качестве сис­те­мы) этот объект более высокого яруса представляет собой надсистему ^[*].

[*_Мельников 1967д; 1968в; 1969д; 1973а; 1973д; 1973е; 1974а; 1974в; 1975д; 1978в.]

Таким образом, все рассмотренные выше характеристики функционального объекта являются обязательными характеристиками систем. В систе­ме, если она входит в число сложных объектов, также выделяются различные составные части – компоненты, в том числе минимальные ещё специфичные для данной системы – её элементы с их свойствами. Среди свойств компонентов, как и среди свойств системы как целого, мы должны различать косвенно и собственно функциональные, т.е. различать внутренние детерминанты компонентов и поддерживающие их свойства, а также учитывать степень косвенности свойств и детерминант, отличать общую внутреннюю детерминанту системы от частных её детерминант, т.е. от внутренних детерминант компонентов и подсистем.

Поскольку свойства системы как целого зависят не только от свойств элементов и всех компонентов более высоких ярусов, но и от того, как соотносятся между собой, как связаны и как взаимодействуют эти элементы и более крупные компоненты, то изучение системы не может быть полным без учёта схем отношений, связей и взаимодействий между ними, т.е. без учёта структуры отношений, структуры связей и структуры взаимодействий компонентов системы. По отношению к структурным характеристикам системы состав её компонентов, начиная с элементарных, понимается как субстанция системы ^[*]. Это понятие предстоит ещё уточнить при обсуждении вопроса о разновидностях компонентов.

[*_Такое противопоставление понятий системы, структуры, субстанции и функции и увязывание их через введение понятия детерминанты, – которое сначала автор называл доминантой системы, – было впервые дано в докладе на методологическом семинаре в Институте языкознания АН СССР в 1965 году, а в 1966 году доклад на эту тему был представлен на Всесоюзную конференцию.]

Процесс формирования функциональных свойств объекта как целого и, соответственно, формирования состава и свойств его компонентов и, в конечном счёте – элементов, а также такой структуры взаимоотношений между компонентами, при которой они, будучи наделёнными определёнными свойствами, становятся способными поддерживать внутреннюю детерминанту системы как целого, понимается как процесс адаптации системы, и степень системности объекта тем выше, чем глубже уровень его функциональной адаптации ^[*].

[*_Мельников 1966а; 1966г; 1968в; 1969д; 1969н; 1971н; 1971с; 1973а; 1973ж; 1974в; Кубрянова 1972а; 1971.]

Если свойства, поддерживающие внутреннюю детерминанту, формируются в самой системе (а не навязаны другими системами за счёт постоянного воздействия на данную), то степень адаптированности, степень системности, степень устойчивости внутренней детерминанты, степень сфор­ми­рованности сущности объекта и наконец, степень предрасположеннос­ти объекта к определённого вида взаимодействиям и функциям – все эти характеристики оказываются взаимоувязанными и взаимо­обу­слов­ленными.

Поскольку система всегда по определению, есть функциональный объект, то она предназначена для выполнения определённой функции в надобъекте, т.е. в объекте некоторого более высокого яруса, и содействует его существованию и функционированию. Этот надобъект мы условились называть надсистемой. Но тогда, естественно, систему в надсистеме рассматривать как один из компонентов надсистемы. В свою очередь, надсистема является компонентом функционального объекта ещё более высокого яруса – над-надсистемы.

1.4   Внешняя детерминанта системы и её отношение к внутренней.

Если система глубоко адаптирована и, следовательно, иерархически самое старшее из поддерживаемых свойств системы, т.е. её общая внутренняя детерминанта, весьма устойчива благодаря тому, что частные детерминанты компонентов системы на всех ярусах являются средством поддержания внутренней детерминанты системы как целого, то для объяснения многих особенностей её структуры и субстанции, а также состава её компонентов, их свойств и детерминант, нередко достаточно знания внутренней детерминанты системы как целого.

Следовательно, система может рассматриваться в этом случае как имманентный объект, в отвлечении от того факта, что сформирован он в недрах определённой надсистемы в связи с возникновением в ней потребности наличия такого объекта, который выполнял бы в надсистеме определённую функцию.

Однако, если исследователь системы поставит перед собой вопрос, почему у этой системы сформировалась именно такая, а не какая-либо иная внутренняя детерминанта, то в этом случае уже нельзя будет обойтись без осмысления того, по отношению к какой надсистеме изучаемая система является функциональным объектом. Ведь как следует из принятого определения системы, её главное иерархически старшее, поддерживаемое всеми остальными свойствами, – детерминирующее свойство, – закреплялось в процессе формирования системы потому, что именно оно способно лучше, чем какие-либо другие, обеспечить выполнение системой той её функции, которая необходима, чтобы надсистема усилила свою устойчивость. Следовательно, если будет найден ответ на вопрос, какова функция системы, почему при этой функции именно данное свойство системы как целого необходимо в первую очередь, то это будет одновременно ответ на вопрос, чем определяется, детерминируется извне определяющее, детерминирующее внутреннее свойство системы. Так будет установлена детерминанта внутренней детерминанты системы. И если определяемую детерминанту как главную, общую характеристику системы мы назвали внутренней, то детерминанту, определяющую выбор этой внутренней детерминанты, логично и естественно назвать – внешней детерминантой.

Детерминанта системы, понимаемая не как внутренняя, а как внешняя, чаще всего соотносится с представлениями о функциональном запросе надсистемы на определённые виды взаимодействия системы с другими системами этой надсистемы.

Более детальное раскрытие понятия внешней детерминанты в данной работе нам не понадобится, хотя лингвистические её интерпретации представлены в ряде работ по системной типологии ^[*].

[*_Мельников 1971и; 1976г; 1978в; 1980б; 1982б; 1983в.]

Естественно, если при изучении системы удалось сначала установить внешнюю детерминанту, то внутренняя – выводится из неё на основе содержательных рассуждений об этапах формирования системы. Однако если внешняя детерминанта ещё не вскрыта, но внутренняя, после анализа иерархических отношений между свойствами исследуемой системы, уже установлена, то и на этом уровне изученности удаётся осуществить глубокий системный анализ интересующего нас объекта, ибо состав компонентов, их свойств и их детерминант, состав функционально важных видов связей между компонентами и, наконец, структуры этих связей – всё это в свете детерминантного рассмотрения предстаёт как почти непрерывная цепь очевидных причин и следствий. А чтобы эта цепь вообще не имела разрывов, нужно ввести уточнение в то понятие, которое в большинстве работ по системологии и по методам структурного анализа называют субстанцией, не различая при этом не только ярусов субстанции, но и не замечая того, что за термином "субстанция" стоят две самостоятельные категории: субстанция и материал.

1.5.  Материал и субстанция системы.

Если речь идёт о системе как о функциональном объекте, существующем реально, то само собой разумеется, что был процесс становления, возникновения или создания ^[*] этой системы.

[*_Понятие становление, скорее относится к стихийно сложившим­ся системам (например, социальным или языкам мира); понятие возникновение лучше подходит к естественным, природным системам; а понятие создание – к искусственно создаваемым системам. //Прим. редактора.]

Очевидно также, что было нечто, из чего эта система была изготовлена, или из чего она естественно или стихийно сформировалась, воплотилась в реальность. То есть, был некий резерв из "частей", "деталей", "кусков" или целых "подсистем" от некоторых ранее существовавших систем, который можно назвать резервом исходных компонентов для новой системы.

Если тем или иным способом из такого резерва уже произошёл отбор "комплектующих", которые подходят для формирования компонентов системы, но ещё до того, как эти компоненты включены в структуру взаимодействий и подверглись адаптации (т.е. согласованию своих свойств с выполняемыми функциями в составе целого), то эта ситуация отличается от той, какой она будет после определённого периода функционирования таких компонентов, т.е. после их адаптации в соответствии с внешней (следовательно – и с внутренней) детерминантой системы.

Собственно, лишь после такой адаптации мы можем говорить о существовании целого как системы и о том, что мы имеем дело с компонентами этой системы как с её субстанцией. Следовательно, до адаптации, до включения исходных компонентов в целое, эти составные части как претенденты, как кандидаты в компоненты ещё не могут с полным правом называться компонентами системы, они ещё не определяют в полной мере её субстанцию. Поэтому для их названия полезно использовать специальный термин – материал ^[*].

[*_Например, кусок металла, заготовка, которая ещё не подвергнута обработке, но уже предназначена для изготовления определённой детали машины, есть материал, если машину рассматривать как сис­тему. И лишь после того, как свойства заготовки подвергнуты в процессе обработки таким изменениям, чтобы из заготов­ки получилась функциональная деталь машины, её элемент, мож­но говорить, что произошло превращение материала в субстанцию. См. Мельников 1973б; 1975д; 1978в; Бутин 1976.]

Как не раз отмечалось, если нужна система с определённой внутренней детерминантой, то чтобы элементарные компоненты при своём взаимо­дей­ствии могли образовать компоненты более высоких ярусов и поддерживать эту детерминанту, они должны обладать вполне определёнными свойствами. А это значит, что некоторый объект как претендент на то, чтобы из него был сформирован тот или иной компонент системы, не может иметь какие угодно свойства: желательно, чтобы его предрасположенности к вступлению во взаимодействия были как можно более близкими к тем, какие требуются от формируемого компонента системы. В этом случае процесс адаптации будет протекать успешнее и завершится быстрее. Но это, в свою очередь, значит, что необходимо, чтобы в качестве материала использовались объекты, которые до этого уже были функциональными объектами, подвергались определённой адаптации и поэтому имеют устойчивые детерминирующие свойства и функциональные предрасположенности. В этом случае небезразлично, например, в качестве претендента на место какого именно элемента будет выступать тот или иной объект как материал новоформируемой системы, и выбор подходящего материала оказывается важным условием возможности возникновения системы.

Необходимо отметить, что категория материала, или "материал", проти­вопоставленная категории формы и тому, что получается после придания "материи" той или иной "формы", рассматривалась уже основоположником системной лингвистики В.Гумбольдтом ^[*]. Противопоставление категорий формы, субстанции и материала мы находим в работах Л.Ельмслева ^[**], однако комментаторы глоссематики, даже советские, обычно не замечают этого и пытаются только обойтись соссюровским ^[***] противопоставлением структуры (формы) и субстанции, хотя на методическую важность введения понятия материала указывали ещё классики материалистической диалектики [Маркс, Энгельс 19, т.23, с.64; т.20, с.350; Ленин, 19, т.29, с.126], а также Бодуэн ^[****].

[*_Гумбольдт, 1984а, 1973. //Прим. редактора: Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835) – немецкий философ и языковед; заложил научные основы лингвистики.]

[**_Ельмслев, 1960, 309. //Прим. редактора: Луи Тролле Ельмслев (1899-1965) – датский лингвист привнёсший математику в изучение структуры знаковых систем.]

[***_ //Прим. редактора: Фердинанд де Соссюр (1857-1913) – швейцарский лингвист, осно­воположник структурной лингвистики, которая послужила на­ча­лом такого общеметодологического течения как структурализм.]

[****_Бодуэн, 1963а, 349. //Прим. редактора: Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845-1929) – русско-польс­кий языковед, основоположник фонологии.]

Важно также обратить внимание на то, что идущая от Гумбольдта сис­темная концепция противопоставления субстанции и формы материалу, учитывающая этапы превращения материала в субстанцию системы как следствия включения этого материала в определённый функциональный узел системы и навязывания ему функционально важной формы, коренным образом отличается от соответствующей концепции Л.Ельмслева, фактически не пошедшего дальше представлений Фомы Аквинского. Л.Ельмслев настаивает на том, что материал всегда абсолютно аморфен, что кроме формы никаких свойств у объектов не бывает, и поэтому материал лишён каких бы то ни было свойств пока он не стал субстанцией, а форму материалу навязывает только та структура, узлом которой в границах целого оказывается этот фрагмент материала. Следовательно, у Ельмслева нет и не может быть понятия предрасположенности материала к определённым видам взаимодействия и поэтому исчезают основания для введения понятия адаптации, детерминанты, сущности ^[*].

[*_Мельников 1973а; 1973е; 1975д; 1978в.]

1.6.  Отношение субстанции и материала к структуре системы, узловые и связующие компоненты субстанции.

Опираясь на изложенные представления о механизмах адаптации функ­ционального объекта, остановимся теперь на некоторых сторонах сходств и различий между субстанцией и материалом системы, затрагивающих проблему их отношения к структуре системы. Рассмотрение видов этих отношений поможет нам обнаружить различие свойств среди компонентов субстанции.

Компоненты исходного материала, втягиваемые в систему и превращающиеся, в процессе адаптации, в компоненты системы, обладают определёнными исходными свойствами, более или менее соответствующими тем, которые определяются запросами надсистемы на свойства компонента субстанции в том функциональном узле, в который втянут компонент материала. Процесс адаптации в значительной мере заключается в том, что свойства компонентов материала изменяются в направлении увеличения их соответствия требуемым свойствам компонентов субстанции в функциональном узле. Наличие этих свойств обеспечивает такой вид взаимодействий между компонентами, которые приводят к возникновению требуемых свойств составных компонентов системы, т.е. субстанциальных единиц более высоких ярусов как блоков взаимосвязанных элементов. Эти блоки, связываясь определённым образом, в свою очередь точно так же обеспечивают наличие функционально важных свойств у единиц более высоких ярусов субстанции, например, у подсистем и т.д., на шкале иерархии ярусов системы, вплоть до функционального свойства системы как целого, т.е. до общей внутренней детерминанты системы, формирующейся в данной надсистеме.

Таким образом, формирование и закрепление в компонентах исходного материала вполне определённых функционально значимых свойств есть одновременно формирование в них определённых предрасположенностей к взаимодействиям с другими компонентами, т.е. закрепление определённых валентностей. Наличие же требуемых валентностей есть не что иное, как интенция ^[*] к образованию функционально значимых структур, т.е. схем связей и взаимодействий. Когда эти интенции оказываются близкими к тому, чтобы компонент содействовал возникновению структуры, функционально важной для адаптирующейся системы, и имел повышенную вероятность занять в ней вполне определённый узел, тогда можно говорить, что в результате адаптации "кусок" материала преобразован в субстанциональный компонент системы. В то же время наличие таких валентных компонентов субстанции есть и предрасположенность всей системы иметь функционально значимую структуру. В этом смысле структура системы интенциально содержится в её субстанции, а когда эти интенции реализованы как конкретная структура связей компонентов, то можно говорить об актуализации интенций компонентов субстанции, т.е. о превращении присущих этим компонентам определённых интенциальных структур в экстенциальные ^[**].

[*_ //Прим. редактора: в работах Г.П.Мельникова понятие интенция рассматривается как элемент философской триады (лат.):

В качестве наглядного примера “неразрывности” этой триады можно представить себе состояние родителей, если они хотят дождаться через девять месяцев рождения ребёнка.]

[**_Мельников, 1978в, 46-50.]

Однако важно учесть, что как бы глубоко ни были адаптированы элементарные и более сложные компоненты субстанции системы, как бы чётко ни были сформированы из сравнительно "индифферентных" свойств компонентов материала валентности компонентов субстанции, всё равно при заданном наборе валентностей компонентов системы, схема их связей, т.е. структура системы, вытекает не однозначно. Кроме функцио­на­ль­но необходимых, всегда остаются возможными некоторые иные варианты "стыковки" валентностей компонентов субстанции и, следовательно, возможны некоторые нереализованные варианты всей результирующей структуры системы. Поэтому элементарные компоненты, из которых составляются компоненты более высоких ярусов и в конце концов система как целое в результате её адаптации к запросам внешней детерминанты, в присущих им свойствах уже содержат требуемую структуру системы, но не только её одну, а целый интенциальный класс структур, среди которых требуемые представляют собой лишь некоторые из вариантов, некоторый подкласс этого класса.

Естественно задать вопрос: каким же образом из всего многообразия структур, интенциально содержащихся в субстанции системы, могут быть закреплены именно те, которые наиболее эффективны функционально?

Простейший из способов – это использование таких специализированных вспомогательных компонентов в системе, единственной функцией которых является усиление и закрепление лишь некоторых из возможных "стыков" между "валентными векторами" интенциально замыкающихся компонентов системы. Следовательно, из всего интенциального класса комбинаций объединения компонентов усиленными и поддержанными (с помощью этих вспомогательных компонентов) окажутся не все, и поэтому многообразие структур, интенциально заданных субстанций системы, существенно ограничивается – структуры, наименее соответствующие эффективному функционированию системы, могут таким образом быть исключёнными – они не попадут в подкласс экстенциальных, актуализируемых структур интенциального класса.

Названные специализированные вспомогательные компоненты, выступающие в роли посредников между элементарными и составными компонентами системы и содействующие замыканию лишь определённых интенциальных валентностей компонентов, т. е. способствующие прев­ращению лишь некоторых из их интенций в экстенции, а именно – в актуализированные связи и взаимодействия между компонентами, должны быть так же, как и связываемые компоненты, отнесены к разряду субстанциальных единиц системы. Но, в случае необходимости, их отличие должно подчёркиваться в их названии: эти единицы назовём связующими компонентами системы, по отношению к которым связуемые компоненты, поскольку в результате связывания они оказываются расположенными в узлах формирующейся структуры системы, можно назвать узловыми компонентами субстанции системы.

Очевидно, что понятие яруса применимо не только к узловым, но и к связующим компонентам, и поэтому среди связующих компонентов иногда будет важно выделять единицы исходного, самого нижнего яруса. Эти единицы, как и узловые, можно назвать элементарными и рассматривать их как элементарные связующие компоненты или, более кратко – элементарные связи, или – связующие элементы.

Так как узловые и связующие компоненты должны быть на любом из ярусов системы, то ясно, что разграничение компонентов по их принадлежности к тому или иному ярусу – это принципиально иное их разграничение, чем противопоставление узловых компонентов связующим. Осознание этой разницы поможет нам в дальнейшем уточнить и принципы классификации компонентов систем, и принципы классификации самих систем в их взаимном сопоставлении.

1.7.  Базовые и надстроечные ступени компонентов, ярусы партитивной и уровни родовидовой классификации компонентов субстанции.

Очевидно, что одним из главных способов функционального варьирования структуры системы, например, при сложной форме функционирования, когда система в определённом порядке должна изменять свои состояния и свойства, может быть управление состоянием связей, включение одних групп связей, выключение других, поддержание в одном и том же состоянии – третьих. Следовательно, в этом случае необходимо, чтобы система могла, изменив некоторую данную структуру связей между компонентами, через определённое время восстановить её, не изменяя состава своих компонентов. Это можно сделать лишь при условии, что в те периоды времени, когда структура связей не задействована актуально, система могла каким-то образом сохранить образец этой структуры, её эталон, её схемное отражение. Этот образец должен быть сохранён на каком-либо материале (носителе), в особой подсистеме системы, в виде специализированного, для такого хранения, компонента этой подсистемы системы.

Естественно считать, что такие эталонные, образцовые специализированные компоненты должны формироваться в первую очередь для наи­более частых и наиболее функционально нагруженных, узуальных ^[*] структур состояний системы и её сложных компонентов. Кроме того, желательно, чтобы любой эталон структуры отражал не просто структуру связи некоторой конкретной группы компонентов любого яруса, а был применим к целому классу случаев, в которых в каждом из функциональных узлов структуры предполагается наличие не конкретного компонента, а наличие определённого представителя класса компонентов этой системы. Но это значит, что эталонные структуры должны содержать информацию о том, каковы специфичные черты у любого представителя класса компонентов, имеющего право занять определённый узел в узуальной эталонной структуре, а в системе должны существовать механизмы опознания наличия у любого компонента тех или иных черт, характеристик, признаков, важных для определения допустимого места этого компонента в узуальных эталонных структурах.

Следовательно, в узлах эталонных структур должны быть перечислены признаки того класса компонентов системы, представители которого могут в типовых, узуальных случаях занимать этот узел, а в системе должны существовать эталоны таких узуальных признаков и механизмы классификации компонентов по этим признакам, т.е. механизмы, позволяющие определять, к какому из узуальных классов, значимых с точки зрения местонахождения в том или ином узле узуальных эталонных структур, принадлежит любой из компонентов системы.

[*_ //Прим. редактора: узуальный (от лат. usus): обычный, общепринятый, традиционный; в противоположность окказиональному (от лат. occasio): случайному, единичному, специфическому. Например, письмо было получено не по почте, а с оказией - передано через знакомого.]

Таким образом, та часть структурных характеристик компонентов субстанции, которая, являясь лишь подмножеством интенциального множества структур связей и взаимодействий определённых узуальных классов этих компонентов, представляет наиболее типичные, узуальные структуры этих связей и взаимодействий, должна быть отражённой в специальной подсистеме в виде узуальных эталонных компонентов, в которых зафиксированы схемы этих узуальных структур с указанием признаков тех узуальных классов компонентов, которые имеют право занимать определённые узлы в типовых, узуальных структурах связи компонентов.

Так как компоненты каждого более высокого яруса образуются из компонентов предыдущего яруса путём объединения их в соответствии с определёнными типовыми структурами, то ясно, что эталонные узуальные структуры оказываются посредниками между ярусами компонентов системы. Они отражают принципы перехода от единиц одних ярусов к единицам более высоких ярусов, использующим единицы более низких в качестве своих составных частей.

Как мы уже отмечали, эталонные структуры, формирующиеся в особой подсистеме, хотя и являются носителями информации лишь о классификационных признаках компонентов тех или иных ярусов и о схемах связи классов компонентов, однако они должны также рассматриваться как компоненты субстанции системы, правда, лишь особой разновидности, особой подсистемы. Чтобы легче было описывать устройство системы, мы будем называть компоненты, хранящие информацию об узуальных структурах других компонентов, надстроечными, а те компоненты, классы которых занимают определённое место в узуальных структурах, отражённых надстроечными компонентами, – базовыми компонентами.

Поскольку надстроечные компоненты отражают типовые структуры объединения классов компонентов одного яруса базовых компонентов более высокого яруса, то и надстроечные компоненты имеют иерархические ранги, образуют ярусы. Кроме того, поскольку надстроечные ком­по­нен­ты являются отражением структурных характеристик базовых компонентов, постольку их можно считать вторичными по отношению к базовым, и в этом отношении можно говорить о проявлении ещё одного вида иерархии в единицах субстанции системы: базовые компоненты и надстроечные компоненты представляют собой разные ступени единиц субстанции. Причём ранг надстроечных, поскольку они над базовыми компонентами, будем считать более высоким, чем ранг компонентов базовой ступени. В частности, наиболее простые системы, например машины и механизмы, обычно не имеют надстроечной ступени.

Обратим теперь внимание на то, что на любом из ярусов базовой ступени компоненты не совсем одинаковы. Ранее уже было сказано, что они могут быть узловыми и связующими. Сейчас нами установлено, что для фиксации типовых структур связей компонентов любого яруса может потребоваться разбиение этих компонентов на определённые классы и по таким признакам, которые важны для определения допустимого места компонента среди узлов узуальных структур. Следовательно, для нормального функционирования системы и, значит, для правильного её понимания и описания, необходимо производить классификацию компонентов по функционально важным для системы признакам. Это приведёт к обнаружению ещё одного вида иерархии между компонентами. Причём такая классификация производится на каждом из ярусов.

В свете всего рассмотренного ясно, что это будет родовидовая классификация с родовидовой иерархией. Чтобы не смешивать ранги этой иерархии с ярусами системы, условимся ранги родовидовой классификации называть уровнями.

Теперь, после уточнения сути родовидовой классификации, которая, с системных позиций, полезна и объективна лишь тогда, когда используется для выявления классов единиц одного яруса системы по функционально значимым, задаваемым самой системой различительным признакам, мы можем сказать, что распределение компонентов по ярусам есть классификация по признакам отношений между частями и целым. Такую классификацию можно назвать партитивной ^[*].

[*_ //Прим. редактора: от англ. part – часть.]

Так, анализируя природу категории субстанции системы, мы пришли к выводу, что при системном изучении объекта мы должны классифицировать его компоненты и по партитивным признакам, т.е. поярусно, и по родовидовым признакам, т.е. поуровненно, и, наконец, различая компоненты отражаемые и отражающие, базовые и надстроечные, следует учитывать существование иерархии ступеней субстанции. А именно учитывать, что по мере усложнения системы в ней сначала формируется суб­с­танция базовой ступени, а потом, отражая узуальные структуры компонентов базовой ступени, возникает субстанция надстроечной ступени, причём компоненты обеих ступеней распадаются на ярусы как на свои партитивные классы.

Надо обратить внимание на существование ещё одной разновидности надстроечных компонентов. Эти компоненты на высших ярусах надстроечной ступени, будучи эталонами структур связей подсистем и, следовательно, системы в целом, характеризуют наиболее сложные сети связей компонентов всей системы, и поэтому их можно назвать сетевыми.

Среди сетевых надстроечных компонентов полезно выделить следующую разновидность. Если вспомнить, что в случае осуществления смежных функций система должна, изменяя структуру, не просто принимать ряд различных функционально значимых состояний, но и переходить от одного к другому в определённой последовательности, то станет очевидно, что сами эти состояния мы вправе рассматривать как элементы поведения системы, а схему связей между её состояниями – как структуру поведения системы.

Ясно также, что для того, чтобы система функционировала в соответст­вии с оптимальной структурой поведения, нужно, чтобы образец, эталон этой структуры также сохранился в системе. Следовательно, высшие ярусы надстроечной ступени включают в себя эталоны структуры поведения.

На самом нижнем ярусе надстроечной ступени хранятся эталоны набо­ра признаков класса базовых компонентов, важные для определения допу­с­тимого места компонента в узуальных структурах, представленных эта­ло­нами надстроечной ступени. В связи с этим надо учесть, что и набор этих классов, и представления об особенностях каждого класса определяется только названными потребностями, в отличие от самих компонентов базового уровня, являющихся материальными объектами и поэтому содержащих в себе потенции объединяться в классы по самым неожиданным признакам, если это потребуется при изменении функции системы.

Обратим внимание также на то, что если компоненты базовой ступени, будучи носителями определённых свойств, несут в самих себе и свои вален­тности, и вытекающий из них класс интенциальных структур, а компоне­нты надстроечной ступени лишь фиксируют существование в этом классе некоторого узуального подмножества структур и соответствующих этим структурам валентностей узловых компонентов, то из всей информации о свойствах системы, отражённой на надстроечной ступени, можно выявить лишь весьма ограниченное представление о потенциальных свойствах сис­темы, а именно только те, которые вытекают из формального ком­би­ни­ро­ва­ния отражённых в надстроечных компонентах узуальных валентностей базовых компонентов.

2.    Системно-функциональные и формально-функциональные характеристики систем.

2.1.  Уточнение понятия функции функционального объекта.

Системы, по нашему представлению, входят в разряд функциональных объектов, поскольку возникают в связи с потребностью выполнять определённую функцию в надсистеме.

Используя термин "функция", естественнее всего, казалось бы, вкладывать в него тот смысл, который вытекает из наиболее строгого, математического определения понятия функции. Однако практически это сделать не так-то просто, поскольку и у самих математиков, и в определениях понятия функции, и особенно в использовании самого термина, нет должного согласия, что ставит представителей конкретных наук, в частности, лингвистов, в сложное положение. Одна из главных причин этого – чрезвычайно высокий уровень универсальности и, следовательно, абстрактности понятия функции в математике, что затрудняет переход к понятиям и представлениям конкретной науки. Но поскольку нас интересуют методы исследования функционирующих систем, то было бы соблазнительно найти основания и границы соотнесения понятия функции системы с математическим понятием функции и определить, может ли математическое понятие иметь в числе своих интерпретаций понятие функции системы.

Начнём с осмысления уже рассматривавшихся понятий.

Что значит быть функциональным объектом? Это, прежде всего, осуществлять функцию, т.е. в конечном счёте производить некоторые действия, процедуры, которые приводят к результатам, соответствующим запросам надсистемы. Но, по-видимому, чтобы осуществлять функцию, нужно её иметь, т.е. иметь такие свойства, рефлексы или знания, которые делают неизбежными названные действия и процедуры и их результаты, как только возникает необходимость для надсистемы. Эту необходимость может определять либо надсистема, и в этом случае она с помощью специальных воздействий на функциональный объект должна запускать его действия, либо он сам должен реагировать на состояния среды, и когда эти состояния таковы, что для надсистемы нужны действия функционального объекта и соответствующие результаты, он должен начать функционировать.

Обобщая, можно сказать, что иметь функцию – это иметь способность воспринимать определённые воздействия среды или надсистемы и в ответ выдавать вполне определённые нужные для надсистемы результаты своих действий, т.е. фактически быть причиной превращения определённых воздействий в определённые требуемые результаты. Такие воздействия можно рассматривать как условия, а результаты – как следствия, и тогда функционирующий объект – это воплощение действенной причины превращения определённых условий в определённые следствия, необходимые для надсистемы при данных условиях.

Условимся для краткости функциональный объект и, следовательно, любую систему называть также функтором; результирующее целостное следствие функционирования функтора – простым следствием; то целостное условие, которое вызвало реакцию функтора в виде простого следствия – простым условием, а все процессы в функторе, от момента появления воздействующего на функтор простого условия до момента возникновения простого следствия – простым функциональным актом.

В зависимости от того, наличие скольких простых условий необходимо для осуществления одного простого функционального акта, например, одного, двух или вообще конечного (финитного) числа простых условий, будем называть простой функциональный акт унарным, бинарным или финитарным.

В простейшем случае функтор может быть примитивным, если под примитивностью понимать способность функтора производить единственным образом одно и то же простое следствие при определённых, повторяющихся условиях. При этом, в зависимости от числа простых условий, необходимых для осуществления простого функционального акта, функтор тоже может быть унарным, бинарным и вообще финитарным.

Если же рассмотреть непримитивный (для начала – унарный) функтор, то его функционирование обеспечивает связь некоторых (в частности – любого) из перечня простых условий с некоторым вполне определённым простым следствием из перечня простых следствий данного функтора, так что образуется сеть, структура переходов от перечня простых условий к перечню простых следствий.

Именно эта сеть переходов имеет прямое отношение к математическому понятию функции.

2.2.  Подведение понятия функции системы под математическое понятие функции.

По-видимому, если мы имеем в виду унарный непримитивный функциональный объект (функтор), о котором мы можем сказать, что он "функционирует нормально", то в числе обязательных показателей нормальности мы будем иметь в виду и тот факт, что функтор всегда "знает, что делать", т.е. при любом простом условии он обеспечивает появление единственного, вполне определённого для данного условия, следствия. В этом случае, поскольку обеспечение связи каждого следствия с определённым условием – это функция "нормального" примитивного функтора, унарный "нормальный" непримитивный функтор представляет собой особое сочетание ряда примитивных: это совокупность переходов от элементарных условий к элементарным следствиям, образующая такую схему, такую структуру, при которой исключены случаи, когда некоторому простому условию соответствует неединственное простое следствие (хотя отсутствие следствия не запрещено).

Теперь легко убедиться, что такая схема переходов от простых условий к простым следствиям унарного непримитивного функтора полностью соответствует математическому определению унарной функции как структуры отображения элементов одного множества – элементов области отправления – на элементы другого множества – элементов области прибытия, – при котором через структуру перехода из любого элемента области отправления можно попасть не более чем в один элемент области прибытия (или не попасть вообще, если данный элемент области отправления не связан ни с одним элементом области прибытия) ^[*].

[*_Вопрос об определении понятия функции вообще и его отношении к понятиям системы и её характеристик рассматривается в ряде работ автора. Мельников 1967в; 1971ж; 1971л; 1972е; 1973а; 1975д; 1978в. Определение математического понятия функции рассмотрен, например, в работе Мельников 1967в.]

Основываясь на этом параллелизме, мы можем теперь заключить, что перечень простых условий непримитивного унарного функтора соответствует перечню значений единственной независимой переменной (аргумента) функции в математике, перечень простых следствий функтора – это перечень значений зависимой переменной функции в математике, а вопрос о том, какая это функция, что за функция (многие из них в математике, как известно, детально изучены и имеют специальные названия), решается на основании определения особенностей структуры переходов от простых условий к простым следствиям в процессе осуществления функтором его функции в надсистеме.

Естественно, что если примитивные функции, составляющие непримитивную, не унарны, а, например, бинарны, то и результирующая непримитивная функция будет бинарной функцией, или функцией двух аргументов.

При рассмотрении функционирования некоторых систем может обнаружиться, что система сначала переводит исходные условия в определённые следствия, а потом использует эти следствия как условия для перевода их в новые следствия. Эта ситуация также имеет точный математический аналог. Если значения зависимой переменной некоторой функции становятся значениями аргументов другой функции, то о такой двухзвенной функции говорят как о произведении двух функций. Следовательно, и в функторе возможно осуществление произведения функций, двух и большего их числа.

Поскольку функтор выступает как причина превращения совокупности простых условий в совокупность простых следствий с помощью простых воздействий, то в тех случаях, когда на определённом этапе исследования важно только констатировать природу связи между этими двумя совокупностями, можно всю совокупность рассматривать как простую причину или простое следствие, т.е. рассматривать как единицы более высокого уровня. Из набора таких единиц снова может быть образован непримитивный функтор, и сеть переходов между его условиями и следствиями снова соот­носима с математической функцией. Следовательно, можно говорить о многоуровневой организации функторов, при которой параллелизм характе­ристик функтора с математическим понятием функции не утрачивает силы.

Теперь нужно побеспокоиться о том, чтобы уточнить допустимые пределы рассматриваемого параллелизма, во избежание как недооценки, так и преувеличения возможностей использования математических методов в науке вообще и в лингвистике – в частности. Для этого нам нужно более детально обсудить, какой вкладывается смысл в термин "свойство".

2.3.  Соотношение структурных и качественных свойств функционирующего объекта.

Когда речь идёт о свойствах объекта, то свойство в широком понимании слова – это всё то, что свойственно объекту. К числу свойств тогда нужно отнести, например, структуру как схему взаимного расположения компонентов объекта и вообще всё, что относится к его форме. При таком понимании свойств нет необходимости разграничивать категории структуры и формы. Однако ясно, что свойства объекта особенностями структуры, или форм, не исчерпываются. Среди них бывает важно рассматривать и то, что называют качествами объекта и его компонентов.

Поэтому, когда мы говорим, что функциональная система, функтор, воздействует определённым образом на простое условие и, изменяя его свойства, превращает в простое следствие, то мы всегда должны отдавать себе ясный отчёт в том, каким конкретным структурным и качественным изменениям подвергается каждое простое условие при переходе его в следствие. В связи с этим необходимо обратить внимание на следующее.

Каким бы ни было преобразование простого условия и вообще реального объекта, это преобразование всегда является поверхностным в том смысле, что на некотором уровне глубины объекта его элементы остаются носителями практически неизменных качеств, а изменение качественных свойств на наблюдаемом уровне вытекает из переструктуризации, изменения взаимоотношений между глубинными элементами с присущими им инвариантными качественными свойствами. Например, качественные свойства зависят от структур молекул, но различие молекул зависит от того, какие качественные характеристики имеют узловые элементы этих структур, т.е. атомы.

Итак, ещё раз подчеркнём, что мы вправе не только в структурных, но ещё и в качественных преобразованиях видеть следствия изменения структуры, формы, и поэтому в общем случае исходить из того, что функтор, навязывая простому условию определённые свойства, выступает как "формирователь", "навязыватель" формы (структуры) составным частям -элементам этих простых условий.

Однако ясно и то, что, сведя и структурные, и качественные изменения свойств объектов или простых условий к изменениям лишь формы, мы не избавились от необходимости держать в поле зрения качественные характеристики этих простых условий.

Так как речь идёт об изменениях структуры отношений или связей между элементами простых условий, то это значит, что сами элементы имеют качественную определённость, т.е. они не лишены вполне определённых качественных свойств. И чтобы навязать элементам с определёнными качественными свойствами новую структуру их взаимосвязей, нужно подвергнуть связи между соответствующими элементами элементарным воздействиям, также вполне определённого качества, иначе не удастся достичь того, чтобы элементы подчинились навязываемой им схеме взаимного размещения.

Если взять для простоты примитивный унарный функтор, т.е. функтор, который преобразует единственный вид условий в определённое следствие, то для его функционирования необходимо: а) воздействовать лишь на такое простое условие, элементы которого обладают вполне определёнными качественными свойствами; б) подвергать эти элементы элементарным воздействиям также вполне определённого качества; в) задавать с помощью элементарных воздействий вполне определённую структуру (форму) перестройки связей и отношений между элементами простого условия, гарантируя при этом невозможность иных структур перестройки, несмотря на то, что потенциально и даже иногда интенциально они вытекают из свойств элементов.

Если функтор – не примитивный и поэтому должен реагировать на несколько различных простых условий, то в каждом из них он должен обнаруживать отличительные свойства. Либо эти различия чисто структурные, если простые условия состоят из тождественных элементов, и тогда качества элементарных воздействий функтора для всех простых условий будут одинаковыми; либо различие простых условий функтор воспринимает как качественные, и тогда качественно различными окажутся элементы простых условий и, следовательно, для элементов каждого качества потребуются элементарные воздействия, также качественно различающиеся. Но при сравнении с унарным примитивным функтором особенности непримитивного функтора непринципиальны: возникает потребность добавить в непримитивный функтор либо индикаторы качеств элементов простых условий, либо для каждого из простых условий, при тех же индикаторах качества элементов, в функтор добавляется индикация структуры между элементами, но во всех случаях сохраняется необходимость задавать определённую структуру элементарных воздействий для перестройки связей и отношений между элементами. Если при этом качественно различающиеся простые условия вообще не разлагаются на элементы, то эта структура вырождается в сеть из унарных примитивных функциональных актов – в сеть переходов от перечня простых условий к перечню простых следствий.

Следовательно, эта сеть переходов от условий к следствиям (либо непосредственно от перечня простых условий к перечню простых следствий, либо более детальная, от элементов простых условий к элементам простых следствий) оказывается непременной структурной характеристикой функции любого функтора. Но специфика этой структуры только тогда действительно может входить в число причин преобразования исходных условий в конечные конкретные следствия, когда она имеет отношение к элементарным воздействиям вполне определённого качества, направленным на простые условия тоже лишь вполне определённого качества, согласованного с качеством воздействий. И если только оба эти согласованных качества остаются неизменными, свойства результирующего следствия оказываются зависящими от особенностей структурной характеристики функции функтора, так что может сложиться впечатление, что лишь эта специфическая структура и есть функция функтора ^[*].

[*_Возведение этого частного случая в универсальный принцип является главной причиной преувеличенных претензий структурализма в науке. Подробнее это положение автор развивал в докладе на Международном конгрессе по истории науки. Мельников 1971к; 1974в; см. также: Мельников 1971л; 1973а; 1973д; 1975в; 1975д; Кубрякова 1972; Бутин 1976.]

2.4.  Отличия функции системы от математической функции.

После сделанных уточнений мы ещё с большим основанием имеем право считать, что функтор, будучи глубоко адаптированной функционирующей системой, может рассматриваться как преобразователь материала в субстанцию путём навязывания материалу вполне определённой формы, ибо, как мы видели, даже качественные преобразования материала сводимы к структурным, если качества элементарных воздействий функтора на элементы материала согласованы нужным образом с качеством этих элементов.

Для уточнения глубины параллелизма между функцией системы и математическим понятием функции надо теперь выяснить насколько правомерно рассматривать:

– аргументы как аналоги материала,

– результирующие значения зависимой переменной – как аналоги субстанции,

– а функцию в математическом смысле – как аналог формы, навязываемой материалу.

Мы уже видели, что принципиально ничто не может выступать в роли материала, если оно не наделено качественными свойствами, и элементарное воздействие возможно лишь при качественной специализации функтора на материал данного качества. Только при соблюдении этих требований свойства субстанции можно варьировать изменением одной лишь формы как схемы переходов от позиций в структуре материала к позициям в структуре субстанции, причём эти свойства субстанции также будут распадаться на качественные и структурные.

Теперь представим, что вместо рассмотрения реального функтора мы хотим ограничиться рассмотрением только соответствующей ему математической функции.

Чтобы оценить результаты такого сопоставления, остановимся прежде всего на способах сообщения, перечисления, выражения свойств объектов.

Любое свойство может быть выражено, названо средствами естественного языка или обозначено условным знаком. Однако обратим внимание на то, что для качественных свойств этот способ выражения является единственным, тогда как структурные свойства, формы объектов, т.е. структура соотношений между компонентами этих объектов, может быть не только названа или условно обозначена, но и отражена в структуре отношений между названиями или знаками этих компонентов.

Иными словами, качественные свойства и их изменения должны промысливаться исследователем при обращении к описанию ситуации преобразования материала в субстанцию, тогда как структурные свойства объекта можно, если это необходимо, превращать в наблюдаемые структурные свойства самого описания. И тогда тот, кто потом знакомится с описанием, получит сведения о структурных свойствах не по названиям, а непосредственно из анализа структурных свойств описания как самостоятельного объекта.

Поскольку структура как математическая функция – это схема переходов от элементов одной совокупности к элементам другой совокупности, то нетрудно добиться полного тождества между этой функциональной структурой и структурой переходов от перечня простых условий функтора к перечню простых следствий или же от элементов условий к элементам следствий, причём это тождество может быть не только названным или условно обозначенным, но и буквальным, например, тождеством сети переходов, представленных в пространстве.

Но эта структура математической функции, тождественная структуре переходов в реальном функторе, оказывается отражением, выражением лишь структурной характеристики функции. Функция функтора как причина приобретения материалом новой формы не исчерпывается структурной характеристикой, и поэтому математическая функция не может быть отождествлена с функцией функтора.

Однако и в самой математической функции эту структуру перехода не удаётся истолковать как ту форму, которая навязывается значениям аргументов как элементам материала для превращения их в конечную субстанцию в виде значений зависимой переменной. Ведь у каждой линии в схеме перехода от значений аргумента к результирующим значениям зависимой переменной нет и не может быть качественных свойств, согласованных с качественными свойствами аргументных элементов, ибо последние тоже не могут в математической функции иметь каких-либо качественных свойств.

Элементы функции – это просто "места входов" в стрелках, обозначающих переходы, а переходы – тоже не преобразования, а лишь нечто, о чем утверждается, что оно имеет свойство направленности, и не более. Значение зависимой переменной – это констатация того факта, что стрелка переходов имеет определённый пункт окончания.

Если теперь соотнести математическую функцию с реальным функтором и словесно или символически выразить, каковы качественные свойства начальных пунктов перехода и какова качественная природа самого перехода, то мы получим не математическую функцию, а одну из бесконечного числа возможных её интерпретаций.

Интерпретированная функция становится описанием соответствующего функтора, но как математическое понятие она не приобретает способности быть, например, преобразователем того, что попадает на её вход. Представления о различии материала и субстанции, о навязывании материалу формы для превращения его в субстанцию, о переходе как процессе превращения и вообще как о каком-либо процессе – всё это чуждо функции как математическому понятию, ибо все названные характеристики появляются только при определённой интерпретации функции. Они лишь называются и примысливаются "входам", "выходам" и "переходам" математической функции и при иной интерпретации могут не иметь ничего общего с представлениями о данной функционирующей системе. Математическая функция остаётся мёртвым скелетом, схема которого изоморфна, подобна схемам взаимосвязи и взаимодействий не одного, а целого класса функторов, которые выступают либо как отражение надстроечных компонентов некоторых реальных систем, либо интересуют нас как абстрактные образы.

Поэтому одна и та же математическая функция помогает нам зафиксировать как "динамические" характеристики описываемого математически объекта, если отражаемая функцией схема ставится в соответствии с направлениями перемещений, потоков или сил, характерных для этого объекта, так и "статические", если мы соотносим её со схемой "перемычек" между элементами моделируемого объекта или со схемой "каналов", по которым в объекте протекают потоки взаимодействий.

Ранее мы уже отмечали, что надстроечные компоненты системы, будучи выразителями структурных (валентных и позиционных) характеристик базовых компонентов, не исчерпывают сведений даже о структурных возможностях базовых компонентов, так как отражают лишь регулярно проявляющиеся, экстенциальные взаимодействия, не давая никаких представлений об интенциальных и, тем более, потенциальных валентностях и структурах, присущих базовым компонентам как материальным единицам.

Таким образом, надстроечные компоненты системы, даже если они представляют собой реальную ступень её устройства, констатируя реализованные структуры, не могут прогнозировать основной массы структурных потенций системы. Если же эти надстроечные компоненты отражены лишь в математических функциях, то возможности такого прогноза ещё более сужаются, хотя существенно облегчается процесс выведения тех свойств, которые основаны на формальной математической комбинаторике.

Поскольку мы уточнили отношение между функцией как математическим понятием и функцией как ролью системы в надсистеме, то, используя термин "функциональный", например, функциональный подход, функциональное описание, будем, если необходимо, добавлять уточняющее определение: формально-функциональный или системно-функциональный.

3.    Динамические характеристики и природа типологической, генеалогической, стадиальной и ареальной близости систем.

3.1.  Фазы становления системы, текущая и предельная внутренняя детерминанта.

Если при наличии внешней детерминанты, характеризующей, как уже отмечалось, прежде всего, запрос надсистемы на определённый вид функционирования системы в этой надсистеме, а также при наличии определённых резервов материала, система прошла этап своего становления, т.е. сложилась и функционирует, то это значит, что она глубоко адаптирована для выполнения своей функции и представляет собой объект с высокой степенью системности.

Следовательно, определяющее функциональное её свойство, то есть внутренняя детерминанта, сформировалась именно настолько, насколько это нужно для эффективного функционирования системы, и данный функциональный уровень детерминанты надёжно поддерживается частными детерминантами подсистем и прочих компонентов системы, вплоть до её элементов.

Естественно, что система, находящаяся в конечной фазе своего становления, когда дальнейшие её перестройки практически ничего не могут дать для повышения эффективности функционирования в надсистеме, – это не то же самое, что система в предшествующих фазах становления, когда исходный материал требовал последовательных существенных модификаций для придания ему тех качеств, которые необходимы для приведения его в соответствие с выполняемой им функцией в системе, т.е. для превращения его из начального материала в сложившуюся субстанцию адаптируемой системы. Следовательно, и внутренняя детерминанта в начальных фазах становления системы ещё не представляет собой такой степени проявленности (и закреплённости), какая присуща ей на фазе более или менее окончательной адаптированности системы к выполнению ею функции в надсистеме при данном материале и внешней детерминанте.

Поэтому, говоря о внутренней детерминанте системы, рассматриваемой в любой конкретный текущий момент времени, мы должны во многих случаях учитывать фазовые характеристики текущей внутренней детерминанты и, соответственно, текущего состояния самой системы. Сис­тема на конечной фазе своего становления, т.е. на фазе практически предельного по глубине адаптирования, имеет предельную текущую внутреннюю детерминанту, а та же система, но ещё находящаяся в состоянии стано­в­ления, не достигшая конечной фазы и, следовательно, ещё пережива­ющая внутренние перестройки, делающие её функционально более эффективной, имеет непредельную текущую внутреннюю детерминанту.

Для системного рассмотрения объекта очень важен при этом следующий момент: система, имеющая непредельную текущую внутреннюю детерминанту, должна, тем не менее, характеризоваться и предельной внутренней детерминантой, но эта предельная детерминанта уже не может быть в этом случая текущей. Она является тем главным функциональным свойством, которое в будущем неминуемо разовьётся на конечной фазе становления системы, если, конечно, внешняя её детерминанта и резервы материала останутся неизменными. Следовательно, учёный, рассматривающий интересующий его объект с системных позиций, способен по непредельной текущей внутренней детерминанте предугадать предельную внутреннюю детерминанту системы, а также теоретически или умозрительно представить те фазы перестройки, которые ожидают систему на траектории её становления до тех пор, пока уровень адаптированности не приблизится к возможному (при данном материале и внешней детерминанте) практическому пределу. Речь, конечно, идёт именно о практическом, а не об абсолютном пределе, поскольку хотя и во всё более замедляющемся темпе и в отношении лишь всё более тонких функциональных и вспомогательных характеристик, но углубление уровня адаптации системы в надсистеме происходит всегда, как бы глубоко она уже ни была адаптирована.

Обратим теперь внимание на то, что хотя в процессе становления системы, при неизменности как того исходного материала, из которого складывается её субстанция, так и внешней детерминанты системы, текущая внутренняя детерминанта системы до определённого времени изменяется, однако система остаётся тождественной самой себе, несмотря на происходящие в ней перестройки, если иметь в виду неизменность её предельной внутренней детерминанты и, следовательно, неизбежность наступления такого состояния адаптируемой системы, при котором уровень эффективности её функционирования, при заданном материале и внешней детерминанте, будет наивысшим.

Итак, подчеркнём ещё раз следующее. Общие свойства системы, состав её компонентов, структура их связей и отношений в последовательных фазах развития (от времени возникновения запроса надсистемы на систему до времени приобретения системой практически предельного уровня адаптированности) – всё это может быть описано весьма полно, если сформулирована внешняя детерминанта и известен исходный материал, который может быть втянут в систему для формирования из него субстанции системы: из формулировки нашей детерминанты и из констатации специфики материала делаются выводы о шкале фазовых перестроек за время становления системы, наиболее ёмко отражённых на шкале изменений внутренней детерминанты. Крайняя точка на этой шкале задаёт предельную внутреннюю детерминанту, которая является инвариантной характеристикой системы, если конечно за всё время её становления внешняя детерминанта и материал продолжают оставаться неизменными; прочие же точки на этой шкале – это непредельные текущие внутренние детерминанты системы. Если мы наблюдаем за системой в некоторый момент времени, когда становление ещё не завершено, то её текущей внутренней детерминанте в этот момент соответствует определённая точка на шкале фазовых перестроек.

3.2.  Эволюция системы, исходная внутренняя детерминанта

Точно так же, как система формируется и функционирует в надсистеме в качестве одного из компонентов надсистемы, сама эта надсистема по отношению к надсистеме ещё более высокого яруса, т.е. по отношению к над-надсистеме, оказывается также лишь одним из компонентов. Следовательно, если по каким-либо причинам изменится состояние над-надсистемы, то это в той или иной мере скажется на режиме функционирования надсистемы. Это может привести, в свою очередь, к тому, что функциональные запросы надсистемы к системе или условия функционирования системы, т.е. внешняя детерминанта системы, в каком-либо отношении изменится. В частности, если изменятся определённые параметры условий функционирования, то эффективность функционирования системы несколько снизится, так как внутренняя детерминанта системы формировалась для других значений этих параметров ^[*].

[*_Например, когда тракторы и вездеходы из климатических условий Европы (с определёнными типичными значениями температуры, влажности и т.п.) попали в условия Антарктиды, они стали работать хуже. Аналогичные изменения внешней детерминанты происходят не только в технических, но и в биологических и социальных системах, и это также приводит к снижению эффективности их функционирования в изменившихся условиях.]

Однако, если внешняя детерминанта принимает новое значение некото­рых из своих параметров на такой период времени, который сущест­венно больше, чем время, необходимое для того, чтобы система успела заметно перестроиться в процессе адаптации, то такое изменение значений параметров во внешней детерминанте приводит к тому, что система начинает изменять определённым образом и свою текущую внутреннюю детерминанту, благодаря чему эффективность функционирования системы снова повышается и восстанавливается примерно до прежнего уровня.

Этот вид перестройки системы и изменения её внутренней детерминанты во многих отношениях похож на уже рассмотренные фазовые перестройки в процессе её становления при неизменных характеристиках внешней детерминанты. Но в одном отношении перестройка системы при изменении определённых параметров внешней детерминанты принципиально отличается от процесса становления системы, т.е. процесса приближения её текущей внутренней детерминанты к предельной, а именно.  материалом для превращения исходной системы в систему с новой внутренней детерминантой, соответствующей новым значениям изменившихся параметров внешней детерминанты, оказывается уже не какой-либо существующий вне системы материальный резерв, втягиваемый в формирующуюся систему, а сама система с той же текущей внутренней детерминантой, которая соответствовала внешней детерминанте в момент перед самым началом её изменения. Назовём этот момент исходным по отношению к данному виду перестройки системы.

Следовательно, после того, как внешняя детерминанта сменила исходное состояние на новое, для системы оказалась заданной новая предельная внутренняя детерминанта, определяемая новой внешней детерминантой и наличным материалом – тем, из которого формировалась исходная субстанция системы.

Перестройка системы в соответствии с новой предельной внутренней детерминантой проявится в формировании последовательности новых текущих внутренних детерминант. Тут важно подчеркнуть, что субстанция системы, в виде базовых и надстроечных компонентов, при любой из новых текущих внутренних детерминант продолжает выступать в качестве материала по отношению к последующей текущей внутренней детерминанте, и, в конечном счёте, по отношению к предельной.

Ясно, что при таком режиме перестройки системы опора на исходную субстанцию и её влияние на все промежуточные текущие внутренние детерминанты будет тем выше, чем ближе система в исходном своём состоянии была к предельной внутренней детерминанте (на этапе становления), ибо степень устойчивости свойств элементов системы, связей между элементами и степень эффективности отработанных приёмов функционирования, отразившихся в сетевых компонентах, была в этом случае очень высока. Так что в процессе перестройки на новую предельную внутреннюю детерминанту оказывается проще и быстрее приспособить элементарные и более сложные узловые и связующие компоненты к новым, модифицированным функциональным запросам путём изменения структур отношений между ними, а в случае необходимости – несколько модифицировать элементарные базовые и надстроечные компоненты наличной субстанции, чем из внешнего материала формировать для новой детерминанты субстанцию заново.

Следует обратить внимание на то, что если внешняя детерминанта изменилась в небольшой степени, то лишь небольшие перестройки потребуются и в адаптируемой системе, и лишь в небольшом числе компонентов, что особенно важно. А так как остальные компоненты при этом остаются прежними, то, чтобы не нарушить согласованного взаимодействия составных частей всей системы, целесообразно вносить модификации в компоненты, требующие заметной перестройки, таким образом, чтобы максимально полно учесть свойства остальных компонентов, сложившихся ранее. Следовательно, адаптация системы в таких условиях протекает по принципу минимальных изменений уже сложившихся эффективных способов функционирования, и чем медленнее изменяется внешняя детерминанта, тем меньшее число компонентов затрагивается на каждом шаге изменений, тем естественнее и автоматичнее оказывается соблюдённым и реализованным принцип минимальных изменений эффективных способов функционирования. Поэтому, если перестройка системы протекает относительно "плавно", то, несмотря на значительные отличия исходного её состояния от конечного на любом достаточно большом отрезке траектории изменений, субстанция в конечной точке рассматриваемого отрезка оказывается в отношении весьма полной преемственности к субстанции в исходной точке, в связи с тем, что компоненты системы на каждом шаге изменений формируются в основном путём модификации, перекомбинирования и "переквалификации" компонентов субстанции, сформированных на предшествующих шагах перестроек и изменений. Следовательно, эта цепь модификаций не просто восходит к одному источнику – к субстанции системы в исходном её состоянии, но и на любой последующей фазе закрепляет сведения о предшествующих фазах, так как модификация и перекомбинация отражается в преобразованиях схем и структур, представленных надстроечными компонентами всё новых ярусов, включающих в себя компоненты предшествующих фаз адаптации как строительный материал.

Назовём эволюцией (в отличие от уже рассмотренного процесса становления системы с фазовыми перестройками её внутренней детерминанты) процесс именно частичной перестройки системы, процесс её подстройки к несколько изменившимся условиям функционирования, когда её субстанция, т.е. уже существующие элементы и связи между ними, а также сетевые компоненты, отражающие сформировавшиеся виды эффективного функционирования, остаются либо неизменными, если их функциональность не противоречит новым запросам надсистемы, либо превращаются в материал для выработки новой субстанции, если изменившаяся внешняя детерминанта требует изменений в определённых функциональных характеристиках системы и, следовательно, во внутренней детерминанте, чтобы восстановить понизившуюся эффективность системы при изменении того или иного параметра внешней детерминанты.

Хотя формулировка в таких терминах понятия эволюции и его отличия от понятия становления несколько непривычна, однако если исходить из сути данной формулировки, то можно надеяться, что она отражает наиболее распространённые взгляды на природу этих понятий.

Отметим в заключение, что этапы становления нередко остаются недоступными для непосредственного научного анализа: учёный чаще имеет дело лишь с фактами эволюции. Например, процесс становления живых систем непосредственно из неорганического материала до сих пор остаётся лишь объектом предположений и догадок, тогда как об эволюции живых систем науке известно уже не мало.

3.3.  Стадиальная эволюция систем и эволюционная преемственность субстанции.

Любая эволюция, как мы её определили, всегда начинается с того, что система, находившаяся в исходном состоянии глубокой адаптированности и, следовательно, имевшая исходную внутреннюю детерминанту, близкую к предельной, т.е. обеспечивающей практически высшую эффективность функционирования системы при некотором устойчиво сохраняющихся значениях параметров исходной внешней детерминанты, вдруг снижает уровень своей эффективности в связи с тем, что значения определённых параметров внешней детерминанты в некоторой степени изменялись, и в системе возникают перестройки, направленные на восстановление эффективности её функционирования в новых условиях. Но в зависимости от того, каков характер изменения внешней детерминанты, дальнейшие шаги эволюции могут протекать по-разному. Остановимся сначала на двух наиболее важных для наших целей видах эволюции систем.

Начнём с варианта эволюции, когда изменение внешней детерминанты, во-первых, является следствием заметного изменения значения лишь одного из многих её параметров ^[*], и во-вторых, этот параметр изменяется только в одном направлении.

[*_Например, для систем, по отношению к которым внешней детерминантой являются климатические условия, таким однопараметрическим было бы изменение только средней температуры внешней среды при неизменности значений других параметров: средней влажности, освещённости и т.п.]

Рассматриваемый вариант эволюции замечателен тем, что после завершения перестройки системы как следствия некоторого изменения значения определённого параметра внешней детерминанты и, следовательно, после восстановления снизившейся было эффективности функционирования системы, внешняя детерминанта опять несколько изменяется, причём снова путём изменения в том же направлении значения того же параметра. Иными словами, мы рассматриваем эволюцию при однопараметрическом однонаправленном изменении внешней детерминанты. Если такое изменение будет протекать достаточно медленно (или очень мелкими и редкими скачками), то система будет успевать подстраиваться к плавно меняющимся внешним условиям, и эффективность её функционирования при этом может снизиться весьма незначительно. При этом как предельная, так и текущая внутренняя детерминанта системы также будут изменяться и также однонаправленно, лишь в определённом отношении. В этом случае мы имеем право говорить, что внешняя детерминанта, и, соответственно, внутренняя изменяются лишь количественно, хотя, по мере накопления количественных перестроек внутри системы, время от времени в ней, в результате такой эволюции, могут происходить и некоторые качественные скачки.

Данный вид эволюции можно описать и в иных терминах. Вследствие однопараметрического однонаправленного и достаточно постепенного изменения определённого параметра внешней детерминанты внутренняя текущая детерминанта эволюционирующей системы всё время оказывается весьма близкой к предельной и приближающейся к ней. Но при этом сама предельная внутренняя детерминанта системы постоянно сменяется новой, отходит от приближающейся к ней текущей внутренней детерминанты, и это вызывает развитие очередных шагов эволюции системы в том же направлении. Если воспользоваться термином "траектория эволюции", то в рассматриваемом случае мы имеем дело с прямолинейной траекторией.

Такая перестройка системы несколько напоминает её фазовые перес­тройки на этапе становления. Однако там текущая детерминанта системы приближалась к предельной, остающейся неизменной, и поэтому про­цесс перестройки достигал практического завершения, тогда как здесь те­ку­щая детерминанта хотя и "догоняет" предельную, но поскольку предельная "упорно уходит" от текущей, то это движение принципиально может не иметь завершения, хотя внутри системы, при таком однонап­равленном количественном изменении внешней и внутренней детерминанты, могут время от времени происходить, как уже говорилось, и качест­венные изменения. Состояния системы между такими качественными перестройками принято называть не фазами, как в случае становления системы, а стадиями, а сам этот вариант эволюции – стадиальным.

Поскольку смена стадий начинается после этапа становления системы и эта смена осуществляется вполне закономерным образом, то каждой из последовательных стадий можно дать специальное имя или хотя бы пронумеровать их.

Хотя при стадиальной эволюции системы её текущая и предельная внутренняя детерминанта непрерывно изменяется, смещается в определённом направлении на некоторой шкале, задаваемой количественным однонаправленным изменением определённого параметра внешней детерминанты, тем не менее мы имеем право считать внешнюю и внутреннюю детерминанту системы, эволюционирующей таким образом, неизменной, ибо каждая из них считается "верной" избранному направлению изменения вполне определённого параметра внешней детерминанты и поэтому качественно является той же самой.

Обратим теперь внимание на следующую особенность стадиальных перестроек. Если они протекают достаточно медленно, "ламинарно", например, под влиянием небольших и далеко отстоящих друг от друга во времени скачков значений определённого параметра внешней детерминанты, то выявление новых модификаций функциональных возможностей системы будет осуществляться главным образом за счёт резервов, ещё не использованных интенционально наличных структур состояний и поведений системы. Иными словами – за счёт перестройки и надстройки новых уровней сетевых компонентов субстанции. При этом базовые компоненты, актуализируя, в соответствии с новыми функциональными запросами, некоторые новые из своих интенциальных структур взаимодействий, могут несколько модифицироваться для увеличения эффективности функционирования в новых узлах актуальных связей. Ясно, что при всех таких перестройках будет автоматически соблюдаться уже отмечавшийся принцип минимальных изменений уже сложившихся эффективных способов функционирования и, несмотря на значительность накапливающихся эволюционных перестроек, будет обеспечиваться высокий уровень преемственности субстанции между исходным и предельным состоянием системы. И если даже, по мере стадиальной перестройки, прямая функциональная нагрузка на некоторую группу компонентов падает, то они, будучи звеньями в цепи взаимодействий глубоко адаптированной системы, всё равно остаются нужными системе уже потому, что позволяют обойтись без существенных преобразований структуры взаимодействий функционально нагруженных компонентов и подсистем. Будучи таким образом сохранёнными в непрерывно стадиально перестраиваемой системе, эти недогруженные компоненты рано или поздно находят себе какую-либо новую функцию, в том или ином отношении сходную с функцией, для выполнения которой формировались эти компоненты. Следовательно, в стадиально эволюционирующих системах высокий уровень преемственности субстанции обеспечивается и благодаря тому, что лишь очень небольшая доля компонентов "атрофируется" в процессе этих стадиальных перестроек.

Подчеркнём ещё раз, что особенность преемственности субстанции при стадиальном развитии выражается в наращении уровней надстроечных компонентов, формируемых из одних и тех же узловых элементов, и увеличении числа тонких модификаций узловых компонентов, восходящих ко всем тем же исходным элементам. Следовательно, при этом совмещается существенная структурная и субстанциальная перестройка с высоким уровнем преемственности субстанции и накопленных структурных характеристик, хотя и оказывающихся на всё более глубоких уровнях системы в связи с появлением всё новых уровней сверху, но продолжающих обеспечивать высокое значение функциональной эффективности всей системы.

Отметим в заключение, что если мы постоянно подчёркиваем, что условием стадиальной эволюции является медленное изменение определённого параметра внешней детерминанты, то отсюда ещё не следует, что и внутри системы все перестройки протекают только плавно. Дело в том, что когда, под влиянием возникшего запроса надсистемы, для осуществления какой-либо функции обнаруживаются возможности создания новых компонентов за счёт актуализации ранее не использовавшихся интенциальных структур базовых элементов, и когда эти структуры окажутся закреплён­ными благодаря возникновению надстроечных сетевых компонентов ещё более высокого уровня, то после этого само формирование новых субстанциальных компонентов нижних уровней с такой структурой начинает производиться в системе с большой скоростью. Так практически реализуется один из путей перехода количества в качество, система переживает период довольно быстрой перестройки, но она оказывается возможной лишь потому, что перед этим в течение достаточно долгого времени шла незаметная подготовка к этому качественному скачку. Именно такие сравнительно короткие периоды перестроек и могут служить объективным признаком перехода из одного стадиального состояния в другое.

3.4.  Типологическая и циклическая эволюция систем, исходный и предельный тип системы.

Если, в отличие от вышеописанного случая стадиальной эволюции, в надсистеме одновременно изменяются значения нескольких параметров, причём изменяться они могут и с разной скоростью, вплоть до того, что один из параметров может совсем перестать изменяться, а значения другого параметра вдруг окажутся вариабельными, то в этом случае мы также будем иметь дело с эволюцией системы, с траекторией её перестроек, то теперь эта траектория окажется уже не прямолинейной, а зигзагообразной, и каждое такое изменение направления эволюции следует тракто­вать как качественное. Но это значит, что мы уже не имеем права гово­рить о тождестве как внешней, так и внутренней детерминанты эволюцио­нирующей системы. Просто, несмотря на то, что в силу непрерывности процесса эволюционных перестроек, мы должны считать, что система остаётся той же системой, но будучи той же, она оказывается качественно не такой же системой. Соответственно качественно изменяющейся будет, при таком виде эволюции, и внутренняя детерминанта системы, как предельная, так и текущая, непрерывно превращающаяся в предельную, "догоняющая" её.

Чтобы подчеркнуть качественный характер изменений эволюционирующей системы, будем говорить, что результатом такой не однонаправленной эволюции является изменение типа системы, или типологическое её изменение. Тогда и данную разновидность эволюции было бы правильно назвать типологической.

В этом смысле изменения внутренней детерминанты в процессе становления системы являются фазовыми; изменения в процессе однонаправленной однопараметрической эволюции – количественными, стадиальными; а изменения в процессе разнопараметрической эволюции – качественными, типологическими.

Из такого сопоставления видов изменения внешних и внутренних детерминант вытекает возможность существования и некоторых иных видов эволюции систем. Так, например, теперь очевидно, что возможен однопараметрический, но не однонаправленный вариант эволюции, когда значение определённого параметра внешней детерминанты сначала сдвигается в одном направлении, а потом – в противоположном, возвращаясь к первому, и повторяется это движение многократно. Такой вид эволюции можно назвать циклическим, или колебательным. Естественно, что при циклической эволюции системы её внутренняя детерминанта, если внешняя детерминанта изменяется достаточно медленно, остаётся в пределах одного и того же типа: циклически изменяются только стадиальные её характеристики.

Поскольку мы различаем качественные и количественные изменения внешних и внутренних детерминант систем и вообще всего их состояния, то естественно сделать вывод, что при любом из качеств, т.е. в системе любого типа, могут быть различные количественные, т.е. последовательные стадиальные состояния, проявляющиеся после её становления как заметно различимые сменяющие друг друга перестройки системы при тождестве её типа. Но это значит, что нас может интересовать вопрос и о том, в каком из последовательных стадиальных состояний, присущих данному типу, находится система, каков, например, номер этого состояния. Ясно так же, что аналогичные по номеру стадии в системах разного типа будут иметь некоторые общие черты (поскольку они отражают одинаковые градации на стадиальной шкале) и некоторые отличительные черты (поскольку они отражают аналогичные стадии систем разных типов). Следовательно, опознать тот факт, что мы имеем дело с двумя системами, имеющими аналогичные стадии на шкале стадиальных перестроек, тем легче, чем ближе между собой эти системы типологически. При этом, независимо от стадии, система является тем более ярким представителем определённого типа, чем выше уровень её адаптированности, чем ближе её текущая внутренняя детерминанта к предельной.

После того, как система начнёт типологически эволюционировать в связи с возникновением новой предельной внутренней детерминанты под влиянием внешней детерминанты нового качества и исходной субстанции предшествующего качества, все характеристики системы, связанные с понятиями исходности и предельности, окажутся противопоставленными также и типологически. Всё, что связано с понятием исходности – внешняя и внутренняя детерминанты, состояние системы, её субстанция, – всё это будет в рассматриваемом случае относиться к системам одного типа, а всё, что связано с понятием предельности, окажется соотнесённым с системами другого типа. Следовательно, при типологической эволюции текущие характеристики системы, определяемые, как и при всех иных видах эволюции, исходными и предельными параметрами, связаны с понятием типа таким образом, что для них можно и нужно указывать, каков исходный тип данной характеристики, каков её предельный тип и каково место этой текущей характеристики на траектории эволюции по отношению к исходному и предельному типу.

3.5.  Отношения между исходной и предельной субстанцией и структурой при типологической и циклической эволюции систем.

Очевидно, что очень быстрая "турбулентная" типологическая перестройка может привести к тому, что запросы на выполнение новых функций, задаваемых предельным типом, не будут успевать удовлетворяться внутренними резервами актуализации ранее не использовавшихся интенциальных структур базовых компонентов субстанции системы, поскольку выявление и закрепление этих резервных структур как одна из форм адаптации системы требует определённого времени. Ясно, что чем продолжительней будет этот процесс, тем устойчивей будет функциональное состояние системы. Следовательно, большая скорость типологических перестроек чревата:

– во-первых, утратой надстроечных компонентов субстанции системы на высших уровнях, в той мере, в какой задаваемые ими структурные характеристики уже не соответствуют новым запросам надсистемы;

– во-вторых, вообще утратой целых надстроечных уровней, поскольку новые структурные характеристики не имеют времени сформироваться, а так как система должна всё-таки функционировать, надстраиваясь на новую предельную детерминанту, то…

– в-третьих, возрастает роль полифункционального окказионального использования компонентов нижних уровней субстанции, а также…

– в-четвертых, появляется тенденция компенсировать ослабленные при такой быстрой перестройке функциональные потенции системы втягиванием в неё новых компонентов нижних уровней из любых доступных внешних источников, тем более что уменьшение числа закреплённых, специализированных структурных интенций элементов, удерживаемых ранее компонентами высших надстроечных уровней субстанции, делает возможным использование новых базовых компонентов с менее определёнными валентностями.

Следовательно, в среднем не только число исчезнувших компонентов верхних уровней субстанции оказывается при больших скоростях типологической перестройки меньше, чем число появившихся в результате адаптации новых, но и среди базовых элементов, т.е. компонентов нижних базовых уровней субстанции системы, некоторые начинают пропадать, а на их месте появляются почерпнутые извне, нередко довольно случайные и наспех приспосабливаемые к новым функциям, новые базовые компоненты.

Однако следует подчеркнуть, хотя это фактически уже сказано, что наибольшие изменения протекают при этом всё-таки на верхних уровнях субстанции системы, и, следовательно, и по внешним признакам, и по существу, быстрая типологическая эволюция затрагивает прежде всего структурные параметры системы при относительной устойчивости её базовой субстанции, её элементов.

Необходимо обратить внимание и на то, что сам факт наличия иерархии уровней компонентов субстанции свидетельствует о том, что и среди базовых компонентов мы должны замечать разную степень базовости, т.е. можно представить эти компоненты не в виде однородного слоя, а в виде поля, имеющего свой центр и периферию. И тогда чем ближе компонент к этому центру, тем он в большей мере является базовым и, следовательно, более значимым для системы, вплетённым в большее число отношений и связей, а потому – и более устойчивым. В то же время чем компонент дальше от центра, тем он имеет меньшую степень базовости, менее значим и менее устойчив в системе.

С учётом этого легко понять, что утрата исходных базовых компонентов системы при её типологической перестройке и втягивание в систему новых базовых компонентов из внешних источников, начинается, конечно, в основном с периферийных участков базового поля, тогда как центральный участок базового поля, сжимаясь, как шагреневая кожа, продолжает в основном состоять из исходных элементов, которые сформировались ещё при адаптации системы к её исходному типу.

Конечно, на детали этого процесса влияет и то, насколько велико качественное различие между исходной и предельной детерминантной типологически эволюционирующей системы, однако общий характер рассмотренных механизмов перестройки при этом сохраняется.

Остановимся теперь на случае, когда качественная, т.е. типологическая перестройка системы протекает весьма медленно, так что система располагает достаточным временем для того, чтобы во множестве интенциальных структур своих элементов обнаружить и закрепить такие, которые более эффективны при новых функциональных запросах.

Ясно, что при таком, более "ламинарном", процессе будет происходить в основном не утрата компонентов верхних, надстроечных уровней субстанции, а появление новых компонентов взамен отмирающих. А поскольку интенциальные валентности базовых компонентов при этом остаются функционально нагруженными, то потребность в новых элементах субстанции будет небольшой, так что базовое поле системы изменится незначительно, обновятся лишь наиболее периферийные его элементы. При этом, конечно, следует иметь в виду, что даже при очень медленных типологических перестройках центральный участок базового поля субстанции систем сожмётся тем больше, чем выше степень качественного различия между исходным и предельным типом системы.

Отсюда, в частности, ясно, что при циклической медленной перестройке, поскольку качество внешней детерминанты остаётся неизменным, система в основном то увеличивает, то уменьшает число надстроечных уровней субстанции, сохраняя довольно устойчиво базовое поле своих элементов. Если же циклические перестройки протекают ускоренно, то хотя и в меньшей мере, чем при ускоренной типологической перестройке, но система всё равно теряет надстроечные компоненты высших уровней субстанции, и базовое поле её элементов тоже начинает сжиматься, а периферийная его часть – заменяться элементами, почерпнутыми из внешних источников.

Так мы приходим к выводу, что наивысшая степень преемственности субстанции в эволюционирующей системе имеет место при медленной стадиальной однонаправленной перестройке, ниже степень этой преемственности при циклических (даже медленных) перестройках, ещё ниже – при типологической перестройке, причём минимальная она при типологических перестройках, протекающих очень быстро, вызывающих "турбулентности" на эволюционной траектории системы. При этом особенности предельного типа наиболее ярко проявляются в изменениях на высших, надстроечных уровнях субстанции системы и, следовательно, на структурных особенностях её состояний и поведения, тогда как наследие исходного типа наиболее устойчиво и ярко проявляется на базовых компонентах, т.е. на узловых элементах системы, причём тем устойчивее и ярче, чем ближе элемент к центральной части базового поля системы.

3.6.  Полифункциональная эволюция систем, главная и вспомогательные детерминанты, главная часть преемственно сохраняемой субстанции.

Обратим теперь внимание на то, что до сих пор мы исходили из наличия либо неизменной внешней детерминанты, либо количественно или качественно изменяющейся, но всякий раз на рассматриваемом этапе эволюции внешняя детерминанта оставалась единственной. Однако в принципе могут существовать и такие надсистемы, у которых в функциональном узле формирующейся системы наличествует, практически одновременно, несколько внешних детерминант, т.е. возникает потребность в том, чтобы система могла функционировать, постоянно переключаясь либо на несколько заметно различающихся условий работы, либо на несколько модификаций своей функции.

Очевидно, что многообразие надсистем, в которых формируются системы, регулярно попадающие в различные условия функционирования или же вынужденные переключать свой режим работы с выполнения одной функции на выполнение другой, чрезвычайно велико. Но во всём этом многообразии можно выделить два полярных случая.

Один, более простой случай, определяется тем, что каждый из видов запросов надсистемы на определённые свойства системы, т.е. каждая из нескольких внешних детерминант, настолько значительно отличается от всех остальных, что это приводит к необходимости возникновения специальной, отдельной системы на каждую из внешних детерминант. Следовательно, свойства любой из этих отдельных систем будут складываться на основе уже рассмотренных нами принципов, и внутренняя детерминанта такой системы может претерпевать фазовые, стадиальные, типологические или циклические изменения.

Второй случай имеет место тогда, когда во множестве внешних детерминант, т.е. во множестве "запрашиваемых" надсистемой функций или режимов работы, явно выражена иерархия значимости: одна из внешних детерминант существенно выделяется как главная, доминирующая, наиболее важная, совершенно необходимая и поэтому требующая функционального удовлетворения в первую очередь, тогда как остальные лишь желательны, имеют подчинённый характер, т.е. они таковы, что потребность в функциях, которые должна выполнять система в соответствии с этими вспомогательными детерминантами, возникает существенно реже, чем потребность в осуществлении главной функции, и особенно важно то, что с помощью средств предназначенных для выполнения главной функции, система, хотя и не с такой эффективностью, но всё-таки может выполнить эти вспомогательные функции.

Такая иерархия внешних детерминант и функций соответственно оказывается перенесённой и на внутренние детерминанты системы, и на особенности её становления.

Лучшие резервы исходного материала при любых изменениях будут в рассматриваемых системах тратиться на удовлетворение главного функционального запроса, и главная внутренняя детерминанта приобретёт наибольшую степень устойчивости за счёт поддержки со стороны частных детерминант, формирующихся для выполнения главной функции. Следо­ва­тельно, и субстанция, и структура системы будет определяться прежде всего главной детерминантой.

Соответственно при формировании средств удовлетворения вспомогательных функциональных запросов может быть использован либо тот материал, который остался неизрасходованным при удовлетворении запросов главной внешней детерминанты, либо после соответствующей модификации и подгонки, те элементы, те связи и те сетевые компоненты и задаваемые ими приёмы функционирования, которые уже сформировались для осуществления главной функции, т.е. уже стали субстанцией данной системы. Следовательно, такая система будет иметь, кроме главной, ещё и вспомогательные внутренние детерминанты, которые в основном будут представлять собой модификации главной внутренней детерминанты, хотя, несомненно, появление вспомогательных функций системы и возникновение вспомогательных внутренних детерминант в той или иной степени скажется на параметрах главной детерминанты. Системы этой разновидности естественно назвать полифункциональными.

Как следует из природы полифункциональности, она может сложиться лишь на базе системы, глубоко адаптированной в соответствии с главным функциональным запросом, на базе высокой устойчивости главной внутренней детерминанты, близости её к предельной. Но это значит, что нельзя ожидать полифункциональности от систем, находящихся в начальных фазах своего становления, т.е. таких систем, у которых текущая детерминанта ещё далека от предельной, а также от систем, которые сравнительно недавно претерпели качественные и, следовательно, типологические перестройки и поэтому, тоже ещё далеки от глубокой адаптированности на пути от исходного своего типа к предельному. Не предрасположены к полифункциональности и системы, испытывающие хотя и однокачественные, но довольно частые циклические перестройки.

По-видимому, лишь в системах, переживающих медленную стадиальную эволюцию, вероятность полифункциональности наивысшая. Действительно,  если на некотором уровне однонаправленного изменения значения определённого параметра внешней детерминанты возникает потребность в количественном, но не качественном изменении внутренней детерминанты, и при этом в системе уже была или появилась необходимость в выполнении некоторой вспомогательной функции, то в этот период складываются благоприятные обстоятельства для того, чтобы осуществлялась как очередная стадиальная подстройка главной детерминанты, так и приспособление субстанции системы, сформированной на базе модифицируемой главной детерминанты, к функционированию системы в соответствии с запросами на вспомогательную функцию, т.е. для того, чтобы сфор­мировалась и вспомогательная внутренняя детерминанта. А так как по самому определению сила запроса на вспомогательную функцию существенно слабее, чем на главную, то даже при стадиальной эволюции развитие полифункциональности возможно лишь тогда, когда количественные изменения внешней детерминанты протекают "ламинарно", т.е. со скоростью, гораздо меньшей, чем это необходимо для перестройки основной детерминанты, иначе вспомогательные детерминанты не успевают сформироваться.

Следовательно, если полифункциональная система сформировалась, то, при всём многообразии её функций и, соответственно, детерминант, в способах выполнения ею этих функций будет обязательно наблюдаться широкое использование хотя и по-разному модифицированных, но исходно одних и тех же элементов, принципов их связи, а также эффективных приёмов получения требуемых результатов. Иными словами, в полифункциональных системах очень высок уровень преемственности субстанции не только в процессе стадиальных перестроек, но и в процессе формирования вспомогательных подсистем. При этом "преемлется" прежде всего субстанция, выработанная для осуществления главной функции. Поэтому в элементах, связях, а также в оптимальных структурах и приёмах функционирования, отражённых в сетевых компонентах, можно выделить некое ядро, главную часть, с учётом, конечно, того, что переход от главного к вспомогательному может быть нерезким. Ясно также, что в главном ядре преемственность тем выше, чем ближе компонент к центральному участку базового поля.

Рассмотренный вариант развития полифункциональной системы не является единственным. Но его отличие от полифункциональных систем, возникших иным способом, нам удастся сформулировать позже. А пока подчеркнём, что все подсистемы полифункциональной системы имеют внутреннее происхождение, так как являются модификациями тех средств, которые сформировались в системе сначала для осуществления главной функции.

Обратим в заключение внимание на гносеологические аспекты полифункциональности. На этапе системного рассмотрения изучаемого объекта целесообразно абстрагироваться от его полифункциональности, и если исследователю удастся при этом выявить прежде всего главную внутреннюю детерминанту объекта, то он уже сможет воссоздать картину становления и функционирования этого объекта. Правда, это будет картина без некоторых деталей, так как они не могут не утеряться вследствие отвлечения от вспомогательных внутренних детерминант, но зато картина будет целост­ной и верной в отражении основных тенденций эволюции этого объекта как системы. Лишь после этого целесообразно приступать к учёту вспомогательных детерминант, не рискуя за деталями потерять главное.

3.7.  Относительность отличий становления от эволюции; изогенность, гетерогенность и преемственность субстанции.

Введя понятие становления системы и эволюции системы, рассмотрев такие разновидности эволюции, как стадиальная, типологическая, циклическая и полифункциональная, установив, что системы, ставшие на тот или иной путь перестроек и изменений, имеют разную степень преемственности субстанции, остановимся теперь на тех моментах системных перестроек, которые в той или иной мере размывают границы между введёнными их разновидностями. Начнём с анализа процесса становления.

Определяющей чертой этого вида перестройки является то, что в нём нельзя указать исходную детерминанту, так как для выполнения функций, задаваемых внешней детерминантой, система формируется непосредственно из некоторого внешнего, по отношению к системе, материала.

Однако эта черта наиболее ярко проявляется лишь на самых ранних фазах становления системы. По мере же закрепления внутренней детерминанты и приближения её к предельной, накопленный уровень адаптированности системы приводит к тому, что в качестве материала для её очередных адаптационных перестроек и подстроек начинает использоваться, путём дублирования и модификации, не только внешний резерв, но и некоторые уже сложившиеся наиболее значимые для системы компоненты, т.е. собственная её субстанция, и прежде всего – её главная часть. Следовательно, этим процесс становления начинает быть всё более похожим на процесс эволюции.

Соответственно и наоборот: в процессе эволюции можно усмотреть и некоторые моменты процесса становления. Так очевидно, что поскольку при эволюции субстанциальная преемственность не абсолютна и наиболее полно она осуществляется лишь для главной части, то формирование эволюционирующей системы, конечно, не полностью, но в некоторой мере, может происходить и за счёт внешних источников материала.

В свете сказанного ранее ясно, что при всех видах эволюции, если она происходит относительно быстро, доля внешних материальных пополнений, по сравнению с собственно эволюционными перестройками исходной субстанции в субстанцию предельного состояния, оказывается большей, чем в случае плавной эволюции. При этом моменты становления в механизмах эволюции наиболее свойственны типологическим перестройкам систем, а минимум отклонений от собственно эволюционных механизмов наблюдается при стадиальных перестройках, особенно если они достигли уровня формирования полифункциональной системы.

Следовательно, чем сильнее отличие исходного типа системы от предельного, чем резче изменяет система свои типологические характеристики, тем значительнее роль моментов становления в общей эволюционной перестройке, и мы имеем право говорить, что мы рассматриваем именно эволюционный процесс лишь постольку, поскольку эволюционные моменты явно преобладают над моментами становления.

В этой связи остановимся ещё на одной стороне отношений между материалом и субстанцией системы. Если становление системы и формирование её субстанции было осуществлено на базе определённого материального ресурса, то будем говорить, что субстанция данной системы изогенна с этим материалом.

Все другие системы, сформированные на базе этого же материала, также будут иметь субстанцию, изогенную с этим материалом, а при сопоставлении таких систем естественно считать, что их субстанции изогенны друг с другом.

Если материал является изогенным по отношению к субстанции некоторой надсистемы, и в этой надсистеме протекает процесс становления системы, формирование субстанции которой осуществляется на базе того же ресурса материала, то тогда эта субстанция оказывается изогенной с субстанцией надсистемы, и поэтому приобретает смысл такая характеристика системы, как её изогенность с надсистемой.

Надсистема, включающая в себя только изогенные друг с другом системы, может быть охарактеризована как изогенная надсистема. Соответственно и система, если каждый её элемент изогенен с одним и тем же материалом, оказывается изогенной системой.

Если же какой-либо элемент системы сформирован при использовании иных материальных ресурсов, чем материальные ресурсы, использованные при формировании остальных элементов, то субстанция такой системы и, следовательно, система как целое окажется гетерогенной. Соответственно и надсистема, включающая в себя гетерогенные между собой системы, будет гетерогенной.

По существу, ещё одна форма изогенности системы как целого возникает в том случае, когда обеспечивается преемственность субстанции в процессе перестройки системы. Отличие этого варианта изогенности заклю­чается лишь в том, что имеется в виду не изогенность составных час­тей системы между собой в некоторый момент времени, а изогенность субстанции как целого в одной точке на траектории перестроек системы с суб­станцией этой системы в другой точке траектории, например, в исходном и в предельном состоянии. Если же в предельном состоянии субстанция системы утратила часть компонентов, составляющих субстанцию в исходном состоянии, то изогенность субстанции системы на траектории изменений нарушилась, состояния субстанций стали гетерогенными, и этот вид гетерогенности мы ранее охарактеризовали как проявление неполноты преемственности субстанции.

Если рассматривать субстанцию системы в исходном и некотором предельном или промежуточном текущем состоянии, то мы увидим, что полнота преемственности у различных частей субстанции будет неодинаковой. С одной стороны, наибольшую устойчивость будет проявлять, как мы уже говорили, главная часть субстанции. С другой стороны, если система переживает качественные, типологические перестройки, а не фазовые или стадиальные, то вопрос о том, какие из частей системы скорее заменятся новыми, включающими элементы внешнего материала, будет зависеть и от того, сколь велика сила запроса на новую для системы функцию и каков резерв времени для того, чтобы успеть приспособить исходно существующие компоненты (элементы, связи и сетевые компоненты, даже целые подсистемы) к выполнению этой новой функции. Иными словами, при типологических и притом очень быстрых перестройках объём даже главной части субстанции в процессе преемственности между исходным и новым состоянием может значительно уменьшиться по сравнению со случаями, когда эволюция протекает плавно и, тем более, однокачественно.

Если же вспомнить теперь об уровнях субстанции, то мы придём к заключению, что и в главной части быстро перестраивающейся системы наиболее устойчивыми оказываются базовые компоненты, а среди них устойчивость тем выше, чем ближе базовый компонент к центральному участку базового поля. Из этого факта вытекает одно важное следствие: в зависимости от типа эволюции преемственность субстанции может проявляться в разной степени, но какова бы ни была эта степень, т.е. каким бы ни было поле сохранившихся исходных компонентов субстанции, любое поле будет представлять собой одну из возможных проекций разных по высоте топографических горизонтальных срезов одного возвышения, причём проекция вершины будет соответствовать центральному участку базового поля субстанции системы в её главной части. Следовательно, несмот­ря на значительные возможные различия в степени преемственности субстанций при различных видах эволюции системы, связь её с исходным сос­тоянием проявляется на базовых компонентах субстанции до тех пор, пока ещё можно обнаружить хотя бы минимальный участок базового поля.

3.8.  Конкретные отношения между изогенностью и преемственностью в процессах становления и эволюции.

Если рассматривать процессы становления и эволюции, отвлекаясь от того факта, что каждый из них содержит в себе некоторую долю моментов другого процесса, то тогда эти процессы в терминах изогенности и преемственности выглядят следующим образом.

Процесс становления системы основан на формировании её субстанции из некоторого внешнего ресурса материала. Поэтому все части и элементы такой системы изогенны с этим материалом, и можно сказать, что все компоненты субстанции системы в процессе и после завершения становления изогенны между собой, а система как целое – изогенна материалу. Но поскольку не весь материал преобразуется в субстанцию, то в лучшем случае можно говорить лишь о частичной преемственности между материалом и субстанцией системы в процессе её становления.

Если после становления в системе начнётся процесс эволюции, то нетрудно представить идеализированные отношения изогенности и преемст­венности и в этом процессе.

Поскольку обновление и модификация субстанции при "чистой" эволюции предполагает использование только таких средств, как преобразование и комбинирование компонентов субстанции, сложившейся на предшествующих этапах становления и эволюции, т.е. субстанции исходного состояния системы, то ресурсы какого-либо внешнего материала при этом вообще не используются, и на всех этапах эволюции система остаётся изогенной исходному своему состоянию, а субстанциальная преемственность оказывается полной. Однако имея в виду, что абсолютно "чистого" процесса и становления, и эволюции быть не может, то в нарисованную только что картину перестройки систем требуется ввести важные поправки.

Всё, что касается утверждений о преемственности субстанции в рассматриваемых процессах, тем более справедливо, чем более базовый уровень представляет рассматриваемый компонент субстанции, тем более центральное положение занимает он среди компонентов базового поля. Следовательно, эволюционирующая система имеет такой центральный участок базового поля, компоненты которого сохранились на этапах преемственности от исходного состояния системы, и чем центральнее положение компонента в этом поле, тем из более ранних этапов становления этого состояния он унаследован.

Соответственно и наоборот, чем ниже степень базовости компонента, чем более высокие надстроечные уровни он занимает, тем больше вероятность того, что сформировался он на поздних этапах становления или даже вообще не принадлежит исходному состоянию, исходному типу, а отра­жа­ет текущие запросы новой надсистемы, новой предельной детерминанты, нового предельного типологического состояния. Следовательно, если обращать внимание прежде всего на надстроечные уровни субстанции системы, а среди базовых компонентов – на максимально удалённые от центрального участка базового поля, то мы получим представления прежде всего о текущих функциональных запросах наличной надсистемы, а сопоставляя унаследованные из исходного состояния характеристики и компоненты системы с новейшими и периферийными, мы увидим те тенденции, по которым экстраполируется предельное состояние системы.

Если ещё учесть, что компоненты высших уровней субстанции, функционально являющиеся надстроечными, характеризуют прежде всего структурные параметры состояний и поведение системы, то можно к тому же отметить следующие особенности эволюционирующей системы. Структурные параметры системы, отражённые в надстроечных компонентах субстанции, свидетельствуют о её адаптированности к текущей внешней детерминанте и о её ориентированности на предельную детерминанту, на предельное типологическое состояние, а наиболее устойчивые субстанциальные параметры, т.е. компоненты субстанции центрального участка базового поля, связывают систему с исходным типом, причём если периферийный участок базового поля гетерогенен центральному и разрастается, то это свидетельствует о нарастании степени изогенности компонентов базового поля с текущим состоянием надсистемы.

Чем большую долю представляет гетерогенный периферийный участок базового поля по отношению к центральному, тем больше моментов становления на фоне общего процесса эволюции претерпела система в результате качественного изменения внешней детерминанты, тем более существенные перестройки испытывает она на пути к предельной детерминанте, т.е. к новому типологическому состоянию. И если при этом текущее состояние характеризуется малым числом надстроечных уровней, то это значит, что новые структурные запросы надсистемы перекладываются на более базовые уровни компонентов субстанции, и это возможно лишь при привлечении новых элементов из внешних источников материала.

Следовательно, при уменьшении изогенности системы её исходной надсистеме и увеличении текущей, при нарастании гетерогенности между центральным участком базового поля и его периферией. Доля моментов становления при такой эволюции системы и преемственность между исходной и текущей субстанцией будет минимальна, особенно если речь идёт об эволюции полифункциональной системы и о вспомогательных её детер­ми­нан­тах. А это равнозначно тому, что если полифункциональная система пере­хо­дит в режим ускоренной типологической эволюции, то в первую очередь вместе с исходной изогенностью субстанции, она теряет свойство полифункциональности.

Однако дело не только в скорости эволюции системы. При заданной скорости утрата полифункциональности и нарастание гетерогенности сис­те­мы будет накапливаться медленно в том случае, когда эволюционирующая система исходно более глубоко адаптирована, по сравнению со случа­ем меньшей глубины исходной адаптированности. Объясняется это тем, что высокому уровню адаптированности и, следовательно, сформированности валентностей элементов соответствует большая выраженность главной внутренней детерминанты, более заметное противопоставление главной части исходной субстанции вспомогательным её частям и, следовате­ль­но, большая сопротивляемость исключению компонентов главной части субстанции компонентами внешнего материала, больший объем главной части.

При некоторой определённой скорости эволюции системы гетерогенность будет накапливаться медленнее и в том случае, когда внешним источником материала является тот самый материальный резерв, который использовался в процессе её становления и поэтому является изогенным с её исходной субстанцией. А если при этом эволюционирующая система окажется изогенной с материалом, из которого формировалась надсис­те­ма, то условий для роста гетерогенности системы будет ещё меньше. Отсю­да понятно, что если система эволюционирует стадиально, т.е. при измене­нии лишь количественного значения определённого параметра внешней детерминанты, задаваемой надсистемой, то тем самым подразумевает­ся тождество надсистем. И если в исходном состоянии система изогенна со своей надсистемой, то стадиальная эволюция этой изогенности не нарушит.

Соответственно и наоборот: если эволюция системы возникает в связи с заменой исходной надсистемы новой текущей надсистемой, гетерогенной исходной надсистеме, то каждый момент становления в процессе эволюции есть одновременно момент утраты субстанциальной преемст­вен­ности между исходным и текущим состоянием системы, процесс сужения центрального участка базового поля. Но в то же время каждый такой момент – это не только разрастание – гетерогенного центральному – периферийного поля, но и увеличение, через эту периферийную базовую субстанцию, степени изогенности эволюционирующей системы с текущей надсистемой: система не только надстроечными уровнями субстанции и, следова­тельно, структурными своими характеристиками срастается с новой надсистемой, но и на всё более глубоком базовом уровне становится с ней изогенной, утрачивая связь с "родной" исходной стихией.

4.    Множества типологически, генеалогически, стадиально и ареально близких систем и основания их выделения.

4.1.  Дивергентная типологическая эволюция и множества исходно зависимых (генеалогически близких) систем.

До сих пор мы говорили о ситуациях, в которых представлена надсистема, а в недрах её формируется или функционирует уже сформировавшаяся система, черпающая материал для своего становления и для поддержания функциональной готовности либо в некотором внешнем источнике резервов, либо преимущественно "из себя", т.е. используя и приспосабливая уже сложившиеся элементы, связи и приёмы функционирования для удовлетворения новых функциональных запросов в случае их возникновения в надсистеме.

Теперь обратим внимание на то, что всё рассмотренное не теряет силы, если учесть и тот факт, что в принципе может существовать не единственный, а несколько экземпляров одной и той же системы. Следовательно, возможны и такие коллизии, когда системы из определённой совокупности, определённого множества экземпляров некоторой исходной системы, сформировавшиеся в соответствии с внешней детерминантой общей для них исходной надсистемы, выйдут из недр этой надсистемы и начнут функционировать независимо в других надсистемах.

Если эти надсистемы качественно различны, то, как мы уже рассмотрели, подобное вхождение в них новых систем с неизбежностью приведёт к тому, что каждая из систем, попав в новую для неё надсистему, сменит свою предельную детерминанту и начнёт эволюционировать, изменяя тип своей текущей внутренней детерминанты.

Как мы уже видели, чем выше степень качественного различия между исходной и новой внешней детерминантой, задаваемой надсистемой, тем больше отличается внутренняя исходная детерминанта системы от внутренней предельной, тем быстрее протекает типологическая перестройка, тем более возрастает гетерогенность между исходной и текущей субстанцией эволюционирующей системы, тем более утрачивается субстанциальная преемственность и тем выше изогенность системы с текущей надсистемой.

Так во всех системах этого исходного множества независимо начнётся типологическая эволюция, результатом которой будет увеличение степени гетерогенности каждой из систем не только с исходным состоянием, но и между собой. В то же время это приводит к увеличению степени изогенности каждой системы в новой текущей надсистеме за счёт сужения центрального участка базового поля субстанции и разрастания нового периферийного участка. При этом, как мы ранее установили, те компоненты базового уровня субстанции, которые сохранились в системе, имеющей наименьшую величину центрального участка базового поля, в основном окажутся сохранившимися и в остальных системах данного множества систем, тогда как периферийные части этого поля будут у них гетерогенными, если гетерогенны новые текущие надсистемы. Графически этот процесс перестройки множества исходно тождественных систем можно представить как постепенное расхождение нескольких траекторий эволюции из одной исходной точки, уменьшение толщины каждой линии, связывающей её с исходной точкой и представляющей площадь центральной части базового поля, но одновременно как увеличение этой толщины за счёт "оседания" на ней элементов нового качества в периферийной части базового поля.

Процесс разрастания типологических различий между системами носит название дивергентной типологической эволюции множества систем.

Если при этом системы дивергентного множества восходят к экземп­лярам одной системы, то естественно назвать её исходной системой для этого множества дивергентно эволюционирующих систем, и поэтому каждая из них, кроме своей текущей надсистемы, текущей внешней и внутренней детерминанты, текущей субстанции, текущего состояния, должна характеризоваться и параметрами исходной системы, т.е. тем, какая у неё была исходная надсистема, исходная внешняя и внутренняя детерминанта, исходная субстанция, каким было исходное состояние, исходный тип системы. А так как качественное различие исходных и текущих параметров вызывает в каждой из дивергирующих систем типологические перестройки, то если функциональные запросы их надсистем в течение достаточно долгого времени останутся неизменными, каждая из этих систем на предельных этапах подстройки к новой надсистеме приобретает "запрашиваемые" параметры, и поэтому уже в текущем своём состоянии она должна характеризоваться и этими предстоящими предельными характеристиками: предельной внешней и внутренней детерминантой, предельным типом, предельным состоянием, предельной субстанцией. Причём на пути к этому предельному состоянию базовые и надстроечные уровни субстанции, а также центральный и периферийный участок базового поля каждой системы будет вести себя не одинаково: надстроечные компоненты будут изменяться раньше базовых, а обновление в базовых будет возникать на наиболее периферийных участках, постепенно наступая на центр базового поля, и чем ближе компонент к центру этого поля, тем в большей мере система будет стараться его использовать, лишь по-новому актуализировав его интенции.

Таким образом, дивергирующие системы, характеризуемые тремя точками на траектории дивергентной своей эволюции – исходной, текущей и предельной – и входящие во множество генеалогически близких систем, проявляют свою близость не только в том, что все они имеют одну общую исходную систему и, следовательно, тождественную исходную субстанцию. Важно и то, что, несмотря на разрастание степени гетерогенности субстанции этих систем по мере их приближения к новым предельным внутренним детерминантам, несмотря на всё большую степень утраты преемственности между субстанцией в исходном состоянии и субстанцией в текущем состоянии, несмотря и на то, что утрата исходных элементов в текущей субстанции у систем одного генеалогического класса осуществляется не совсем одинаково, определённая часть исходной субстанции всё-таки сохраняется в центральном участке базового поля текущей субстанции каждой из дивергентно эволюционирующих систем.

Следовательно, генеалогическая близость систем – это не только факт истории, но и существенная черта их текущего состояния. Эта близость оказывается ещё более объективной характеристикой множества типологически дивергирующих генеалогически близких систем, если вспомнить, что в каждой из них наблюдается не просто та или иная полнота преемственности исходной субстанции, а ещё и сохраняются, пусть и в разной степени, но преимущественно компоненты главной её части, хотя, конечно, и в модифи­цированном и функционально по-разному приспособленном в каждой системе виде (и лишь на надстроечных уровнях субстанции накапливается максимум модификаций). Это, в свою очередь, говорит о том, что множество генеалогически близких систем, претерпевших существенную типологическую дивергенцию, оказывается, тем не менее, носителем общих и типологических черт, ибо компоненты главной части исходной субстанции проносят через все трансформации типологических перестроек следы главной внутренней детерминанты системы (исходной для данного множества систем) и поэтому сохраняют следы самого главного в типологическом своеобразии исходной системы. А это значит, что каждая система множества генеалогически близких, но типологически ди­вер­гировавших систем не просто является носителем наследственно сохранившейся определённой части субстанциальных компонентов. Пос­ко­льку эти субстанциальные компоненты сформировались раньше остальных, так как были необходимы для выполнения самой главной функции в исходной надсистеме, и поскольку они относятся прежде всего к базовому уровню субстанции, а на базовом уровне – к центральной части базового поля, то именно они оказываются тем внутренним резервом исходного материала с надёжно сохраняющимися и взаимосогласованными валентностными интенциями, новые комбинации которых позволяют создавать новые субстанциальные компоненты высших ярусов в соответствии с запросами текущей надсистемы. И тот факт, что каждая из генеалогически близких типологически дивергирующих систем реализует эти интенциальные резервы базового уровня по-своему, не просто делает менее очевидным их генеалогическую близость. Диалектика развития и эволюции систем такова, что чем богаче условия для возникновения типологического разнообразия генеалогически близких дивергирующих систем, тем в большей мере множество таких систем как целое оказывается множеством реализаций сущности исходной системы и, следовательно, исходного типа, т.е. исходный тип полнее раскрывает свои существенные черты именно в многотипии своих дивергентов.

Следовательно, множество дивергирующих систем в процессе эволюции не только утрачивает, но и приобретает признаки своей генеалогической близости, если наблюдать их с позиции системологических понятий, с опорой на соответствующие методы, удерживая в поле зрения как максимум уровней, так и максимум ярусов изучаемого явления. Однако подчеркнём ещё раз, что всё сказанное справедливо лишь в той мере, в какой эволюция дивергирующих систем протекает постепенно, "ламинарно". При очень резких скачках качественных параметров надсистемы система не успевает реализовать свои интенциальные возможности в ответ на новые функциональные запросы, вследствие этого падает число надстроечных уровней субстанции, а базовый её уровень быстро заполняется большим числом почерпнутых извне внутренне малосогласованных компонентов, в связи с чем эффективность функционирования системы падает, генеалогические связи быстро ослабевают и рвутся.

Отсюда, конечно, не следует, что в системе вообще не может происходить быстрых перестроек без утраты генеалогической близости. Но это бывает лишь тогда, когда наступает период смены стадии системы, что является следствием постепенного накопления количественных сдвигов и приготовлений во внутренних резервах системы при стабильности внешнего функционального запроса. В этом случае быстрая перестройка оказывается лишь внешне наблюдаемым результатом длительного однонаправленного внутреннего адаптационного процесса.

В заключение необходимо обратить внимание ещё на один момент. Множество систем, имеющих общий исходный тип и в результате дивергенции превращающихся в системы иных типов, в принципе совсем не обязательно должно быть множеством экземпляров одной и той же системы. Исходные системы могут быть лишь типологически, а не генеалогически близкими, не иметь субстанциальной исходной общности. И, тем не менее, если они попадут в качественно разные надсистемы, то будет иметь место процесс типологической дивергенции одного исходного типа. Естественно, что в этом случае нельзя будет говорить, что результатом типологической дивергенции стало появление множества генеалогически близких систем, и в каждой из систем этого множества уже не может появиться остатков главной части субстанции общей, для всех систем класса, исходной системы. Но поскольку исходная типологическая близость исходных систем не может не привести к возникновению в них большого числа аналогичных структурных характеристик у единиц разных уровней, то эта изначальная структурная общность также оставит следы в системах данного множества и после того, как они типологически разойдутся.

Следовательно, хотя и несравненно более слабые, но реликты общности исходного типа проявятся во множестве типологически дивергировавших систем, если даже эти системы исходно независимы, генетически не связаны.

Можно также сказать, что в случае, когда мы имеем дело с исходно типологически близкими системами, которые, в результате дивергенции становятся типологически всё более далёкими, эти системы и в исходном, и в текущем состоянии – не изогенны. Если же исходной является единственная система, а в текущем состоянии мы имеем дело с типологически дивергировавшими экземплярами этой исходной системы, то в этом случае все системы являют пример не просто изогенности: они изогенны в максимально возможной степени, являются потомками единственно исходной системы, и такую изогенность можно назвать моногенезом, т.е. все эти системы являются моногенными.

В этом отношении системы, не выводимые из одной общей исходной системы, можно назвать полигенными.

4.2.  Конвергентная типологическая эволюция и множества типологически конвергирующих предельно зависимых и независимых систем.

Представим ситуацию, когда есть множество глубоко адаптированных типологически различных систем и каждая из них попадает в новую для неё надсистему, а надсистемы эти таковы, что задают практически одинаковые внешние детерминанты, приводящие к типологической эволюции этих систем. Каждая из таких систем по отношению к своей новой надсистеме окажется исходной. Она будет представлять исходный тип, характеризуемый исходной внутренней детерминантой исходной системы, и субстанция исходной системы начнёт использоваться как исходный материал для той системы, которая сформируется вследствие типологической эволюции исходной системы и превращения её в новую систему, у которой предельная внутренняя детерминанта окажется соответствующей типологически новой текущей внешней детерминанте.

Поскольку мы исходим из одинаковых внешних текущих детерминант, то ясно, что все системы рассматриваемого множества систем в процессе эволюции в таких надсистемах будут становиться типологически всё менее различающимися.

Такую форму эволюции группы систем называют типологической конвергенцией.

Уточним некоторые характеристики систем, находящихся в процессе конвергентной типологической эволюции.

Для начала будем исходить из такого идеализированного случая, когда внешние детерминанты новых надсистем можно считать не просто близкими, но вообще тождественными и, следовательно, можно говорить о том, что новая, т.е. текущая, внешняя детерминанта у всех систем в процессе их конвергентной эволюции одна и та же.

Поскольку это так, постольку предельные внутренние детерминанты у этих систем, определяемые исходным материалом и текущей внешней детерминантой, будут хотя и очень близкими, но не совсем тождественными, так как исходный материал у каждой из систем своеобразен в связи с исходным типологическим различием этих систем.

Текущие внутренние детерминанты типологически конвергирующих систем на начальном этапе эволюции будут значительно различаться, так как в них проявление исходного типа будет ещё весьма заметно. Но по мере эволюции систем и приближения текущих внутренних детерминант к предельным это различие будет всё более сглаживаться.

Если представить этот процесс в виде отношений между траекториями эволюции, то вначале эти траектории отстоят далеко друг от друга, потом всё более приближаются, и на некотором этапе эволюции уже можно считать, что они почти сошлись, слились в одну траекторию. Там, где произошло такое слияние, текущая внутренняя детерминанта каждой из конвергирующих систем перестала практически отличаться от предельной её детерминанты. Однако мы пока делаем оговорку, что траектории "почти" или "практически" сблизились и слились, хотя при желании можно обнаружить и факт неполноты их слияния, поскольку исходный материал при конвергентной эволюции систем принципиально является разным. Однако после того, как такое "практическое" слияние произошло, а условия для типологической конвергентной эволюции не исчезли, дальнейшее стирание различий в свойствах конвергирующих систем (хотя и всё более замедляющееся) не прекратится, и поэтому различить своеобразие каждой отдельной траектории эволюции в пучке всё более переплетающихся и сходящихся траекторий будет всё труднее. Поэтому, если иметь в виду "практически неограниченное" время эволюции систем в одной и той же надсистеме, то тогда можно считать, что предельные детерминанты этих систем, несмотря на исходное типологической различие их внутренних детерминант, практически неразличимы и, следовательно, текущие внутренние их детерминанты в своём пределе, т.е. через "практически неограниченное время", тоже перестанут различаться. Во всяком случае, эти предельные детерминанты, будучи зависимыми от тождественных внешних детерминант, следует рассматривать как взаимно зависимые, а не случайно уподобившиеся.

С этой точки зрения, рассматриваемые нами перестройки множества систем можно охарактеризовать как предельно зависимую типологическую конвергентную эволюцию, а системы, подвергнутые такой эволюции, – множество предельно зависимых типологически конвергирующих систем. Неизбежность такого непрерывного типологического конвергентного схождения систем, "преодолевающего" исходное их типологическое различие, становится особенно очевидной, если вспомнить, что каждая из них переживает в этом случае именно типологическую эволюцию, при которой, как мы видели, возрастает гетерогенность системы в её текущем состоянии по отношению к исходному состоянию, всё более прерывается субстанциальная преемственность между этими состояниями, и в то же время увеличивается степень изогенности каждой системы с новой надсистемой. Если ещё учесть, что при тождестве внешних детерминант систем увеличение степени их взаимной субстанциальной изогенности делает всё более вероятными перестройки и на надстроечных уровнях субстанции систем, что приводит прежде всего к уподоблению структур поведения и состояний, к закреплению одинаковых приёмов реализации функций, задаваемых конвергирующим системам общей для них надсистемой, то станет понятно, что актуально используемые структурные характеристики этих систем будут всё более уподобляться. Это и даёт нам основание заключить, что, по мере удлинения времени типологической конвергентной эволюции, системы, конвергирующие в тождественных надсистемах, т.е. предельно зависимые, практически станут одинаково яркими представителями одного и того же типа, будут иметь очень много и субстанциональных, и структурных схождений.

Однако если учесть, что субстанциальные схождения наиболее легко протекают лишь в надстроечных уровнях субстанции системы и лишь в неглавной части субстанции, причём сначала в периферийном участке базового поля, то станет понятно, что наиболее сохранившимися от исходного состояния будут центральные базовые компоненты субстанции, т.е. элементы, а из небазовых – прежде всего относящиеся к главной части. А это значит, что, хотя закреплёнными, актуализированными в системе будут лишь те структуры состояния и поведения, которые соответствуют запросам новой надсистемы, однако свойства сохранившихся компонентов субстанции обеспечат высокий уровень преемственности между исходным и предельным интенциальным множеством структур. Следовательно, актуально типологически близкие системы, получившиеся в результате конвергенции генеалогически далёких систем в одной надсистеме, интенциально будут сохранять многие унаследованные типологические различия, хотя, конечно, со временем эти различия сглаживаются.

Соотнося процесс типологической конвергенции исходно разнотипных генеалогически далёких систем с процессом типологической дивергенции исходно тождественных систем, мы может сказать, что при конвергенции исходные субстанциальные различия и, как следствие этих различий на надстроечных уровнях, структурные различия начинают уменьшаться, сначала на верхних уровнях, потом и на базовом, где уподобление, начинаясь с периферии базового поля, сужает долю центрального участка, различающегося у этих систем, тогда как при дивергенции аналогичный процесс за счёт перестройки сначала высших субстанциальных уровней, а потом и за счёт разрастающихся периферийных участков базового поля, ведёт ко всё большему раздроблению дивергирующих систем, но ещё не подвергшиеся изменениям центральные участки базового поля объединяют эти системы в класс генеалогически близких. Иными словами, при дивергенции центральный участок базового поля, поскольку он ещё не перестроился, объединяет системы во множестве генеалогически близких систем, а при конвергенции периферийные участки базового поля, поскольку они уже перестроились, объединяют системы во множество типологически близких систем. Типологические расхождения сопровождаются постепенной утратой исходной генеалогической близости, а типологическое схождение постепенно ведёт к развитию вторичной генеалогической близости.

При этом, конечно, следует иметь в виду, что если новые надсистемы у конвергирующих системах таковы, что внешние их детерминанты хотя и близки, но существуют независимо и поэтому полностью тождественными считаться не могут, то тогда и при практически неограниченном времени типоло­гичес­кой конвергентной перестройки систем их траектории эволюции, сблизившись до определённого минимального расстояния, так и останутся несколько разделёнными, и не сольются в одну линию, так что субстанционального сближения между ними не возникнет. Но это различие будет определяться уже не тем, что не совпадают исходные типы конвергирующих систем, т.е. не различием наследственных черт, не их полигенностью, а тем, что особенности надсистем и внешние детерминанты конвергирующих систем, хотя и близки, отличаются принципиально по некоторым деталям, так как существуют независимо.

Мы столь подробно рассмотрели все эти моменты конвергентной эволюции систем, чтобы показать, что рассмотренное ранее стадиальное подобие систем можно ошибочно принять за типологическое, и соответственно, наоборот, за стадиальным расхождением систем просмотреть их типологическую близость, хотя по существу это принципиально различные процессы. Ещё можно добавить, что наиболее ярко типологическая конвергенция проявляется при полигенности систем, тогда как стадиальные расхождения проявляются ярче всего при моногенности рассматриваемых систем.

4.3.  Конкурирующие, полифункциональные и полиморфные разновидности множества предельно зависимых типологически конвергирующих систем.

Типологически конвергирующие системы, предельные внутренние детерминанты которых взаимозависимы, могут сформироваться тогда, когда надсистемы и, соответственно, задаваемые ими внешние детерминанты систем, либо имеют определённые устойчивые связи, либо вообще представляют собой одну и ту же надсистему. В том и другом случае это должны быть связи в пространстве и во времени.

Близость и зависимость предельных внутренних детерминант множества конвергирующих систем может привести к тому, что системы в надсистеме начнут конкурировать, претендуя на выполнение тех функций, которые задаются внешней детерминантой. Естественно, что конечным результатом конкуренции может стать вытеснение одною из систем всех остальных конкурентов; но пока это единоборство соперников не закончено, несколько систем с различными исходными типами будут находиться в процессе конвергентной типологической эволюции, их текущие внутренние детерминанты будут приближаться практически к одной и той же предельной детерминанте и, следовательно, типологически эти конвергирующие системы будут очень близкими. Такова одна из форм существования множества зависимых конвергентных типологически близких систем. Более кратко его можно называть множеством конкурирующих систем.

Чем более ярко выражена конкуренция между типологически конвергирующими системами, тем быстрее этот процесс приводит к выявлению и закреплению наиболее " сильной" системы и к функциональной "атрофии" остальных систем множества. Следовательно, в этом случае сама ситуация типологической конвергенции систем исчерпывает самое себя, так как вместо множества систем остаётся лишь один из его представителей, единственная система.

Однако рассмотренный вариант самоисчерпания типологической конвергенции предельно зависимого множества систем, превращения этого множества в единственную систему не является исключительным. Существуют и иные, не конкурентные механизмы конвергентной самоисчерпаемости. Остановимся на одном из них.

Если в том функциональном запросе, который вытекает из внешней детерминанты надсистемы, достаточно чётко противопоставится главная функция вспомогательным функциям, то результатом эволюции нескольких систем в одной надсистеме может оказаться и распределение функций: системы начнут функционально дополнять друг друга, причём вспомогательные окажутся подчинёнными своим, вспомогательным же, по отношению к главной, внутренним детерминантам, но все эти детерминанты будут во многом опираться на ту субстанцию, которая сформировалась для поддержания главной, и поэтому во вспомогательных детерминантах проявится, хотя и в модифицированном виде, но главная же, так что субстанция каждой из вспомогательных систем будет изогенной с субстанцией главной системы.

Совершенно очевидно, что в данном случае мы будем иметь полифункциональную систему, однако особой разновидности, так как порождена она будет в результате конвергентной специализации уже существующих, некогда самостоятельных систем и превращения их во вспомогательные подсистемы единой системы с единственной главной внутренней детерминантой, а не в результате рассматривающегося ранее процесса дивергентного отпочковывания от главной внутренней детерминанты новых, вспомогательных детерминант и имманентного возникновения вспомогательных подсистем. По виду отношения текущих состояний подсистем полифункциональной системы к её исходному состоянию дивергентный вариант можно рассматривать как исходно зависимый моногенный, а конвергентный – как исходно независимый полигенный.

Итак, если на начальном этапе предельно зависимой типологической конвергенции мы ещё имеем дело с классом типологически сбли­жа­ющих­ся исходно разнотипных, полигенных систем, то конечным этапом этого процесса оказывается не класс типологически конвергирующих систем, а единственная полифункциональная исходно независимая система как результат конвергентной самоисчерпанности процесса превращения множества полигенных систем во множестве полигенных подсистем одной системы.

Теперь надо обратить внимание на следующее.

До сих пор предполагалось, что класс систем, исходно различающихся своими типологическими характеристиками и втягиваемых в процесс конвергентной эволюции, таков, что входящие в него системы полигенны, т.е. генетически не имеют ничего общего. Однако ясно, что нас должны интере­совать и моногенные варианты, т.е. такие ситуации, когда сначала шёл процесс дивергенции типов единственной исходной системы и развитие нескольких генетически близких, но типологически разошедшихся систем, и лишь потом начинался обратный процесс их типологической конвергенции. В этом случае, если дивергенция не зашла очень далеко, конверги­ровать начинают, хотя несколько и различающиеся (например, стадиа­льно), также и генеалогически, и типологически близкие системы. Резу­ль­татом конвергенции и в этом случае может оказаться и конкуренция, и превращение множества конвергирующих систем в одну полифункциональную систему, и, наконец, в систему, в которой будут одновременно протекать противоборствующие процессы. С одной стороны, тенденция к разделению на части, к дивергентному их превращению в несколько родственных, но самостоятельных систем. И с другой стороны тенденция к обратной конвергенции, удерживающей развитие центробежных процессов, обеспечивающей целостность и единственность системы, несмотря на некоторую внутреннюю её неоднородность.

Причиной начала такой исходной дивергенции систем может оказаться, например, поляризация надсистемы, возникновение в ней самой некоторых начальных шагов обособления частей, их частичной дивергенции, но неполнота осуществления этого процесса или даже обратное движение к усилению целостности надсистемы будет причиной развития или поддержания одновременных конвергентных перестроек, сглаживающих возникающие центробежные тенденции. В этом случае и типологически, и генеалогически, и структурно, и субстанциально входящие в надсистему части системы будут оставаться близкими, целостность системы не нарушится, хотя как уже было сказано, в системе возникнут некоторые неоднородности, модификации, например, стадиальные. Поэтому такую систему можно назвать полиморфной. Следовательно, и в этом случае наметив­ша­я­ся было ситуация взаимодействия нескольких моногенных систем одного класса приходит к конвергентному самоисчерпанию класса, превращению его в единственную систему.

4.4.  Ареальная эволюция и ареальные множества типологически конвергирующих систем.

Рассмотрим теперь вариант предельно зависимой типологической конвергентной эволюции разнотипных систем с тождественной внешней и, следовательно, близкими предельными внутренними детерминантами, при котором на интересующем нас отрезке эволюции не возникает ни их конкуренции, с последующим "выживанием" лишь одной из систем, ни срастания нескольких самостоятельных систем в одну полиморфную или полифункциональную, а происходит их объединение во множество, в котором они достаточно долго и устойчиво сосуществуют как самостоятельные, несмотря на то, что, находясь в общей для них надсистеме, они постепенно всё больше и больше взаимно уподобляются как в структурном, так и субстанциальном отношении.

Такая ситуация может возникнуть тогда, когда конвергирующие, обычно генеалогически далёкие, т.е. исходно независимые, полиморфные системы весьма часто должны выполнять одну и ту же функцию в одной и той же надсистеме. Следовательно, конвергенция этого класса систем протекает в одном и том же месте и одновременно, но в некотором специфическом смысле: в силу определённых обстоятельств бывает выгодно, чтобы в течение некоторого времени функционировала одна система, потом другая, потом снова первая и т.д., поочерёдно или вперемежку.

Хотя в данном случае системы конвергирующего множества взаимно дополняют друг друга, как в полифункциональной системе, однако здесь дополнение существенно иное: не по распределению разных функций, а во времени, при тождестве функций.

Поскольку такие условия могут сложиться лишь в определённом прост­ранственном ареале, то возникшее таким образом множество зависимых типологически конвергирующих систем, у которых предельные и текущие детерминанты могут непрерывно сближаться, логично назвать ареальным множеством типологически конвергирующих систем.

Наиболее интересной для нас будет такая разновидность ареального сближения двух или более систем, когда эти системы представляют собой навыки и средства осуществления определённых функций, если этими навыками и средствами должен владеть и поочерёдно пользоваться человек. В этом случае эффективность пользования системами будет опреде­лять­ся не только тем, насколько совершенная, глубоко адаптирована к выполнению своей функции каждая из этих систем сама по себе; большое значение в актах пользования системами приобретает и лёгкость переключения с одной из систем на любую другую систему из множества ареально взаимосвязанных систем. И чем ближе подобие этих систем, тем легче процесс частого переключения с одной системы на другую. Ясно также, что если конвергентная эволюция имеет дело с сильно различающимися полигенными исходными системами, то сглаживание этих различий превратится в один из параметров запроса надсистемы к функциональным свойствам множества конвергирующих систем, а подобие многих черт любой из этих систем чертам всех остальных систем станет одним из ведущих параметров предельной внутренней детерминанты каждой из систем ареального множества.

Остановимся теперь на важнейших механизмах ареального взаимного уподобления систем.

Вспомним в связи с этим, что надстроечные компоненты субстанции закрепляют реализацию лишь определённых структур состояния и поведения системы из всего множества структур, интенционально представленных в свойствах и валентностях базовых компонентов субстанции системы, т.е. прежде всего в свойствах её элементов. А поскольку при ареальном взаимодействии существенным оказывается лёгкость переключения с функционирования средствами одной системы на функционирование средствами другой, то ясно, что прежде всего структуры поведения и состояний нуждаются в уподоблении. Следовательно, на начальных этапах конвергентного сближения начинается стирание различий в структурных характеристиках верхних ярусов и в сближении субстанции надстроечных уровней. Такие перестройки и чисто технически осуществить наиболее просто.

Однако следует учесть и то, что наибольшая потребность взаимно уподобить характеристики ареально взаимодействующих систем возникает на тех ярусах, на которых переключение между системами производится наиболее часто, и в этом отношении более значимыми могут оказаться единицы любых, в том числе – некоторых глубоких базовых ярусов. Следовательно, фактические перестройки ареально взаимоуподобляющихся систем протекают по линии равнодействующей между потребностями и возможностями, и чем длительнее ареальная конвергенция, тем на большем числе ярусов она проявляется, тем ближе эти системы друг к другу типологически. Если же снова обратить внимание на тот факт, что эти системы функционируют в общей для них надсистеме и поэтому связаны в прост­ранстве, то легко понять, что в актах становления, представляющих, как уже рассматривалось, определённую долю актов эволюционных перестроек, конвергирующие системы будут вынуждены черпать внешний материал из одних и тех же источников, причём в ряде случаев таким источником могут служить сами компаньоны по ареальному взаимодействию.

Следовательно, каждая из систем ареального множества будет непрерывно дивергировать от своего исходного типа и не только типологически приближаться к предельному типу, общему для систем данного ареала, но и увеличивать степень ареальной изогенности субстанции как с компаньонами, так и с общей для них надсистемой.

Эта изогенность, поскольку речь идёт о типологической конвергенции, будет выражаться в том, что сначала надстроечные компоненты субстанции взаимодействующих систем, а потом и базовые, начиная с наиболее периферийных и постепенно сужая центральный участок базового поля, будут различаться всё менее и менее.

Включенность систем в ареальное множество может, конечно, иметь ряд градаций, в зависимости от того, насколько исходная надсистема данной системы слилась с ареально общей надсистемой и какова доля времени, в течение которого данная система функционирует вместо других систем данного ареального множества.

Отметим, наконец, одну своеобразную черту, присущую только ареально конвергирующим системам.

Исходно системы могут иметь весьма сильно различающиеся и субстанциальные, и структурные особенности.

Представим теперь, что в наиболее необходимом и наиболее доступном звене взаимодействующие системы изменили и ареально уподобили особенности своей структуры за счёт перестройки небазового компонента субстанции. Ясно, что в той или иной мере это приведёт к возникновению рассогласованности наличной базовой субстанции с новой структурой. Следовательно, по законам адаптации и базовая субстанция любой такой системы должны были бы соответствующим образом подстроиться под новую структуру. Но этот участок субстанции может оказаться весьма устойчивым, минимально податливым для перестроек, так что возникает определённое рассогласование в системе, и это, несомненно, несколько снизит эффективность её функционирования. Однако если выигрыш от ареального уподобления на структурном уровне и на соответствующем уровне надстроечной субстанции системы достаточно велик, то возникшее при этом рассогласование между структурными и субстанциальными характеристиками ареально конвергирующей системы могут сохраняться сущест­венно дольше, чем в системе, находящейся в других видах эволюционной перестройки.

Однако пока это рассогласование, это противоречие существует, оно стимулирует процессы своего разрешения. В данном случае оно будет направлено на изменение свойств компонентов субстанции базового уровня, в результате чего при достаточно долгом ареальном взаимодействии в конце концов стирается различие и между субстанциями систем. Поэтому можно говорить, что они имеют тенденцию и к генеалогической конвергенции, к сближению не только актуальных, но и задаваемых базовой субстанцией интенциальных структур состояний и поведения.

4.5.  Стадиальная дивергенция и конвергенция, и множества стадиально дивергирующих и конвергирующих систем.

Рассматривая процессы дивергенции множества систем, мы постоянно подчёркиваем, что это разные формы типологической эволюции, поскольку имеем в виду ситуации вхождения исходно зависимых или независимых, т.е. исходно тождественных или типологически близких систем в надсистемы, задающие этим системам внешние, и, соответственно, предельные внутренние детерминанты, различающиеся качественно. Траектории эволюции таких систем веерообразно расходятся из одной или близких точек.

Естественно, что нужно проанализировать и такие ситуации, когда надсистемы, в которые входят родственные системы, задают внешние и предельные внутренние детерминанты одного качества, но различающиеся количественно, т.е. стадиально, значением определённого параметра. Предельные внутренние детерминанты стадиально дивергирующих систем представляют собой отрезки разной длины на одной и той же оси.

Стадиальные различия также приводят к дивергентной эволюции систем, дивергирующие системы также останутся генеалогически близкими, только эволюция эта вызывает не типологические, а стадиальные расхождения между моногенными системами. Очевидно, что при стадиальной дивергенции обеспечивается максимум изогенности дивергирующих систем, максимум преемственности субстанции и, следовательно, максимум очевидности генеалогической близости этих систем.

Заметное расхождение между дивергирующими таким образом системами может проявиться на уровне наблюдаемого текущего состояния лишь тогда, когда на траектории эволюции от исходного к новому предельному стадиальному состоянию системы перейдут через различные границы между стадиями. Но, подчеркнём ещё раз, что это будет проявле­ни­ем не типологической, а стадиальной дивергенции множества близких систем. Однако при неглубоком проникновении в суть эволюционных перестроек в множестве систем можно принять стадиальные различия за типологические, особенно если на шкале стадиальных перестроек эти системы стоят достаточно далеко.

Возникновение множества систем, генеалогически близких, но различающихся стадиально, может иметь своей причиной и расщепление некоторой надсистемы вместе со сформировавшейся в ней системой на несколько самостоятельных частей.

На начальном этапе такого расщепления появится моногенная группа тождественных исходных надсистем с тождественной системой в каждой из них. Но если в дальнейшем все эти надсистемы начнут однопараметрически и однонаправленно изменять значение одного и того же параметра внешней детерминанты систем, и различие надсистем выразится лишь в том, что этот процесс в системах данного множества будет иметь различные скорости, то по прошествии некоторого времени системы в надсистемах, дивергируя количественно, будут находиться в различных стадиальных состояниях.

Такая группа систем будет представлять собой множество генеалогически близких стадиально дивергирующих систем, а не типологически дивергирующих, как мы рассматривали ранее. Напомним, что при типологической дивергенции системы остаются генеалогически близкими, но эта близость в той или иной степени скрадывается за возрастающими типологическими расхождениями. Аналогичным образом всё менее очевидным оказывается объективное генеалогическое родство и между стадиально дивергирующими системами, однако, как уже подчёркивалось, стадиальная эволюции представляет собой количественные изменения в рамках одного и того же типа, поэтому по сравнению с типологической она обеспечивает большую степень преемственности между исходной и предельными субстанциями систем, большую долю сохранности главной части исходной субстанции. Естественно, что генеалогическая близость систем при стадиальной дивергенции обнаруживается с большей лёгкостью.

Подчеркнув различия и общие черты между типологической и стадиальной дивергенцией генеалогически близких систем, мы теперь можем легко представить и такой случай, когда в классе исходно тождественных и потому генеалогически близких дивергирующих систем одновременно представлены обе разновидности дивергенции. Например, одна из систем изменяется только количественно, стадиально, тогда как остальные – качественно, типологически, т.е. траектория эволюции одной из них представляет собой просто удлинение исходного вектора, тогда как остальные образуют веер векторов, не совпадающих по направлению с исходным.

Очевидно, что если такой процесс дивергенции протекает достаточно длительное время, то текущие состояния всех систем этого класса начинает всё более значительно отличаться от исходного, и каждая из систем, поскольку её внешняя детерминанта и соответствующая ей предельная и текущая внутренняя детерминанта отлична от внешней и внутреннему детерминанты любой другой системы этого класса, оказывается типологически непохожей на остальные. Поэтому, при рассмотрении типологически и стадиально смешанного множества генеалогически близких дивергирующих систем легко за общим типологическим их разнообразием упустить из виду тот момент, что одна из систем (или более) в своём текущем состоянии отличается от исходного состояния не потому, что эволюционировала в иной тип, т.е. изменила направление вектора развития, а лишь потому, что в ней произошли стадиальные перестройки, лишь удлинение траектории эволюции, и среди генеалогически близких систем этого дивергентного класса эта система осталась представительницей исходного типа, тогда как остальные, родственные ей системы, сменив направление эволюции, сохраняют лишь реликты, лишь "акцент", выдающий их исходное типологическое происхождение, исходную точку расхождения траекторий. Следовательно, в смешанном множестве дивергирующих генеалогически близких систем степень проявленности оказывается наиболее явной, если уметь отличать собственно типологические перестройки от стадиальных и не принимать стадиальные за типологические.

Естественно ожидать, что если дивергентная эволюция генеалогически близких, т.е. исходно зависимых, систем может быть и типологической, и стадиальной, то аналогичное развитие должно иметь смысл и по отношению к конвергентной эволюции. Суть типологической конвергентной эволюции мы уже рассматривали. Поэтому остановимся на стадиальной конвергентной эволюции.

Наиболее прост случай, когда множество стадиально дивергировавших генеалогически близких систем снова попадает в такие условия, когда в результате их взаимодействия начинается процесс обратной конвергенции. Ясно, что в данном случае мы будем иметь дело с множеством предельно зависимых, моногенных стадиально конвергирующих систем. Результатом такой конвергенции будет специфическое ареальное сближение: постепенное стирание стадиальных различий и, следовательно, различий вообще, поскольку и типологически и генеалогически эти системы однородны.

Более интересен случай предельно независимой стадиальной конвергентной эволюции, т.е. эволюции множества полигенных систем.

Напомним в связи с этим, что в последовательности сменяемых стадиальных состояний систем наблюдаются некоторые общие закономерные черты, причём подобие сопоставимых стадий тем выше, чем ближе системы типологически. Следовательно, точно так же, как мы говорили о том, что, попадая в надсистемы, задающие качественно близкие внешние детерминанты, исходно независимые типологически различные системы начинают, в результате конвергенции, всё меньше отличаться типологически, мы можем сказать и о том, что, попадая в надсистемы, задающие близкие количественные характеристики, т.е. сопоставимые значения определённого параметра внешней детерминанты, такие полигенные системы, в результате конвергентного уподобления, окажутся сходными по своим стадиальным характеристикам, и если при этом их детерминанты близки также и качественно, то следствием стадиальной конвергенции будет совпадение не только направления траектории эволюции систем, но и места, занимаемого на этой траектории текущим состоянием системы, т.е. номера стадии.

4.6.  Корреляции между динамическими характеристиками типологически дивергирующих систем.

Рассматривая динамические характеристики и свойства систем, мы пользуемся такими понятиями, как становление, эволюция, дивергенция, конвергенция, типология, генеалогия, стадиальность, преемственность, иерархические ярусы, уровни и ступени субстанции, структурное подобие и ряд других, более частых. При этом нельзя не заметить, что существует определённое тяготение одних из этих понятий к другим. Остановимся на этой стороне вопроса.

Совершенно явно процесс конвергенции связан прежде всего с типологическим уподоблением систем, процесс дивергенции – с превращением некоторой исходной системы в класс генеалогически близких систем; близость типов систем связана с близостью их структурных параметров, а наличие генеалогической близости – с существованием общих субстанциальных характеристик. Однако по ходу рассмотрения соответствующих понятий мы уже видели, что названные корреляции между ними далеко не столь прямолинейны.

В случае типологической дивергенции, как не раз отмечалось, некогда единая система превращается в две или более системы, в которых развиваются явные структурные различия, но сохраняется субстанциальная общность. Внесём теперь в это утверждение ряд поправок, используя представления о наличии в системе нескольких ступеней субстанции.

Надо вспомнить, что по мере типологической дивергенции родственных систем уменьшается не только их типологическое сходство, но накапливаются и субстанциальные различия. Следовательно, мы имеем право считать, что дивергенция типологическая – это не только структурная, но и субстанциальная дивергенция. Существенно лишь то, что на функциональные запросы новой надсистемы дивергирующая система в первую очередь реагирует структурными перестройками и в последнюю очередь – субстанциальными.

Но поскольку субстанция имеет несколько ярусов и ступеней, то и в толь­ко что сделанное утверждение также следует внести некоторые уточнения.

Для выработки и закрепления новых структурных характеристик системы взамен некоторых исходных необходимо сформировать новые надстроечные, например, сетевые компоненты субстанции системы и избавиться от ряда исходных. Но это значит, что уже первые шаги дивергентной типологической перестройки структуры системы не могут быть реализованы без определённых замен компонентов на субстанциальном уровне. Не отвергается ли тем самым вообще справедливость утверждения о том, что субстанциальные перестройки осуществляются с отставанием по отношению к структурным?

Нет, не отвергается, если учитывать иерархию ярусов субстанции.

Одновременно со структурой изменяются компоненты лишь самых верхних ярусов надстроечной ступени субстанции, они модифицируют структуру системы лишь за счёт узуализации некоторых новых и блокирования некоторых исходных структур состояния и поведения системы. Но все эти изменения, вызванные типологической дивергенцией, протекают прежде всего в пределах возможностей, задаваемых интенциальным классом структур, определяемым свойствами базовой ступени субстанции, компонентами нижних ярусов, вплоть до элементов системы. Следовательно, если, говоря о субстанциальных перестройках, иметь в виду прежде всего базовые компоненты системы, то действительно скорость изменения их состава оказывается существенно меньшей по сравнению со скоростью изменения состава надстроечных компонентов, и, уже как следствие, типологическая дивергенция базовой ступени субстанции системы протекает значительно медленнее, чем типологическая дивергенция структурных характеристик системы.

Но даже после этих уточнений утверждение о том, что типологическая эволюция сопряжена прежде всего с видоизменением структурных харак­теристик системы и с относительной устойчивостью субстанциальных, нуждается в важных поправках. Ведь устойчивость субстанции системы прежде всего на базовой ступени, на ступени элементов как узловых компонентов субстанции, как носителей устойчивых валентностей – это не что иное, как устойчивость множества интенциальных структур системы, т.е. самой главной, базовой структурной её характеристики. Следовательно, при типологической эволюции систем весьма устойчивыми остаются и базовые структурные параметры системы, изменяется лишь подкласс актуализируемых и далее узуализируемых структур, связанных со сменой надстроечных компонентов субстанции. И только если иметь в виду тот факт, что базовый, интенциальный класс структур остаётся лишь гарантированной материальной основой возможностей и предрасположенностей системы, а узуализированный подкласс из этого класса реализуется как действительные, наблюдаемые состояния и способы поведения системы, то только в этом смысле типологические перестройки системы можно истолковывать прежде всего как структурные.

Аналогичные уточнения нужно внести в представлении о природе конвергентной типологической эволюции систем.

4.7.  Корреляции между динамическими характеристиками типологически конвергирующих систем, специфика ареальных и стадиальных перестроек.

Ранее не раз подчёркивалось, что в случае типологической конвергенции, в двух или более системах, исходно типологически различных, развиваются черты всё большего структурного сходства, тогда как субстанциально эти системы продолжают различаться, поскольку сохраняют многие черты исходного состояния.

Это верное по сути утверждение нуждается в поправках, аналогичных тем, которые мы сделали по поводу уточнения понятия дивергенции.

Важно заметить, что по мере типологической конвергенции неродст­вен­ных систем увеличивается не только структурное сходство, но нарастает и степень их субстанциального подобия, а в случае взаимной зависимости и, тем более, тождества надсистем, попадая в которые, системы начинают типологически конвергировать, возникает и нарастает степень изогенности конвергирующих систем с надсистемой и друг с другом, т.е. степень не просто подобия, а материальной общности компонентов субстанции.

Конечно, в ответ на новые функциональные запросы во всём множестве конвергирующих систем в первую очередь происходят структурные перестройки и в последнюю – субстанциальные. Однако, как мы уже видели, это одновременно связано с возникновением определённых новых и исключением ряда исходных сетевых компонентов субстанции системы, и только тот факт, что они относятся к надстроечной ступени, даёт нам право считать, что нижние ярусы базовой ступени субстанции в конвергирующих системах изменяются в последнюю очередь, тогда как типологическое сближение систем происходит прежде всего благодаря уподоблению и даже, для случая общности надсистем (т.е. при ареальном взаимодействии), взаимопроникновению компонентов надстроечных уровней субстанции, обеспечивающих фиксирование структурных перестроек типологически уподобляющихся систем. Следовательно, можно сказать, что структурное уподобление конвергирующих систем – это то, что характеризует общность их свойств, а наличие базовых субстанциальных ярусов, сохраняющих наиболее стойко связь каждой из конвергирующих систем с её исходным состоянием и, следовательно, с исходным типом, препятствует полноте конвергенции, удерживает следы типологических различий систем.

Однако поскольку мы имеем дело с эволюцией, с развитием, т.е. с такими сторонами изучаемого явления, которые нельзя рассматривать только с позиций формальной логики, и поскольку мы стараемся проникнуть в диалектику самой онтологии, то на формальном уровне у нас естественно получаются и должны получаться высказывания, которые выглядят как противоречащие друг другу.

Так, например, нетрудно убедиться, вопреки сделанным выше заключениям, что именно базовая ступень субстанции обеспечивает типологическую конвергентную близость систем.

Действительно, поскольку системы в процессе конвергенции изменяют свой строй прежде всего за счёт блокировки некоторых из исходных надстроечных структур состояний и поведения системы, а также за счёт узуализации новых, соответствующих запросам надсистемы, то необходимо, чтобы эти новые, становящиеся аналогичными или общими для всего множества конвергирующих систем структуры ещё до начала конвергенции входили в базовый, интенциальный класс структур в каждой из конвергирующих систем. Но отсюда вытекает справедливость и такого утверждения: в процессе конвергенции совокупность типологически далёких систем превращается во множество типологически близких систем, увеличивающих степень своего структурного подобия лишь благодаря тому, что свойства базовых компонентов субстанции конвергирующих систем уже обеспечивают наличие интенций их конвергентного типологического уподобления.

Заостряя парадоксальность формы этого вывода, можно сказать, что близость характеристик типологически конвергировавших систем заключается в близости характеристик их субстанции и, в первую очередь, компонентов не надстроечной, а именно базовой ступени субстанции. Однако содержательный, а не формальный анализ этого утверждения позволяет нам увидеть, что хотя оно противоречит характеристике, сделанной в начале этого раздела, но всё же оно не менее справедливо, если не упускать из виду, что в одном случае речь идёт об интенциальных свойствах, обеспечивающих возможность определённой совокупности систем оказаться представителями одного множества типологически конвергирующих систем, а в другом – называются только экстенции, т.е. уже актуализированные и закреплённые узусом интенции, становящиеся существенными характеристиками систем в действительном, в наблюдаемом их состоянии, ставших представителями одного множества типологически конвергировавших систем.

Подчеркнём в заключение ещё раз, что реализация типологического уподобления конвергирующих систем, начинающаяся с появления новых, подобных для всего множества этих систем надстроечных структур и, следовательно, с закрепления этих структур благодаря появлению новых надстроечных компонентов субстанции систем, приводит к постепенному перемещению перестроек на всё более низкие ярусы базовой ступени, так как наличие надсистемы с её функциональными запросами поддерживает существование новых субстанциальных компонентов. Следовательно, если даже надсистемы типологически конвергирующего множества систем просто подобны, но независимы, то всё равно результатом процесса такой конвергенции будет всё большее нарастание подобия субстанции, распространяющееся в основном в направлении от настроечных ступеней к базисным.

Если же надсистемы конвергирующих систем зависимы, взаимодействуют или, тем более, представляют для систем просто одну и ту же, общую для них, надсистему, т.е. если мы имеем дело с ареальным взаимодействием типологически конвергирующих систем, то в этом случае процесс уподобления не только структур, но и субстанции всё более глубоких ярусов базовой ступени будет протекать и быстрее, и что особенно важно, таким образом, что наиболее эффективные, для условий ареального функционирования, компоненты как надстроечной, так и базовой ступени будут сравнительно легко диффундировать из одной системы в другую, и это приведёт ко всё большему уподоблению классов интенциальных структур конвергирующих систем, ко всё большей утрате связи каждой из них со своим исходным типом, с исходной даже базовой субстанцией и к превра­ще­нию этого множества систем во множество не только типологически, но и генеалогически близких, хотя речь идёт уже не об исходной, первичной, а о предельной, вторичной возникшей генеалогической близости базовых компонентов. Следовательно, в условиях ареальной конвергенции принцип превращения типологического сближения в генеалогическое (вторичное) сближение проявляется наиболее полно. Несколько генеалогически далёких, полигенных систем при ареальном взаимодействии имеют определённый шанс "переплавиться" в одну, генеалогически однородную, внутренне изогенную систему. Правда, если для этого, как мы выявили ранее, есть интенциальная предрасположенность уже на базовой ступени каждой из исходных систем.

В свете сказанного ясно, что если и система, и надсистема остаётся тождественной самой себе и если изменяется только количественное значение одного из параметров надсистемы, т.е. если происходит процесс лишь стадиальной перестройки в надсистеме, то удовлетворение новых функциональных запросов надсистемы происходит прежде всего путём формирования новых надстроечных компонентов субстанции и соответствующих им новых структур состояния и поведения системы, причём не путём замены ими имеющихся, а на основе использования новых комбинаций компонентов накопленного опыта. Эти перестройки субстанции на верхних уровнях, являющиеся в данном случае и процессом наращивания числа ярусов системы, отражаясь на состоянии базовой ступени, уже не изменяют важнейших черт класса интенциальных структур, а вносят в него лишь новые модификации.

Следовательно, стадиальная эволюция, проявляющаяся, как и типологическая, прежде всего в наличии структурных перестроек, также сопряжена с субстанциальными перестройками, но они ведут уже не к утрате связи системы с её исходным типом, как все иные виды эволюции, а к закреплению и усилению наиболее существенных черт этого типа, ко всё более полному переходу в действительное состояние тех интенций, которые содержались в свойствах базовой субстанции системы на предшествующих стадиях эволюции системы. Можно также сказать, что при стадиальной эволюции происходит ареальная конвергенция системы самой с собой, и эта характеристика стадиальности перестаёт казаться слишком фигуральной, если вспомнить о полиморфном существовании системы, отдельные подсистемы которой могут иметь определённые стадиальные различия.

5.    Принципы выбора и иерархизации бинарных оснований классификации эволюционирующих систем по их динамическим характеристикам.

5.1.  Рассмотренные характеристики систем как основания классификации и первый шаг разбиения систем на множества.

Ранее уже подчёркивалось, что когда говорят об основаниях разбиения некоторых объектов на классы, то обычно явно или неявно предполагают, что эти объекты уже имеют основания объединения их в "исходное", "универсальное" множество, т.е. представляют собой определённую первичную совокупность, члены которой по некоторому признаку сопоставимы в том смысле, что либо практически неразличимы, либо, по отношению к решению определённого вида задач, таковы, что различиями в проявлении этого признака можно и нужно пренебречь. Иными словами, разбивать на классы некоторую совокупность объектов логично лишь тогда, когда эта совокупность является множеством сопоставимых объектов. Если нет уверенности в сопоставимости объектов, в пределах исходного множества, то теряет практический смысл и их дальнейшее разбиение на такие классы, как множества, подмножества и т.п.

Однако и формы сопоставимости могут быть весьма различными. Например, если система членится на подсистемы, подсистемы – на функциональные части, эти части – на компоненты и т.д., вплоть до элементов системы, например, базовых, то сам факт, что все получающиеся в результате такого разбиения единицы являются составляющими одной и той же исходной системы, служит достаточно веским доказательством, что эти единицы сопоставимы, имеют важный общий признак. Но так как основанием различения этих единиц является прежде всего их принадлежность к тому или иному ярусу, а ярусы отражают отношение частей к целому, то построенная на таких основаниях классификация была названа нами партитивной.

Совершенно ясно, что важная для познания свойств системы через особенности её составляющих партитивная классификация непригодна для классификации множества систем как исходной совокупности единиц одного яруса партитивной иерархии. Как уже отмечалось, если мы имеем дело с единицами одного яруса, например, с элементами системы, то их классификация должна основываться на выявлении разновидностей единиц при их родовом тождестве. Отмечалось также, что такая классификация является родовидовой, и что родовидовая иерархия даёт нам разбиение на уровни в рамках одного и того же яруса.

Следовательно, при классификации систем их исходная сопоставимость должна заключаться прежде всего в том, что все они должны быть осмыслены как компоненты одного яруса некоторой надсистемы. И после этого можно их классифицировать, выявляя родовидовые отношения между ними как модификации и разновидности исходного рода, представленного исходным множеством.

Именно о такой родовидовой классификации систем и будет дальше идти речь.

Учтя сказанное, будем называть в дальнейшем подклассом или подмножеством такую часть рассматриваемого исходного множества сопоставляемых объектов, каждому члену которого присущ определённый признак, не свойственный объектам остальной части этого исходного множества.

Признак может быть простым, представляющим, например, одно определённое свойство, или сложным, когда признак представляет собой целую комбинацию свойств, и для её обнаружения требуется фиксация наличия или отсутствия каждого из свойств, входящих в комбинацию.

Интересующее нас исходное множество объектов – это множество систем вообще. По наличию в них свойств, специфичных только для систем, они являются сопоставимыми. На этом шаге мы уже установили и что такое система, и каковы те непременные признаки, по наличию которых мы можем определить, является ли объект системой или нет, и поэтому уверены, что среди всего многообразия объектов может быть найден такой круг, относительно которого у нас не будет сомнений, что в него входят только системы. Эти объекты и будут служить для нас исходным множеством.

Не повторяя определения понятия системы, но, используя полученные из него выводы о динамических характеристиках систем, мы можем подчеркнуть, что пока система находится в своей стихии, т.е. в определённом функциональном узле надсистемы в качестве средства разрешения определённого противоречия надсистемы, свойства системы формально также представляются противоречивыми: будучи системой, объект непрерывно перестаёт быть самим собой и благодаря этому становится самим собой во всё большей степени.

Итак, перейдём теперь к оценке возможностей использования уже рассматривавшихся эволюционно-динамических характеристик систем в качестве оснований для разбиения исходного множества систем на бинарные классы (множества), не забывая, конечно, об относительности понятия независимости этих характеристик, т.е. о наличии всё-таки между ними определённых корреляций.

Начнём с общего анализа значимости этих признаков, с выявления ранга старшинства между ними, т.е. с иерархических отношений между самими классификационными признаками.

Рассмотрев ряд разновидностей множеств систем, находящихся в процессе эволюции и имеющих общие динамические характеристики, мы приходим к выводу, что среди этих разновидностей в конечном счёте полярно различающимися оказываются лишь две: моногенные, т.е. исходно генеалогически тождественные и типологически дивергирующие множества систем, и полигенные, т.е. исходно генеалогически разные и типологически конвергирующие системы. При этом мы установили, что в процессе типологической дивергенции, пусть и с существенным отставанием, протекает процесс и генеалогического расхождения систем от их исходной общности, а в процессе типологической конвергенции возникает и определённая степень субстанциального сближения систем, так что степень проявления исходной их полигенности, их генеалогической противопоставленности уменьшается.

Мы увидели также, что ареальная близость систем является не особой формой, а лишь частной разновидностью типологической конвергенции, правда, проявляющейся наиболее ярко и в наибольшей степени сопровождающаяся субстанциальным уподоблением конвергирующих систем, точно так же, как стадиальная эволюция – это лишь частный и наиболее яркий вариант дивергентных перестроек генеалогически тождественных систем, при которых их исходная генеалогическая близость оказывается наиболее устойчиво сохраняющейся.

Множество конкурирующих систем является ещё более частной разновидностью среди рассмотренных и представляет собой лишь временное и неустойчивое состояние ареального множества.

Полифункциональность, возникающая как особый случай и в процессе дивергенции, и в процессе конвергенции, оказывается характеристикой уже не систем одного множества, а лишь подсистем одной системы, а полиморфность ещё в большей мере является характеристикой единственной системы, в которой хотя и обнаруживается некоторая внутренняя неоднородность на уровне наблюдаемых форм, но, в отличие от полифункциональной системы, полиморфная система не содержит в себе достаточных оснований даже для того, чтобы за этими наблюдаемыми различиями вскрыть функциональную специализацию подсистем одной системы.

Таким образом, ещё раз можно констатировать, что если мы исследуем эволюционные динамические характеристики систем вообще (вопросы динамики функционирования в пределах неизменных типологических и генеалогических параметров мы пока не затрагиваем) как некоторого ис­ход­ного множества и стремимся разбить его по некоторой единственной эволюционно-динамической характеристике на первом шаге бинарного деления на два иерархически наиболее значимых класса, то качественно наиболее ярко противопоставленными окажутся два множества систем: моногенное множество типологически дивергирующих систем, когда дивергенция протекает, преодолевая максимальное противодействие со стороны субстанции систем при исходном субстанциальном тождестве дивергирующих систем на всех уровнях и, следовательно, при исходном структурном их тождестве, и полигенное множество типологически конвергирующих систем, когда конвергенция протекает также с преодолением максимального противодействия со стороны субстанции системы при исходном субстанциональном различии конвергирующих систем на всех уровнях и, следовательно, при исходном структурном их различии.

Опираясь на эти выводы, мы можем теперь отдельно остановиться на том, на какие иные, иерархические менее значимые бинарные классы (множества) мы можем разбивать исходное множество систем по их эволюционно-динамическим характеристикам. По существу, это будет лишь несколько новый аспект анализа проблем, связанных с установлением эволюционно-динамических характеристик систем и с уточнением названий уже рассматривавшихся множеств систем, имеющих те или иные из выявленных характеристик.

5.2.  Уточнение оснований бинарного разбиения систем на рассматривавшиеся множества и подмножества.

В этом разделе мы попытаемся рассмотреть, какие множества систем возникают при разбиении исходного множества, если воспользоваться уже рассматривавшимися эволюционно-динамическими характеристиками систем как основаниями для бинарного разбиения исходного множества. Сначала перечислим те множества, которые возникают в этом случае при учёте единственной характеристики, а потом перейдём к более дробному делению, получающемуся в результате более чем однократного бинарного разбиения систем по тем или иным признакам, чтобы точнее охарактеризовать своеобразие ряда уже упоминавшихся ранее множеств и подмножеств систем.

Обратим при этом внимание на следующий факт.

Многие из характеристик являются, как мы уже видели, полностью противоположными, т.е. образующими пары антиподов. Однако не все такие пары равнозначны с точки зрения результатов их использования в качестве оснований разбиения исходного множества на частные множества и под­множества. Одни из таких пар таковы, что если выделено множество, имеющее признак, названный одним элементом этой пары, то оставшаяся часть систем будет автоматически состоять из систем, характеризуемых вторым элементом этой пары. Например, если мы выделим системы исходно зависимые, то оставшиеся будут по необходимости лишь исходно независимыми. Такие парные характеристики систем, в случае их использования в качестве оснований бинарного разбиения исходного множества, будем называть дополнительными друг к другу. В логике их называют контрадикторными.

Но не все пары характеристик для бинарного разбиения дополнительны. Существуют ещё просто противоположные, или контрарные признаки. Например, если мы из исходного множества выберем все системы, которые в процессе эволюции дивергируют друг по отношению к другу, то хотя все конвергирующие, т.е. имеющие противоположный признак, системы окажутся в оставшейся части исходного множества, однако в нём могут найтись и такие множества, которые не конвергируют и не дивергируют. Следовательно, пара таких антиподов, как конвергенция и дивергенция, не входят в число тех оснований классификации, которые дополнительны друг к другу. Оставшееся множество будет характеризоваться лишь отсутствием рассматриваемого признака, но не обязательно наличием полярно противоположного признака.

Учтя сказанное, перейдём к перечню множеств систем, выделяемых на основании признаков обеих разновидностей.

5.2.1.              Типологически дивергирующие и конвергирующие системы.

Класс (множество) типологически дивергирующих систем – это совокупность сопоставимых эволюционирующих систем, исходные внутренние детерминанты которых качественно более близки, чем предельные.

У противоположного ему класса, т.е. у класса типологически конвергирующих систем, наоборот, исходные внутренние детерминанты качественно более далёки, чем предельные.

Признаки конвергенции-дивергенции – не дополнительны, поэтому есть множества не конвергирующих и не дивергирующих систем.

5.2.2.        Исходные зависимые и независимые системы.

Класс исходно зависимых систем – это совокупность сопоставимых эволюционирующих или эволюционировавших систем с взаимодейство­вав­шими исходными надсистемами или с тождественной надсистемой. В последнем случае системы могут быть моногенными.

У противоположного ему класса, т.е. у класса исходно независимых систем, наоборот, исходные надсистемы никак не взаимосвязаны. Эти системы всегда полигенны. Классы эти дополнительны.

5.2.3.        Предельно зависимые и независимые системы.

Класс предельно зависимых систем – это совокупность сопоставимых эволюционирующих систем с взаимодействующими текущими надсистемами или с тождественной текущей надсистемой.

У противоположного ему, т.е. у класса предельно независимых систем, наоборот, текущие надсистемы никак не взаимосвязаны. Эти классы дополнительны.

5.2.4.        Типологически близкие и далёкие системы.

Класс типологически близких систем – это совокупность сопоставимых систем, текущие внутренние детерминанты которых качественно одинаковы.

У противоположного ему, т.е. у класса типологически далёких систем, текущие внутренние детерминанты качественно различны. Классы дополнительны.

5.2.5.        Генеалогически близкие и далёкие системы.

Класс генеалогически близких систем – это совокупность сопоставимых систем, среди базовых компонентов субстанции которых преобладают исходно общие.

У противоположного ему, т.е. у класса генеалогически далёких систем, преобладают базовые компоненты субстанции, не имеющие исходной общности. Классы дополнительны.

5.2.6.        Внешне близкие и далёкие системы.

Класс внешне близких систем – это совокупность сопоставимых систем, между компонентами любых ярусов субстанции которых и, следовательно, между проявлениями среди структурных характеристик систем, обнаруживается обращающее на себя внимание сходство.

У противоположного ему, т.е. у класса внешне далёких систем, наоборот, такое обращающее на себя внимание сходство не обнаруживается.

Как ясно из этого определения, вопрос о существенности или случайности этих элементов сходства здесь не ставится, системы сопоставляются лишь чисто феноменологически, без учёта их специфически системных характеристик, тогда как все перечисленные выше разбиения были системными в собственном смысле слова, поскольку основанием для разбиения служили собственно системные параметры.

Перечислим теперь несколько частных, но имеющих большую прикладную значимость, классов, специфическими свойствами элементов которых являются комбинации уже рассмотренных оснований разбиения системы на классы. Будем называть эти более частные классы подклассами. Можно также сказать, что подклассы выявляются после нескольких последовательных разбиений по разным основаниям.

(1) Подкласс исходно генеалогически близких систем – это совокупность сопоставимых систем, одновременно исходно зависимых и генеалогически близких. Это всегда моногенный подкласс систем.

Когда без уточнений говорят о генеалогической близости систем, то имеют в виду обычно лишь этот особый подкласс – моногенный.

(2) Подкласс ареально близких систем – это совокупность сопоставимых систем, одновременно типологически конвергирующих, исходно независимых и предельно зависимых систем. Это всегда полигенный подкласс.

Если при этом степень ареальной конвергентности очень высока, то это уже – особый подкласс.

(3) Подкласс предельно генеалогически близких систем, т.е. совокупность сопоставимых систем, одновременно ареально и генеалогически близких систем. Можно сказать, что это вторично моногенный подкласс.

Среди практически значимых необходимо назвать и такие совокупности систем, в которых тождественные качественно типологические характеристики различаются количественно, приводят к стадиальному варьированию систем одного класса.

Особый интерес представляют также стадиальные подклассы:

(4) Подкласс стадиально дивергировавших систем, т.е. совокупность сопоставимых эволюционирующих или эволюционировавших с разной скоростью исходно генеалогически и типологически близких систем. Ясно, что этот подкласс моногенный.

(5) Подкласс стадиально близких систем, т.е. совокупность сопоставимых систем, типологически близких и проходящих через одинаковую стадию типологической эволюции. Такая ситуация может наблюдаться в группе и моногенных, и полигенных систем.

Таким образом, мы убеждаемся, что все перечисленные ранее эволюционно-динамические характеристики систем могут быть использованы в качестве оснований для бинарного разбиения исходного множества систем на качественно более определённые множества и подмножества (классы и подклассы) и что таким способом мы можем хотя и огрублённо, но более чётко сформулировать особенности рассматривавшихся ранее разновидностей системы.

Однако после того как выбраны основания классификации изучаемых объектов, принадлежность объекта к тому или иному классу может служить средством уточнения его отношения к объектам других классов исходно множества. Пока что результаты нашей классификации в названном отношении дают нам немного. И одна из причин этого заключается в следующем: хотя перечень оснований классификации у нас более или менее чётко сформулирован, но полученные множества систем не соотносимы по масштабу разбиения: одни множества характеризуются одним признаком, другие – двумя, третьи – тремя. Поэтому желательно осуществить разбиение исходного множества систем с помощью одного и того же набора признаков, т.е. с помощью одной и той же их комбинации, и тогда соотнесение одной системы с другой с учётом их принадлежности к определённым множествам будет более продуктивно. Но сначала уточним, насколько в нашем случае правомочно именно бинарное разбиение.

5.3.  Относительность оснований и конкретизация приёмов бинарного разбиения систем на классы, выбор наиболее значимых оснований.

При выборе оснований разбиения множества систем на классы мы постоянно пользуемся такими нечёткими характеристиками, как "близкий - далёкий", "одинаковый - различный", "зависимый - независимый" и т.п. Поэтому нечёткими оказываются и такие понятия, как класс генеалогически близких систем, типологический класс, ареальный класс.

Истоки этой нечёткости выявить нетрудно: мы имеем дело с динамикой систем, с утратой ими одних свойств и с приобретением других, так как абсолютно дискретных скачков с одних качественных характеристик на другие здесь в принципе быть не может, и тем более недискретными оказываются количественные изменения параметров систем.

Но не значит ли это, что само выделение систем и подсистем на таких основаниях разбиения вообще теряет смысл?

Нет, не значит, потому что, при всей нечёткости противопоставлений в переходных случаях, на далёких участках непрерывной шкалы параметров различие проявляется достаточно явно, и поэтому каждый класс может рассматриваться как некоторый идеализированный полюс, и в процессе классификации реальных систем мы можем более или менее уверенно определить, к какому из этих полюсов тяготеет та или иная система.

Конечно, установить это только на основании оценки внешней близости системы чаще всего невозможно. Но разграничение текущих, исходных и предельных параметров отдельной системы и её надсистемы, сравнение с аналогичными параметрами других систем позволяет увидеть направление вектора эволюции системы, её дивергентные и конвергентные интенции и выработать критерии оценки того, что является наиболее важным в наблюдаемых свойствах системы.

Так, при определении степени генеалогической близости систем первоочередной задачей является определение конвергентно-дивергентных отношений между этими системами, установление истоков наблюдаемых внешних сходств систем, разграничение того, что системы унаследовали, несмотря на дивергенцию, а что приобрели вследствие конвергенции с другими системами.

Один из практических приёмов оценки степени генеалогической исходной близости заключается в следующем.

Если некоторая система типологически дивергировала на ряд самостоятельных систем, а после этого какая-нибудь из этих систем в свою очередь дивергировала на новый класс типологически разошедшихся систем, то естественно считать, что системы, разошедшиеся на одном и том же шаге дивергенции, генеалогически ближе между собой, чем системы, сформировавшиеся на разных шагах дивергенции.

Конечно, в принципе возможен и такой случай, когда генеалогически близкие системы, возводимые к общей исходной системе, различаются больше, чем системы, сформировавшиеся на разных шагах дивергентного ветвления и генеалогического древа ^[*].

[*_Биологическим примером такой ситуации служит известный факт, что если идти от того вида ящеров, от которого впоследствии, в результате дивергенции, возникли такие живые организмы, как птицы, крокодилы и ящерицы, то обнаружится, что крокодилы дивергировали от той же ветви, от которой возникли и птицы, тогда как ящерицы представляют иную ветвь.]

Однако учёт своеобразия тех надсистем, под влиянием которых типологически дивергировали генеалогически близкие системы, учёт особенностей того класса конвергирующих систем, в котором оказалась каждая из дивергирующих систем, позволяет и за нарушениями пропорций между внешне наблюдаемыми различиями систем и степенью их генеало­ги­чес­кой близости, подсчитываемой по числу шагов дивергентного ветвления, увидеть закономерности проявления общих принципов функционально обусловленных системных перестроек.

Аналогичные трудности возникают и при определении принадлежности системы к тому или иному типологическому классу. Но и в данном случае, если учитывать не только внешне наблюдаемые характеристики, а привлекать все доступные сведения об исходной и о текущей надсистеме системы, об исходной и предельной внутренней её детерминанте, о дивергентных и конвергентных классах, в которые входит система, то и на траектории типологической её эволюции удаётся выявить три звена:

а) унаследованное сохранившимися субстанциальными компонентами базовой ступени исходное множество интенциальных структур, отражающее степень связи текущего состояния системы с исходным типом;

б) задаваемое новообразованными субстанциальными компонентами надстроечного уровня узуальное подмножество интенциального множества структур, характеризующее степень переориентированности исходного типа на выполнение функциональных запросов текущей внешней детерминанты;

в)  и, наконец, заключённые в противоречиях между свойствами новых надстроечных и сохранившихся базовых субстанциальных компонентов неизбежные предстоящие перестройки системы в направлении дальнейшего увеличения эффективности её функционирования в новой надсистеме благодаря подстройке базовых компонентов под удерживаемые надсистемой надстроечные компоненты и благодаря окончательному формированию предельной внутренней детерминанты, делающей систему ярким представителем нового, предельного типа не только на надстроечном, но и на базовом субстанциальном уровне.

Итак, если подходить к каждой системе конкретно, с учётом специфичных для неё, возможно и уникальных, условий становления и эволюции, то и типологические характеристики систем, с опорой на три звена – исходное, текущее и предельное, – можно выявить достаточно полно.

И если эти три звена, три параметра, три признака, будучи наиболее значимыми для выявления эволюционно-динамических свойств систем, последовательно рассмотреть в каждой из исходного множества эволюционирующих систем, то тогда сведения о том, к какому из полученных при таком разбиении подмножеству принадлежит конкретная система, окажутся полезными как для более явного осознания отношения данной системы к другим системам рассматриваемого исходного множества, так и для обнаружения некоторых интегральных эволюционно-динамических характеристик исходного множества систем как целого.

Условимся для краткости называть межсистемными отношениями те сравнительные характеристики двух систем, которые будут получаться в результате выявления совпадений или различий в тех характеристиках, которые используются нами в качестве оснований бинарного разбиения исходного множества на подмножества.

5.4.  Опыт бинарной классификации систем по трём наиболее значимым основаниям.

Представленный в данном разделе вариант бинарной классификации исходного множества систем по их эволюционно-динамическим характеристикам, позволяет выявлять хотя и огрублённые, но наиболее важные динамические сравнительные параметры систем. _<…>

Итак, описываемая классификация систем по их эволюционно-динамическим характеристикам основывается на учёте всего трёх из рассматривавшихся нами системных характеристик, и каждая из них максимально огрублена и доведена до двухбалльной (бинарной) оценки: '1' / '0' (или 'да'/'нет', или ‘далеко’/‘близко’…). В этом случае мы получаем средство для различения 8 разновидностей межсистемных отношений, ещё не утрачивая возможности улавливать содержательный смысл этих различий.

Первый признак: близки '0' или далеки '1' две сравниваемые системы внешне, в текущем своём состоянии.

Второй признак: близки '0' или далеки '1' две сравниваемые системы генеалогически, в исходном своём состоянии.

Третий признак: близки '0' или далеки '1' две сравниваемые системы типологически, в предельном своём состоянии.

При этом, конечно, нужно помнить об относительности критериев "далеко - близко" и в каждом конкретном случае оговаривать и обосновывать выбор определённого порога близости. Например, при решении одних задач могут рассматриваться столь детальные сходства и различия систем, что потребуется считать генеалогически близкими только те системы, которые разошлись не более чем на один шаг типологической дивергенции, а при решении других задач окажется достаточным рассмотрение лишь самых грубых сходств и различий, и генеалогически близкими можно будет считать системы независимо от того, сколько шагов дивергенции пережили они на траектории своей эволюции от некоторой исходно общей системы.

Аналогичным образом должен оговариваться и обосновываться порог внешнего сходства в текущем состоянии и порог предельной типологической близости.

Поскольку мы сравниваем такие характеристики систем, которые связа­ны и с текущим, и с исходным, и с предельным состоянием, то отношение сближения или различения сравниваемых систем в ходе их эволюции, т.е. наличие процессов их конвергенции или дивергенции, оказывается при этом практически учтённым. Но так как мы умышленно огрубляем детальность сопоставления систем, ограничивая его только тремя бинарными признаками, то наибольший интерес для нас представляют случаи, когда степень отражаемого с их помощью проявления дивергентности и конвергентности в отношениях между сравниваемыми системами максимальна.

Дивергенция будет максимальна, если в своём исходном состоянии системы не только близки по своим характеристикам, но и тождественны, т.е. представляют собой фактически единственную систему, которая, тем не менее, в результате дивергенции, преодолевая эту исходную близость, превращается в две или более в той или иной мере "расподобившиеся" моногенные системы. Следовательно, говоря о генеалогической близости сравниваемых систем в исходном состоянии, мы имеем в виду прежде всего случаи исходно зависимых генеалогически близких систем, а среди исходно зависимых – также максимальный случай проявления этой зависимости, выражающийся в исходной тождественности дивергирующих генеалогически близких систем, т.е. в моногенности этих систем.

Конвергенция же наиболее ярко проявляется не просто в случае наличия типологической близости систем, а при таком их сближении, которое не осложнено никакими другими процессами, а возникло в "чистом виде", "само по себе", т.е. без взаимодействия сравниваемых нами систем. Но это возможно лишь при условии, что типологическое сближение систем вызвано подобием надсистем, никак друг с другом не связанных, "похожих случайно". В наших терминах этот случай характеризуется как тот факт, что сравниваемые системы являются не только исходно, но и предельно независимыми, хотя и всё более подобными.

Конечно, все эти уточнения относительно того, что является наиболее ярким проявлением дивергенции (различие, несмотря на природное тождество) и конвергенции (сходство, несмотря на природную независимость) нам бы не понадобились, если в число характеристик, учитываемых при сопоставлении систем, мы ввели бы ещё две: исходная зависи­мость/незави­си­мость и предельная зависимость/независимость. Однако тогда у нас (вместо восьми) появилось бы 32 вида межсистемных отношений и, соответственно, множеств систем, и тогда наглядность и ясность их качественного различия пострадали бы.

Поэтому мы ограничимся тремя названными признаками для установления вида межсистемных отношений, не детализируя, о каких четырёх подвидах идёт речь: об исходно и предельно независимом подвиде; исходно и предельно зависимом; исходно независимом и предельно зависимом; или, наконец, исходно зависимом и предельно независимом. При этом во всех случаях, где иное и не оговаривается, будет иметься в виду максимальный контраст между дивергенцией и конвергенцией, т.е. подвид исходной зависимости для дивергенции и предельной независимости – для конвергенции. И лишь в отдельных случаях, когда разница в подвидах отношений окажется практически важной, мы рассмотрим её в границах соответствующего вида.

Всё сказанное о возможных межсистемных отношениях, выявляемых с помощью сопоставления избранных трёх характеристик сравниваемых систем представлены в виде классификационной таблицы, анализ которой дан в следующем разделе.

5.5.  Системное содержание межсистемных отношений, выявленных в результате бинарной классификации систем.

111 – данным отношением характеризуется такой класс систем, у которых не обнаруживается ни внешнего сходства, ни генеалогической близости, ни тенденции хотя бы в предстоящем, предельном состоянии сблизиться типологически. Естественно, что такое отношение должно быть расценено как тривиальное и свидетельствует о том, что в избранном масштабе детальности анализа свойств, сравниваемые системы представляются нам просто как разные, не имеющие ничего общего, если не считать, что они входят в интересующую нас первичную совокупность систем, в исходное их множество.

Например, в биологии мы имеем право сопоставлять между собой муху и слона и выявлять их межсистемные отношения, если исходным множеством будет совокупность живых существ. Но лишь этим сопоставимость мухи со слоном и ограничится. Межсистемное отношение между такими тривиально различными системами можно назвать диспаративным, или тривиальным различием систем.

110 – это отношение отличается от предыдущего тем, что между сравниваемыми системами в таком выделенном классе обнаруживаются черты внешнего подобия, но ни генеалогических истоков этого подобия, ни следствия типологического сближения предельных состояний систем установить не удаётся. В этом случае естественно считать, что внешнее наблюдаемое подобие – игра чистого случая. Поэтому межсистемное отношение этого вида можно назвать случайным подобием систем.

101 – такое отношение характеризует класс генеалогически близких систем, у которых не обнаруживается ни близких внешних черт, ни тенденций к типологическому сближению в предельном состоянии. Такую ситуацию легко представить: системы давно находятся в состоянии типологической дивергенции, приведшей к тому, что и во внешних их характеристиках перестала улавливаться общность, но на уровне базовой субстанции исходная общность ещё не утрачена. Это межсистемное отношение естественно называть скрытым родством систем.

100 – данное отношение отличается от предыдущего только тем, что типологически дивергирующие родственные системы оказываются достаточно близкими ещё и на уровне внешних характеристик, и тем самым дела­ют родство типологически различающихся систем очевидным. Этому межсистемному отношению логично присвоить имя явного родства.

Чаще всего это отношение возникает на ранних этапах типологической дивергенции родственных систем, в отличие от скрытого родства, присущего системам на ступени значительных типологических дивергентных расхождений.

Внешне нечто аналогичное обнаруживается в межсистемных отношениях и в случае близости предельных типологических характеристик, т.е. в случае преобладания конвергентных сближений между системами. Но в этом случае общность проявляется не на центральных, а на периферийных участках базисного поля сравниваемых систем.

011 – это отношение характеризует неродственные системы, находящиеся в начальных фазах типологического сближения, когда отсутствие исходной генеалогической близости проявляется и в отсутствии близости чисто внешних характеристик систем. Типологическая близость лишь предустановлена для них как предстоящее предельное состояние.

При рассмотрении этого (как и последующего) вида межсистемного отношения уже можно обратить внимание на существование двух подвидов: определяется ли близость предельных типологических характеристик просто подобием независимых надсистем или эти надсистемы зависимы, вплоть до полного тождества. Чем более зависимыми будут надсистемы, т.е. чем в большей мере можно считать протекающую типологическую дивергенцию ареальной (т.е. предельно зависимой), тем на более раннем этапе конвергенции начнётся проявление внешнего подобия типологически сближающихся неродственных систем.

Данное отношение между системами (у которых их надсистемы зависимы) можно назвать скрытым подобием. Если же при этом нужно подчеркнуть, что мы имеем дело с таким подвидом отношений, который возникает при предельно зависимой конвергенции, то данное отношение можно назвать скрытым ареальным подобием.

010 – такое отношение тоже характеризует неродственные системы, но для случая, когда их надсистемы независимы. У таких неродственных систем всё равно на этапе достаточно далеко продвинувшейся конвергенции возникнут внешние перестройки, соответствующие складывающемуся предельному типу, и между системами начнёт обнаруживаться всё больше и внешних сходных характеристик. Поэтому данное отношение следует назвать явным подобием, а если при этом рассматривается подвид с предельно зависимой конвергенцией, то название, как и в предыду­щем слу­чае, можно уточнить и назвать такое отношение явным ареальным подобием систем.

001 – это отношение возникает в том случае, когда родственные и не имеющие тенденций к расхождению типологических характеристик системы кажутся далёкими по чисто внешним характеристикам. Если учесть, что в глубоко адаптированной системе, при близости базовых компонентов субстанции как следствия генеалогической близости систем и при близости надстроечных компонентов субстанции как следствие типологической близости, не может появиться сильных различий внешних характеристик систем, то придётся признать, что рассматриваемое межсистемное отношение может возникнуть тогда, когда на какую-либо из сравниваемых систем осуществляют такое постороннее "силовое" воздействие, которое навязывает системе внешние характеристики, плохо согласуемые с внутренними характеристиками системы, например, с её внутренней текущей и предельной детерминантой. Следовательно, расхождение внешних характеристик рассматриваемых систем при их генеалогической и предельной типологической близости может возникнуть лишь в силу случайных обстоятельств, поэтому данный вид межсистемных отношений естественно расценить как случайное различие.

000 – такое отношение может быть обнаружено тогда, когда две сравниваемые системы, первоначально принимаемые за самостоятельные, окажутся вариантами форм проявления одной и той же системы. Ясно, что данный случай возможен при рассмотрении полиморфной системы.  Это межсистемное отношение должно быть причислено также к числу тривиальных. Оно является межсистемным в той же мере, в какой является множеством пустое множество, т.е. множество, не включающее в себя ни одного элемента. Можно также сказать, что это – нулевое межсистемное отношение (что отразилось и на избранной нами цифровой нумерации отношений – 000). Такое отношение нельзя исключить из системы рассмотренных межсистемных отношений, потому что именно оно содержит в себе потенции развития во все остальные отношения. Логично будет назвать это межсистемное отношение тождеством, или тривиальным подобием.

Итак, все восемь рассмотренных нами межсистемных отношений име­ют вполне ясный системный смысл и позволяют более целостно охватить многообразие классов систем в некотором заданном исходном множестве эволюционирующих систем.

Однако если этот результат, полученный благодаря классификации систем по избранным трём бинарным эволюционно-динамическим основа­ниям, считать научно полезным, то невольно возникает вопрос: а каковы те резервы, использование которых повысило бы научную полезность классификации систем, какие иные виды классификации динамических систем возможны, достаточно ли аргументировать выбор тех трёх характеристик систем, какие были использованы в качестве оснований классификации, и, наконец, как соотносятся полученные нами выводы о значимости избранных оснований с понятием существенности?

Попытаемся далее ответить на эти вопросы, опираясь на уже изложенные общесистемологические представления.

6.    Проблема существенности оснований классификации систем и важнейшие виды их классификаций по существенным основаниям.

6.1.  Уточнение понятия существенности оснований классификации эволюционирующих систем.

Как известно, многообразие оснований для классификации любых объектов и, следовательно, для систем, в принципе безгранично. Но на практике во всём этом многообразии обычно выбирают такие основания, которые, по мнению того, кто создаёт классификацию, наиболее важны, значимы, представительны, существенны, так что перечень оснований классификации в реальных случаях оказывается вполне конечным.

Однако отсюда совсем не следует, что избранный автором какой-либо конкретной классификации перечень оснований разбиения исходного множества на подмножества, даже если само объединение классифицируемых единиц в исходное множество не вызывает разногласий специалистов, оказывается общепризнанным. Как раз наоборот горячие споры заинтересованных лиц по поводу того, какие из оснований классификации являются существенными, представительными, значимыми, а какие – случайными, бесполезными и т.д., никогда не прекращаются в любой развивающейся науке.

Если мы подойдём к проблеме классификации с позиций необходимости классифицировать не объекты вообще, а именно системы как объекты эволюционно-динамические, характеризуемые исходной, текущей и предельной детерминантой и, следовательно, той или иной степенью сформированности сущности как внутренней причины поддержания устойчивости свойств системы и, в первую очередь, функционально значимых для надсистемы и определяющих набор остальных свойств, то проблема существенности оснований классификации множества систем приобретает черты определённости.

Сначала напомним, что с позиций системологии сущность системы, хотя это наиболее инвариантная, неизменная её черта, является, тем не менее, динамической реальностью, способной развиваться и изменяться, причём реальностью в том смысле, что она онтологична, присуща самой эволюционирующей системе, а не теории, описывающей эту систему. В теории, в её понятиях, если они объективны, представлено (лишь в большей или меньшей мере истинное) отражение сущности изучаемого явления.

Поскольку уточнено, конкретизировано диалектико-материа­лис­ти­чес­кое понятие сущности с позиций нужд системологии то рассуждения о том, что основания классификации объектов вообще и, следовательно, систем – в частности, должны быть существенны, сами получают более твёрдые основания.

Вспомним, что сущность системы оказывается тем более глубоко и полно сформированной, чем глубже адаптирована система к выполнению своей функции в надсистеме, чем более соответствует её внутренняя детерминанта внешней детерминанте как конкретизация функциональных запросов надсистемы в конкретных условиях функционирования системы.

Когда мы говорим об объекте как о глубоко адаптированной системе, то имеем прежде всего в виду, что под влиянием определённой и неизменной внешней детерминанты этот объект уже пережил важнейшие фазы своего становления, достиг, при имеющемся резерве первоисходного материала, предельного состояния, является носителем своей сущности. В этом случае текущая внешняя детерминанта, являясь одновременно и исходной, находится в полном согласии с текущей внутренней, которая, по отношению к внешней, есть одновременно и предельная. При этом исходной внутренней детерминанты у системы быть не может, так как самой системы в исходном состоянии ещё не было, а начался лишь процесс её становления. Но сущности компонентов первоисходного материала в своих потенциях уже содержали неизбежность зарождения и становления сущности системы под влиянием функциональных запросов надсистемы, т.е. под влиянием внешней детерминанты и как исходной, и как текущей, и как предельной для всего периода становления системы и формирования её собственной сущности – такой, в которой сущности компонентов исходного материала представлены, как говорят философы, лишь в "снятом виде".

Но если после того, как завершился процесс становления системы и её сущности, внешняя детерминанта, т.е. текущее состояние надсистемы и вытекающие из этого состояния запросы на свойства системы, на её внутреннюю детерминанту, по каким-либо причинам изменяется, то текущее состояние системы превращается в исходное по отношению к тому новому предельному, которое ещё только должно сложиться, если новое текущее состояние надсистемы, и следовательно, новая текущая внешняя детерминанта системы, останется впредь неизменной. На пути к этому новому предельному состоянию система будет проходить фазы нового текущего состояния, при котором исходное её состояние будет только материалом для адаптации системы в соответствии с новой текущей внешней детерминантой и, следовательно, для выработки в системе новой предельной сущности.

Таким образом, находясь в промежуточном (между исходным и предельным) текущем состоянии, система имеет текущую промежуточную сущность, вытекающую из сохранившихся черт исходной сущности и новоприобретённых черт предельной сущности. В этом состоянии система имеет текущую промежуточную по своей природе, внутреннюю детерминанту, в которой, по мере адаптации системы к новой текущей внешней детерминанте, возрастает доля черт, соответствующих новой предельной внутренней детерминанте, и падает доля черт, соответствующих исходной внутренней детерминанте.

Значение внутренней детерминанты даёт нам возможность понять и объяснить все характеристики системы, в том числе и её сущность, лишь при условии, если нам известен материал, который используется для формирования системы с этой внутренней детерминантой. Наиболее благоприятной для такого объяснения является ситуация, когда перед нами глубоко адаптированная система, т.е. имеющая внутреннюю детерминанту и сущность, близкую к предельной, особенно если эта система сформировалась непосредственно из первоисходного материала в процессе становления.

Однако если система уже пережила смену внешней детерминанты и поэтому её внутренняя детерминанта ещё далека от новой предельной, т.е. является промежуточной, то перестройка системы на новую предельную детерминанту осуществляется на основе её исходного, по отношению к новой внешней детерминанте, состояния. Следовательно, в этом случае сама система в исходном своём состоянии служит для себя материалом. Поэтому просто знание текущей внешней детерминанты системы или знание текущей внутренней не даёт нам полных представлений об особенностях системы и её компонентах, не позволяет выявить достаточно чётко сущность системы в текущем состоянии, так как и сущность находится в процессе перестройки и внутренне противоречива. Необходимые дополнительные знания, аналогичные знаниям о первоисходном материале при объяснении свойств системы, пережившей фазы становления и сформировавшей сущность при неизменной внешней детерминанте, мы получим лишь тогда, когда учтём исходное состояние системы, для чего нужно знать исходную внешнюю детерминанту и вытекающую из неё исходную внутреннюю.

Так в общем случае текущее состояние системы получает объяснение, если мы опираемся на знание исходной и текущей внешней детерминанты и, соответственно, исходной и текущей внутренней. Соблюдение этого условия открывает возможность предвидеть и предстоящее предельное состояние системы. Следовательно, без опоры на исходную текущую и предельную внутреннюю детерминанту мы не можем осознать систему как находящуюся в процессе перестройки, в процессе эволюции, не можем выявить направление эволюционной траектории и, значит, не можем сопоставить любые две системы по их взаимному отношению к этому направлению. А так как исходное, текущее и предельное состояние системы есть отражение состояния её сущности, то уже рассмотренные основания классификации эволюционирующих систем по их динамическим характеристикам мы имеем право считать существенными.

6.2.  Три основных вида классификации эволюционирующих систем по существенным основаниям: морфологическая, типологическая и генеалогическая.

Напомним, что, говоря о классификации систем по их динамическим характеристикам, мы учитываем пока лишь родовидовые отношения между такими объектами, как эволюционирующие системы, рассматривая их как пары элементов, соотнесённые по трём бинарным признакам, относя любую из рассматриваемых пар к одному из восьми возможных пар.

Обратим теперь внимание на то, что лишь одновременный учёт избранных трёх признаков позволяет вскрыть собственно динамические характеристики систем, каждый же из признаков по отдельности почти не даёт нам представлений о динамике классифицируемых систем.

Наименее динамичным оказывается результат сравнения пары систем по их текущим сущностям или по их текущим внешним детерминантам. Это легко объяснить, если вспомнить, что в наиболее типичном случае эволюционирующие системы находятся в процессе перестройки и, следовательно, их текущая сущность является промежуточной и потому внутренне противоречивой: часть задаваемых её свойств оказывается отголоском предшествующей, исходной сущности, а часть – предвестником предстоящей, предельной сущности.

Если истолковать исходное состояние системы как материал для формирования предельного состояния, то и в этом случае текущая сущность должна быть расценена как ещё недостаточно глубоко сформированная предельная сущность, материалом для которой служит система в исходном состоянии. Следовательно, чаще всего степень сформированности текущей сущности, если рассматривать систему в зафиксированный момент времени, не обращая внимания на направление её перестроек, оказывается неполной, и поэтому приходится удовлетворяться лишь поверхностным проявлением этой ещё недостаточно сформировавшейся сущности.

Таким образом, сопоставление систем в их текущем состоянии, не сопровождаемое учётом их предшествующих состояний и прогнозам предстоящих, перестаёт быть сопоставлением их сущностей, а сводится к выявлению лишь бросающихся в глаза внешних характеристик, их состава и свойств компонентов, и общих черт связей и "устройства" этих компонентов и систем в целом, общих черт "морфологии" ^[*] сравниваемых систем.

[*_За отсутствием лучшего термина назовём такое однопризнаковое сравнение систем морфологическим.]

Результатом морфологического сравнения систем избранного множества является их разбиение на классы внешне более или менее "похожих" систем, хотя при таком однопризнаковом сравнении трудно надеяться на выработку надёжно обоснованных критериев "похожести".

Если рассматривать системы в течение такого отрезка времени их существования, когда удаётся заметить определённые перестройки в "морфологии" каждой из них, то можно обнаружить среди систем такие, степень морфологического подобия между которыми возрастает. Такое наблюдение даёт основание к гипотезе, что со временем системы в определённых группах станут вообще мало различными, следовательно, их предельные сущности достаточно близки.

По такому признаку избранное множество систем оказывается разбитым на классы конвергирующих систем, или на определённые типы. Такое однопризнаковое разбиение можно назвать типологическим.

Степень динамичности оснований разбиения систем на типы значительно выше, чем степень динамичности оснований их разбиения на морфологические классы: здесь учитывается не просто наличие, а процесс увеличения морфологического сходства между сравниваемыми системами и выдвигается предположение о наличии причины, которая приведёт к значительной утрате различий между системами одного типа. К числу причин относится, например, уже рассматривавшееся ареальное взаимодействие.

Правда, поскольку эта причина лишь предполагается и значительное сближение лишь экстраполируется, то границы, включающие в себя системы одного типа, также оказываются недостаточно чёткими.

Интерполяция изменений в морфологических характеристиках систем, основанная на сравнении их текущего состояния не с будущим, а с прошлым, восстанавливаемым на основе проверяемых фактов, например, на так или иначе сохранившихся сведениях о предшествующих состояниях систем, позволяет выявить дивергентные классы эволюционирующих систем, т.е. классы систем, развивающихся из некогда одной системы, и, следовательно, имеющих безусловно одну и ту же исходную сущность как следствие одной и той же и внешней, и внутренней исходной детерминанты.

Это основание разбиения систем на классы по одному признаку – по общности их исходной сущности – наиболее динамично. Классификация систем на этом основании в конечном счёте позволяет получить генеалогические классы эволюционирующих систем.

Итак, учёт близости текущей сущности или текущей внутренней детерминанты позволяет разбить системы на "морфологические классы", учёт близости предельной сущности или предельной внутренней детерминанты служит основанием для обнаружения конвергентных классов систем, или "типологических классов", а учёт близости исходной сущности или исходной внутренней детерминанты даёт возможность установить дивергентные классы систем, определить их генеалогическую близость.

Каждый из этих трёх подходов к основаниям классификации систем опирается, как мы видели, на существенные признаки, поэтому каждая из рассмотренных классификаций систем оказывается необходимой для их классификации как эволюционирующих объектов. Однако даже все вместе они ещё не дают представлений о динамических характеристиках эволюционирующих систем, пока природа используемых признаков не истолкована в понятиях принципов адаптации и становления сущности системы и пока все эти три классификации взаимно не соотнесены в рамках одной системной классификации, указывающей прошлое, настоящее и будущее классифицируемых систем на эволюционной оси, характеризуемой исходной, текущей и предельной детерминантой.

6.3.  Отношение типологической и генеалогической классификации к категориям субстанции и структуры.

Чтобы глубже понять, чем отличается собственно системная классификация по существенным основаниям разбиения систем на подмножества от зависимого разбиения систем по каждому из трёх рассмотренных оснований, позволяющих различать системы либо по их общему сходству, либо типологически дивергирующие, т.е. генеалогически близкие системы, либо, наконец, типологически конвергирующие, т.е. типологически близкие системы, привлечём выявленные ранее представления о связи генеалогии и типологии с категориями субстанции и структуры систем.

Когда классифицируется множество типологически дивергирующих систем, т.е. множество систем, объединённых на том основании, что все они восходят к одной и той же исходной системе, являются её модификациями, возникшими в результате независимой смены внешней детерминанты у каждой из этих систем, то генеалогическая близость этого класса сис­тем проявляется прежде всего в общности центрального участка базового поля. По направлению к периферии степень этой близости ослабевает, а так как периферия базовой субстанции в основном образуется из агрегатов элементов базовой субстанции, т.е. из компонентов самих нижних партитивных ярусов базовой ступени системы, то и на надстроечной ступени субстанции системы, хранящей информацию о структуре взаимосвязей элементов и компонентов нижних базовых ярусов при образовании из них базовых компонентов субстанции более высоких ярусов, общность в наибольшей степени будет проявляться на нижних ярусах этой надстроечной ступени.

Иными словами, генеалогически близкие системы проявляют свою близость тем ярче, чем ближе к базовым элементам, элементарным связям и к простейшим надстроечным компонентам обращаемся мы при сравнении этих систем между собой. Следовательно, если проводить противопоставление категорий субстанции и структуры, то можно утверждать, что чем с большим основанием какая-либо характеристика сравниваемых систем относится к числу субстанциальных, тем скорее она окажется общей у генеалогически близких систем.

Хотя, в наших определениях, надстроечная ступень также является субстанциальной, но функция её компонентов более явно связана со структурными свойствами системами, поскольку они являются хранителями эталонной информации о структуре связей и взаимодействий между частями целого, и эта структурность надстроечных компонентов особенно ярко проявляется на верхних ярусах надстроечной ступени: здесь компоненты фиксируют схемы сетей связи подсистем системы и системы как целого, схемы структур её поведения. Но так как именно эти компоненты верхних ярусов надстроечной ступени сравниваемых систем подвергаются наибольшему влиянию при изменении внешней и, соответственно, при выработке новой внутренней детерминанты, то расхождения между генеалогически близкими системами при типологической их дивергенции накапливаются скорее всего в структурных характеристиках систем.

Отсюда естественно следует вывод: генеалогическая классификация систем, т.е. классификация группы типологически дивергирующих систем, если эта классификация осуществляется только по одному такому существенному признаку, как степень связи с общей исходной системой, – это классификация прежде всего субстанциальная, учитывающая главным образом базовые элементы систем и базовые компоненты нижних ярусов и лишь в незначительной степени – надстроечные компоненты, но тоже только нижних ярусов.

В значительной мере картина оказывается противоположной при классификации систем по признаку общности их предельной внешней детерминанты, предельной их сущности, предельного состояния, т.е. при классификации типологически конвергирующих систем.

Перестройка на новую внешнюю детерминанту, как мы ранее видели, начинается с поиска и закрепления новых структур состояния и поведения системы, позволяющих так модифицировать внутреннюю детерминанту, чтобы система могла удовлетворить новым функциональным запросам надсистемы. Но это значит, что модифицируются при этом прежде всего компоненты верхних ярусов надстроечной ступени системы и способы комбинирования компонентов верхних ярусов базовой ступени при объединении их в компоненты ещё более высоких базовых уровней. Иными словами, модифицируются прежде всего структурные характеристики конвергирующих систем, а так как внешняя детерминанта при этом у сравниваемых систем оказывается общей или очень близкой по функциональным запросам надсистемы, то констатация типологической общности системы, их эволюции в направлении сближения их "морфологии" есть одновременно констатация близости главным образом их структурных характеристик.

Следовательно, чтобы доказать типологическую близость систем, чтобы разбить множество эволюционирующих систем на типологические классы, исследователь должен в первую очередь проанализировать структурные характеристики этих систем.

После сделанных уточнений нетрудно определить, в чём заключается отличие морфологической классификации систем от генеалогической и типологической, какова степень системности каждой из этих классификаций в отдельности и в каком смысле рассмотренная нами классификация эволюционных систем одновременно по всем этим трём признакам является системной.

6.4.  Отношение морфологической классификации к генеалогической, типологической и системной. Своеобразие технологической классификации.

Если системы рассматриваются как носители своего состояния и своих свойств в фиксированный момент времени, синхронно, т.е. с пренебрежением факта их изменения, то наиболее благоприятным для такого рассмотрения будет случай, когда любая из рассматриваемых систем объективно близка к стабильности своих свойств, т.е. практически оказывается неизменной. Таково положение систем в тех случаях, когда внешняя детерминанта систем остаётся неизменной так долго, что системы успевают прийти к предельному состоянию, к высшему уровню адаптированности, то есть к заданной внешней детерминанте. В этом случае все ступени, ярусы и уровни систем, их субстанциональные, структурные и функциональные свойства оказываются глубоко взаимно согласованными, и поэтому практически одинаково эффективным оказывается тогда и разбиение систем на морфологические классы как по структурным, так и по субстанциальным характеристикам.

Но практически, как мы уже говорили, эволюционирующие системы чаще всего находятся в промежуточном состоянии, т.е. на пути дивергенции по отношению к исходной внешней детерминанте и на пути конвергенции по отношению к текущей внешней детерминанте и, следовательно, на пути к своей новой предельной внутренней детерминанте, к своему новому типологическому классу. А так как системы при морфологической классификации рассматриваются как данность, без учёта их перестройки, то при этом не используются понятия исходного и предельного состояния и, следовательно, исчезают критерии первоочерёдности: когда следует сосредоточить внимание на сопоставлении субстанциальных характеристик, а когда – на сопоставлении структурных. Поэтому, при морфологической классификации систем исследователь вынужден обращать внимание на любые, т.е. как на субстанциональные, так и на структурные характеристики, лишь бы они могли служить основанием установления "общего" сходства или различия между сравниваемыми системами.

Естественно, что при морфологической классификации эволюционирующих систем в результате их разбиения на классы в одних случаях может сказаться их генеалогическая близость, в других – типологическая, но критериев для объективной классификации обнаруженной близости при этом не будет.

В таком случае становится ясным, что, например, морфологическую классификацию языков нельзя отнести ни к субстанциальной, ни к структурной, хотя и те и другие характеристики могут оказаться основанием раз­би­ения системы на морфологические классы. Поэтому можно назвать этот вид классификации диффузным. Очевидно, что морфологическая классификация языков имеет научную ценность лишь на начальном этапе развития представлений об особенностях систем изучаемого множества, пока ещё не дифференцировались критерии разграничения субстанциальных и структурных характеристик систем, не накопилось достаточно фактов о видах и направлениях перестроек этих систем, о факторах их изменения.

Хотя при морфологической классификации систем преобладает целостный подход к изучаемому объекту, но эта целостность ещё поверхностна, она вытекает не из знания связующего начала системы, не из понимания её сущности, а из отсутствия умения расчленить систему как данность на объективно значимые компоненты.

На следующем этапе познанности системы начинает вычленяться наи­бо­лее устойчивая её сторона – состав наименее изменяющихся компонентов, т.е. наиболее субстанциальные характеристики системы. Поэтому в истории наук развитие методов классификации шло обычно по пути возникновения сначала морфологической, диффузной классификации к генеалогической, субстанциальной. И лишь после вычленения субстанциальных аспектов очевидным становилось существование структурных и, следовательно, начинала формироваться типологическая классификация.

Однако подчеркнём ещё раз, что каждая из этих классификаций сама по себе либо не системна, либо недостаточно системна. Увязывание их в единую системную классификацию динамически эволюционирующих систем возможно только после конкретизации понятий материалистической диалектики в приложении к системологии, после уточнения понятий сущности, после увязывания категорий субстанции и структуры с категорией функции, после осознания различий между базовой и надстроечной ступенью системы, после разграничения динамики функционирования и динамики эволюции.

Пока эти понятия и категории в достаточной степени не дифференцированы, обсуждение вопроса о существенности оснований классификации объектов той или иной научной отрасли приводит, как правило, к типичным спорам о том, что считать существенным в изучаемом объекте или явлении: нечто имманентно присуще объекту или же то, что "существенно" в объекте прагматически, т.е. с точки зрения его использования для достижения с его помощью какого-либо определённого результата.

С системологических же позиций нетрудно понять, что представители первой точки зрения интуитивно исходят из потребностей изучения исходной сущности, вскрываемой с помощью генеалогической классификации, а представители второй точки зрения фактически имеют в виду задачу выявления предельной сущности, для решения этой задачи более эффективна типологическая классификация. При прагматическом рассмотрении каждый объект оценивается по критерию пригодности включения его в определённый процесс подгонки, переработки для придания ему требуемых устойчивых свойств с целью превращения его в функциональный компонент создаваемой системы.

Следовательно, каждая из функций, потребность в которой осознаётся создателем системы, превращается в основание типологического разбиения единиц первоисходного материала на классы, не просто имеющих или не имеющих заданное свойство, а перспективных или неперспективных на роль таких компонентов материала, которые после определённой целенаправленной переработки, способны приобрести требуемое функциональное свойство.

Такую функциональную классификацию объектов по их пригодности приобрести желательное предельное состояние (под целенаправленным внешним адаптируемым воздействием) назовём технологической классификацией.

Совершенно ясно, что технологическая классификация должна быть отнесена к числу разновидностей типологических классификаций, поскольку и в данном случае сущность всех объектов выделенного класса должна в той или иной степени измениться таким образом, чтобы соответствовать заданной извне новой детерминанте – отвечать функциональным запросам той внешней системы, в качестве функционального компонента которой предполагается, после определённых технологических преобразований, использовать компоненты этого класса.

Таким образом, и технологическое разбиение объектов на классы оказывается в конечном счёте сущностным, но этот факт обычно остаётся затемнённым, так как, во-первых, требуемая предельная сущность в этом случае рассматривается лишь как потенциальная (она сформируется лишь в том случае, если объект будет подвергнут требуемой технологической обработке) и, во-вторых, не как буквально предельная, а лишь в той или иной степени (т.е. достаточной для решаемой практической задачи) продвинутая в направлении к предельной.

Кроме того, поскольку при уменьшении степени продвинутости к новому предельному состоянию резко возрастает многообразие возможных направлений изменения исходной сущности объекта к различным предельным состояниям, то складывается впечатление, что из материала можно сделать всё, что угодно, и, следовательно, превратить в объект какой угодно классификации, по желанию и произволу классифицирующего, после чего сама продуктивность категории сущности в научных и технических отраслях, имеющих в основном дело с технологическими классификациями, начинают подвергаться сомнению. Ошибочность оснований для такого сомнения обнаруживается лишь при системной классификации.

6.5.  Связь морфологической, генеалогической, типологической и системной классификации систем с партитивной классификацией систем.

Технологический аспект рассмотрения множества объектов как материала для создания компонентов конструируемой системы, с одной стороны, как мы видели, затемняет тот факт, что, как при обычной типологической классификации, мы имеем здесь дело с исходными сущностями этих объектов и с конвергентной, правда, с технологически насильственной и лишь предполагаемой, эволюцией этих сущностей в направлении формирования функционально важной, для конструируемой системы, предельной сущностью этих объектов.

Однако, с другой стороны, в этом случае становится более очевидным то, что каждая технологическая классификация представляет собой лишь одну из многих родовидовых классификаций конструируемых компонентов создаваемой системы, причём как бы ни был полон состав этих классификаций, все они увязываются воедино лишь благодаря наличию партитивной классификации, в которой отражены отношения частей на базовой и на надстроечной ступени субстанции этой системы (после того, как система получит своё материальное воплощение).

В свете сказанного естественно задать вопрос: если связь технологической классификации, точнее – множества технологических классификаций одной конструируемой системы с её партитивной классификацией очевидна и необходима, то существует ли партитивная классификация множества эволюционирующих систем, и если да, то есть ли связь морфологической, генеалогической и типологической классификации этих систем с партитивной?

Наиболее очевидна такая связь в случае рассмотрения отдельной глубоко адаптированной системы, прошедшей этап становления при заданной внешней детерминанте и первоисходном материале. Ситуация в данном случае является одним из вариантов технологической ситуации со всеми закономерными следствиями: каждый компонент материала входит во множество первоисходных единиц, рассматриваемых с позиций его пригодности быть превращённым в компонент системы. Так, мысленно прослеживая процесс становления системы, мы установим все родовидовые классификации компонентов первоисходного материала, свяжем результаты этих классификаций в одну партитивную и после на каждом ярусе каждой из ступеней (т.е. на базовой и надстроечной ступени) получим родовидовую классификацию компонентов субстанции.

Подобный процесс увязывания родовидовых классификаций с партитивной осложняется в случае морфологической классификации: наблюдая текущее состояние системы, имеющей, как правило, промежуточную, а не предельную внутреннюю детерминанту, мы имеем дело с противоречивыми следствиями влияния двух детерминант: исходной и новой предельной.

Однако если мы используем принципы системной классификации и сначала установим исходную детерминанту системы, по ней определим субстанциальные и структурные характеристики этой системы в её исходном состоянии, а потом начнём рассматривать это состояние как материал для нового текущего состояния внешней детерминанты системы в процессе становления нового предельного состояния, то задача выявления всего многообразия родовидовых классификаций системы с её партитивной классификацией сведётся к уже рассмотренной.

Таким образом, если множество эволюционирующих систем расклассифицировано морфологически, типологически и генеалогически, то хотя все эти классификации соотносят системы лишь как целостности и только по родовидовым отношениям, на их основе можно построить партитивные классификации компонентов каждой из систем, а также родовидовые классификации компонентов на каждом из ярусов каждой из ступеней. В процессе такой работы окажутся сопоставительными исходные, текущие и предельные детерминанты и сущности каждой из систем, так что одновременно будет получена необходимая информация для классификации эволюционирующих систем по их динамическим характеристикам.

Так мы установили, что системная родовидовая классификация эволюционирующих систем по их динамическим характеристикам естественно смыкается с системными родовидовыми и с партитивной классификацией компонентов каждой из классифицируемых систем.

Однако установление этого факта порождает новый закономерный вопрос: а имеет ли какой-либо смысл понятие партитивной классификации не по отношению к компонентам каждой из систем, а ко всему множеству классифицируемых систем как целостных единиц? Этот вопрос требует специального рассмотрения.

6.6.  Проблема партитивной классификации множества эволюционирующих систем и её связи с родовидовыми.

Напомним, что в основе системнотипологических положений лежит тезис о том, что в то время, пока система проходит фазы становления в определённом функциональном узле исходной надсистемы или же этапы перестройки в новом узле надсистемы, каждый из этих функциональных узлов надсистемы хотя и снижает эффективность своего функционирования, ибо в процессе становления или перестройки система не полностью удовлетворяет его функциональным запросам, однако степень устойчивости надсистемы такова, что это временное ослабление не влечёт за собой следствий, грозящих дальнейшему существованию надсистемы. Но из этого следует, что поскольку и любая надсистема является элементом системы ещё более высокого яруса – элементом над-надсистемы, то эта над-надсистема устойчива в ещё более высокой степени, чем включаемая в неё надсистема рассматриваемой системы.

Чем более устойчива надсистема, тем выше вероятность того, что те функциональные узлы надсистемы, в которых происходит и становление, и последующее распространение и перераспределение систем определённого рода, не являются случайным конгломератом, а формирующиеся в них или подстраивающиеся к ним системы представляют собой элементы одной и той же надсистемы, её узловые компоненты, т.е. органы надсистемы как некоторого целостного организма. И именно вследствие некоторых изменений состояний надсистемы, в которых можно выделить по край­ней мере две разновидности – исходное состояние и текущее состояние, в ней либо возникнут новые функциональные узлы, либо количественно или качественно изменятся запросы в существующих функциональных узлах, что и приведёт в конце концов к ситуации, когда либо экземпляры одной исходной глубоко адаптированной системы распределятся по функциональным узлам надсистемы с модифицированными характеристиками и втянутся в процесс типологической дивергенции, либо, наоборот, некоторые, различающиеся функциональными запросами к системам функциональные узлы надсистемы окажутся практически одинаковыми по своим параметрам, что приведёт к необходимости конвергентной перестройки включённых в них систем с различными исходными внутренними детерминантами на одинаковую предельную детерминанту. В частном случае несколько таких систем может оказаться либо в тесно взаимодействующих функциональных узлах, либо вообще в одном узле надсистемы, и тогда в этих системах начнутся ареальные перестройки.

Совершенно ясно, что если возникающие при этом множества типологически дивергирующих и, следовательно, генеалогически (т.е. исходно субстанциально) близких систем, и множества типологически конвергирующих и, следовательно, типологически (т.е. предельно структурно) близких систем рассматривать с названных надсистемных позиций, то первейшая из возникающих при этом проблем будет следующая: каково число функциональных узлов и, следовательно, тех исходных систем, глубоко адаптированных в надсистеме при исходном её состоянии, которые потом включаются в эволюционные процессы дивергенции и конвергенции в связи с переходом надсистемы из исходного состояния в данное новое текущее, и каково число тех специфических, для данного текущего состояния надсистемы, функциональных узлов, в соответствии с функциональными запросами которых оказывается заданными вполне определённые виды предельных внутренних детерминант конвергирующих или стадиально перестраивающихся систем?

Для получения ответа на эти первейшие вопросы и обращается системная классификация к полученным ранее результатам морфологической, генеалогической и типологической классификации, которые хотя и не ставят перед собой никаких надсистемных задач, но фактически дают материал для реконструкции и выявления состава функциональных узлов надсистемы в её исходном и текущем состоянии, если помнить, что любая исходная система формировалась также в некотором функциональном узле.

Однако осмысленные с таких новых позиций результаты морфологической, генеалогической и типологической классификации не являются самоцелью для системной классификации. Они представляют собой лишь непременное условие для решения следующей проблемы, существование которой обнаруживается лишь при системном подходе к классификации, опирающемся на надсистемные представления: если надсистема в исходном состоянии имела один набор функциональных узлов, а в текущем – другой, то, во-первых, в каких функциональных взаимодействиях находились между собой системы, занимающие в надсистеме эти узлы как в исходном, так и в текущем состоянии надсистемы, каковы, во-вторых, были промежуточные её состояния и, следовательно, функциональные узлы, задающие взаимодействия изучаемых систем в промежуточных состояниях и объясняющие существование промежуточных типов систем, и, наконец, в-третьих, каковы те факторы, которые вызывают изменение состояний надсистемы и, следовательно, дивергентные и конвергентные процессы в изучаемых системах.

Ещё раз подчеркнём, что хотя ни морфологическая, ни генеалогическая, ни типологическая классификация сама по себе не ставит перед собой подобных задач, однако решение их принципиально невозможно без данных этих трёх видов классификации. Например, если генеалогическая классификация позволяет реконструировать дивергентные разветвления, на пути от исходного состава систем до наличного текущего, в форме генеалогического дерева, то, как мы установили ранее, она даёт нам материал для обнаружения типологических расхождений между генеалогически близкими системами и, следовательно, проливает определённый свет на состав функциональных узлов надсистемы в процессе её эволюции. В данном случае вид отношений между системами свидетельствует об увеличении качественного многообразия функций и функциональных узлов в надсистеме. Соответственно конвергентные схождения могут быть следствием уменьшения функциональных узлов в эволюционирующей надсистеме.

Если поиск состава функциональных узлов надсистемы в её исходном, промежуточном и текущем состоянии и характеристика этих узлов с точки зрения наличия у них определённых общих и различительных свойств достаточно очевидным образом входит в проблемы класси­фи­ка­ции рассматриваемых систем, то можно ли считать классификационным вопрос о том, как взаимодействуют между собой системы в адаптировавшей их надсистеме?

В свете всего рассмотренного можно дать на этот вопрос довольно полный ответ: если, как это чаще всего делается, под классификацией понимать только установление родовидовых отношений между единицами одного яруса, то выявление отношений между системами в надсистеме, раскрывающих взаимодействия, а не просто общие и различительные свойства между системами, не относятся к проблеме классификации; если же вспомнить, что с позиций системологии родовидовая классификация только тогда подтверждает свою сущность, когда она оправдана функционально и, следовательно, сопровождается иерархической партитивной классификацией, то станет совершенно ясной принципиальная необходимость учёта взаимодействий между системами, осознание их как компонентов надсистемы.

Таким образом, как в отдельной системе при системном к ней подходе мы вскрываем партитивную и серию родовидовых объективных, сущностных классификаций компонентов системы, точно также в объективно выделенном множестве систем, через этапы морфологической, типологической, генеалогической и системной их классификации, мы приходим к такому уровню осмысления особенностей и функций систем в надсистеме, который даёт нам возможность произвести между этими системами и партитивную классификацию. После этого и на надсистему как на адаптированный в над-надсистеме функциональный объект мы можем смотреть с позиций технологической классификации и тем самым найти функциональное объяснение причинам и факторам эволюции системы классифицируемых систем. И сам этот факт перехода от родовидовой классификации системы к партитивному их разбиению превращается в средство оправдания или уточнения объективности оснований ранее осуществлённых родовидовых классификаций систем.

Отсутствие этого соотнесения родовидовых классификаций с партитивной, сосредоточенность внимания лишь на родовидовых отношениях делает малопродуктивными споры о том, какими критериями нужно пользоваться при выборе оснований классификации объектов (при этом практически имеется в виду обычно родовидовая классификация).

6.7.  Структурность и субстанциальность, "парадигматичность" и "синтагматичность" классификации систем в надсистеме.

После того, как установлено, что при надсистемном подходе классифицируемые системы оказываются объединёнными в исходное множество не только потому, что всем им присущ некоторый существенный замеченный с самого начала признак, но и потому, что они являются составными функциональными компонентами единой надсистемы, нетрудно обнаружить новые аспекты выбора существенных оснований классификации систем.

Если исходить из определённой сущности классифицируемых систем, то именно те их свойства должны быть признаны существенными, которые вытекают из соответствующей этой сущности детерминанты каждой из систем, формирующейся в ответ на функциональные запросы к этой системе в занимаемом ею узле надсистемы. Но функционировать – это прежде всего определённым образом связываться и взаимодействовать с другими системами в надсистеме.

Следовательно, наличие существенных свойств у системы, когда она глубоко адаптирована надсистемой, – это условие наличия у этой системы таких функционально значимых интенций, которые уже доведены до актуализированности их в экстенциальных связях функционирующих систем надсистемы.

Таким образом, если рассматривать системы надсистемы в аспекте текущего, актуально функционального состояния, то можно тогда заметить наличие вполне однозначного соответствия между такими характеристиками систем, как, во-первых, функционально значимые свойства этих систем, представляющие собой чисто имманентные, абсолютные субстанциальные их параметры: как, во-вторых, те валентности этих систем к взаимосвязи с другими системами, которые актуализированы, представлены как экстенции, т.е. как характеристики более внешние, относительные, структурные, и, наконец, в-третьих, как места, как позиции каждой системы в цепочках и в узлах сетей её связей с другими системами, т.е. как чистые значимости в функционально связанных блоках более высоких ярусов, т.е. как явно структурные, реляционные, внешние характеристики.

Совершенно очевидно, что пока системы рассматриваются как носители своих функциональных свойств, до тех пор мы можем, поскольку это всё-таки свойства, т.е. имманентные характеристики системы, классифицировать эти системы с помощью обычных приёмов классификации, получая при этом соотносительные результаты, хотя выявленные таким образом классы и подклассы в первом случае имеют отношение к собственно имманентным, субстанциальным свойствам систем, во втором – к их валентностям, а в третьем – к их позициям в сетях функциональных взаимо­дей­ст­вий в надсистеме, т.е. к характеристикам не имманентным в буквальном смысле, не абсолютным, внутренним, субстанциальным, а к характеристикам относительным, внешним, реляционным, структурным.

Соотносительность результатов этих видов классификации систем, если они глубоко адаптированы в функциональных узлах надсистемы, заключается в том, что:

– классификация по собственно имманентным свойствам отражает потенции систем вступать в те или иные виды связей;

– классификация их по валентностям отражает наиболее часто проявлявшиеся связи систем между собой и, следовательно, характеризует наиболее яркие, в сложившихся условиях, предрасположенности систем к внешним связям или, иными словами, типичные в наблюдаемых условиях интенции систем надсистемы;

– а классификация по позиционным характеристикам констатирует экстенции каждой из систем, т.е. реальную, наличную включенность (экстенции) системы во взаимодействия с другими системами надсистемы.

Таким образом, каждая из этих классификаций даёт возможность сделать определённые общие выводы о результатах двух других, однако не может рассматриваться как источник всех сведений, содержащихся в других классификациях.

Чтобы соотнести эти три вида классификации систем в функциональных узлах надсистемы с уже рассмотренными классификациями, остановимся на следующем.

В современном науковедении, главным образом под влиянием лингвистики, нередко пользуются понятиями парадигматического и синтагматического аспекта классификации множества изучаемых объектов.

При этом обычная родовидовая классификация по внутренним, имманентным характеристикам объектов расценивается как парадигматическая. Наличие общих признаков в классах и подклассах исходного множества трактуется как проявление сходства между единицами выделяемых групп объектов.

Синтагматический подход приводит к объединению совокупности объектов, обычно различающихся по своим характеристикам и именно в силу этого различия дополняющих друг друга в рамках некоторого целого. Следовательно, здесь мы имеем дело скорее всего с одним из проявлений не сходства, а смежности.

Таким образом, складывается впечатление, что парадигматическая классификация отличается от синтагматической в каком-то смысле столь же полярно, как парадигматика и синтагматика.

Этот вывод верен лишь в той мере, в какой действительно то, что связано с синтагматикой, отражает валентности и позиции при взаимодействии изучаемых единиц, т.е. их внешние, структурные характеристики. Но поскольку эти характеристики присущи каждой из рассматриваемых единиц, то они могут служить основанием родовидовой классификации, и принципиальное отличие синтагматического рассмотрения от парадигматического снова становится нечётким.

Следовательно, привлечение понятий синтагматической и парадигматической классификации, разграничение классификационных признаков как отражающих сходства и смежность, как внешних и внутренних, как собственно имманентных, субстанциальных и лишь формально имманентных, а фактически реляционных, структурных – всё это, безусловно, близкие по содержанию пары понятий, но природа их остаётся не совсем ясной, что едва ли можно считать допустимым, если поставлена задача уточнить критерии существенности оснований классификации.

6.8.  Ступень наблюдения и ступень конструктов в процессе классификации.

Обратим теперь внимание на то, что вопрос о противопоставлении двух рассмотренных выше видов классификации (причём структурная классификация представлена в валентной и позиционной, значимой разновидности) возник у нас тогда, когда было установлено, что, классифицируя глубоко адаптированные системы по их отношениям к исходной, текущей и предельной сущности, мы рано или поздно осознаем эти системы как компоненты, как взаимодействующие органы надсистемы.

Но с подобным положением мы встречались уже, когда рассматривали принципы классификации компонентов системы. Тогда мы установили, что в сложной глубоко адаптированной системе компоненты должны рассматриваться в партитивной многоярусной классификации, имеющей базовую и надстроечную ступень, и лишь в рамках каждого из ярусов каждой ступени целесообразно осуществлять родовидовую классификацию.

Следовательно, после того, как мы углубили представления о мно­жест­ве систем настолько, что для нас стала явной их роль как компонентов надсистемы, мы, по существу, пришли к необходимости построить партитивную классификацию не только компонентов в системе, но и систем в надсистеме, после чего и всплыли аспекты "смежности"; "синтагматики", "валентности", "позиции", "взаимодействия" в рамках образований более высоких ярусов.

До этих пор мы имели дело лишь с уровнями родовидовой классификации систем, ещё не расчленённых на партитивные ярусы, так как не было вскрыто распределение их функций в надсистеме. Таким образом, все разновидности родовидовой классификации на этом этапе познания сущности систем, т.е. морфологическая, типологическая и генеа­логическая, а также классификации этих систем по всем трём названным основаниям одновременно – всё это было лишь начальной фазой постижения их системной природы.

Следующей, более продвинутой фазой было доведение представлений об этих системах до системной классификации их компонентов по всем ярусам, ступеням и уровням.

Но только тогда, когда классифицируемые системы, после всех осуществлённых этапов классификации, предстали перед нами, наконец, как компоненты надсистемы, мы получили возможность вскрыть их партитивные отношения. Лишь теперь оказалось возможным, уже с более объективных позиций, произвести на каждом из партитивных ярусов родовидовую классификацию рассматриваемого множества систем. В этом случае представления о том, что элементы этих систем являются системами, которые образуют системы более высокого уровня – компоненты, и что компоненты систем – тоже системы, и, соответственно, что рассматриваемое множество систем – это только компоненты надсистемы, получают подтверждение в том, что и компоненты каждой из рассматриваемых систем, и все системы этого множества оказываются расклассифицированными однотипным способом: по партитивным ярусам и по уровням родовидовой классификации на каждом ярусе. После этого и понятие сущности, а также внутренней и внешней детерминанты, приобретает смысл не только по отношению к системам рассматриваемого множества, но и ко всему этому множеству как к системе более высокого яруса.

Обратим теперь внимание на ряд важных обстоятельств.

Мы уже говорили о том, что надстроечная ступень является вторичной по отношению к базовой и в функциональном отношении и, соответственно, в генеалогическом, т.е. формируется лишь после того, как сформировались базовые компоненты и из их свойств выявились те структуры взаимодействия, которые функционально наиболее значимые. Отсюда вытекает, что если функция системы достаточно проста и, следовательно, многообразие структур взаимодействия базовых компонентов невелико и требует лишь минимальных переключений, то узловые и связующие компоненты базовой ступени могут оказаться способными к осуществлению этих функций без участия надстроечных компонентов, так что надстроечная ступень в системе может оказаться неразвитой, отсутствующей. К числу таких систем относятся типичные механические станки промышленного производства.

Само собой разумеется, что классификация таких систем должна представить собой партитивную классификацию базовых компонентов и родовидовую их классификацию на каждом из партитивных ярусов. Но значит ли это, что партитивная и родовидовая классификация надстроечных компонентов для таких систем не имеет смысла: ведь надстроечные компоненты в ней отсутствуют?

Нет, не значит, хотя на первый взгляд это может показаться странным.

Несмотря на отсутствие надстроечной системы субстанции, компоненты которой отражают наличие в системе таких классов базовых компонентов, которые связываются в типовые для этой системы функционально важные структуры взаимодействий базовых компонентов, сами эти классы базовых компонентов, выделяемые по особым функционально значимым признакам, и типовые структуры взаимодействия представителей этих классов не есть фикция, они реально проявляются в процессе функционирования базовых компонентов системы. Поэтому, чтобы правильно понять природу такой системы, необходимо увидеть и мысленно экстрагировать и функционально значимые признаки классов базовых компонентов, и типовые, узуальные функционально значимые структуры взаимодействия на любом из ярусов и, наконец, структуры объединения компонентов любого из ярусов базовой ступени из базовых компонентов предшествующего яруса. Но вся эта информация об устройстве системы есть не что иное, как та информация, которая была бы, если бы она отразилась на компонентах надстроечной ступени.

Следовательно, классификация компонентов системы по ярусам, ступеням и уровням является универсальной, она осуществляется во всей полноте даже тогда, когда онтологически (точнее, онтически, на ярусе онтоса) ступень надстроечных компонентов отсутствует.

Все это потребовало специальной оговорки в связи с тем, что иначе наличие классификации компонентов надстроечной ступени, разработанных исследователем для таких систем, в которых материально ступень надстроечных компонентов отсутствует, может показаться порождением теории, оторвавшейся от практики.

Теперь необходимо внести некоторые терминологические уточнения.

Пока мы говорили о компонентах на базовой и на надстроечной ступени субстанции системы, то исходили из того, что эти компоненты могут изучаться экспериментально, наблюдаться как онтологическая данность. В современном науковедении такие ступени относят к модификациям "ступени наблюдения".

Но если ступень надстроечных компонентов в самой изучаемой системе физически не представлена в виде специальных компонентов субстанции, а появляется лишь в сознании исследователя после его наблюдения за компонентами базовой ступени и мысленного экстрагирования их структурных характеристик, то тогда говорят, что эти компоненты существуют лишь на "ступени конструктов".

Напомним теперь, что и "полнокровные" надстроечные компоненты системы, т.е. существующие как её подсистема на ступени наблюдения, отличаются от реальных валентностных, значимостных и сетевых характеристик базовых компонентов, поскольку отражают лишь узуальные, типовые, реально и регулярно проявляющиеся характеристики, т.е. образующие только подмножество интенциального множества интенциальных структур единиц базовой ступени. Будучи отражёнными в сознании исследователя, надстроечные компоненты как единицы ступени конструктов лишь постольку позволяют вскрыть потенциальные структуры базовых компонентов, поскольку эти потенции выводимы из формальной комбинаторики этих конструктов.

Если исходить из представлений о том, что сущность объекта является внутренней причиной, которая, в сочетании с внешними факторами (т.е. с условиями) приводит к возникновению и проявлению тех или иных наблюдаемых свойств объекта, и поэтому сущность и явление достаточно чётко противопоставлены, то особенность надстроечных компонентов можно усмотреть в том, что их валентности, будучи внутренними причинами возникновения конструкций из этих компонентов как конструктов, одновременно являются внешними характеристиками конструктов, ибо валентности даны в непосредственном, осознанном ("наблюдаемом") перечне их свойств. Никакого наличия "более внутренних" причин для появления валентностей не предполагается, и поэтому валентностные свойства – это одновременно и явление надстроечных компонентов, и их сущность. Можно сказать также, что это сущности нулевого порядка. Следовательно, над­стро­ечные компоненты как конструкты представляют сущности лишь нулевого порядка.

Иное дело – отражение (в сознании исследователя) субстанциальных компонентов базовой ступени. Если это отражение многоярусно и близко к сущностному, то сущность и явления различаются ярусами, и из знания сущности выводим состав и изменения валентностных и позиционных свойств базовых компонентов, а также наличие интенций, которые ещё не проявляли себя в экстенциях. В таких сущностных знаниях содержатся возмож­ности обнаружения иных, чем это отразилось на надстроечной ступе­ни, оснований разбиения базовых компонентов по функциональным признакам, если изменятся запросы надсистемы на функции системы.

Таким образом, элементы знания надстроечных компонентов системы, особенно если эти компоненты не представлены как особая подсистема в самой системе, относятся к числу комбинаторных, конструктных, тогда как знания о базовых компонентах являются понятиями в диалектическом смысле.

6.9.  Системная типология (систематика) – высшая ступень всех видов классификации как своих этапов.

В свете всего ранее сказанного более ясным представляются отношения между этапами классификации компонентов системы и этапами классификации множества объектов как целостных систем, т.е. этапами морфологической, типологической и генеалогической классификации множества изучаемых объектов.

Пока эти объекты изучены слабо, пока в них не выявлены в достаточной мере компоненты и виды отношений между ними, до тех пор сравнение этих объектов может быть только диффузным, опирающимся на любые из пока ещё немногих, внешне наиболее броских характеристик. В основном это будут феноменологические характеристики, причём, как уже сказано, диффузные, т.е. ещё не противопоставленные как субстанциальные и структурные.

Такую диффузно-феноменологическую классификацию исходного множества объектов можно назвать морфологической, так как она даёт уже некоторые сведения об устройстве этих объектов, хотя и очень поверхностные. Углубление представлений о классифицируемых объектах, установление того факта, что каждая из них есть система, а вместе они являются компонентами надсистемы, требует, после этапа морфологической классификации систем, углубления в устройство каждой из них, классификации их компонентов.

По мере проникновения во внутреннее устройство изучаемых объектов и понимания того, что эти объекты являются системами, появляется возможность поэтапно сосредоточить внимание сначала на субстанциальных компонентах каждой из рассматриваемых систем, потом на структурных, то есть сначала изучать компоненты базовой, а потом надстроечной ступени.

Естественно, что и в этом случае будут обнаружены сначала лишь наиболее броские характеристики, т.е. феноменологические. Но это будут уже дифференцированные феноменологические основания классификации компонентов систем: субстанциально-феноменологические и структурно-феноменологические.

Взаимное сопоставление этих характеристик позволит сначала обнаружить хотя и броские, но всё же случайные основания, так что после их исключения классификация компонентов систем будет опираться на основания, имеющие некоторое, хотя ещё и не вскрытое, отношение к сущности системы, характеризующее её своеобразие.

Такие основания классификации компонентов наиболее естественно рассматривать как характеристические.

Уточнение функциональности признаков компонентов системы, обнаружение в ней ярусов, ступеней и уровней, в конечном счёте, открывает возможность начать выдвигать гипотезы о её внутренней детерминанте, приближаясь к той из них, в свете которой не только получают объяснение известные свойства системы, но и выводятся теоретически ранее неизвестные. Этот факт свидетельствует о высокой степени приближения к пониманию сущности каждой системы, к обоснованию существенности избранных классификационных признаков её компонентов, поэтому данный этап классификации компонентов можно назвать сущностным, или эссенциологическим.

Далее, придавая большую значимость то структурным, то субстанциальным свойствам каждой из систем исходной совокупности, а значит – то центру, то периферии базового поля каждой из них, можно в той или иной мере диффузное представление о внутренней детерминанте системы рас­ще­пить на представление об исходной и о предельной внутренней детерминанте.

После того, как такая дифференциация в понимании особенностей внутренней детерминанты каждой из систем рассматриваемого множества наметилась, открывается возможность от диффузионно-фено­мено­логи­ческой, т.е. морфологической их классификации, перейти к раздельному рассмотрению и уточнению генеалогических и типологических отношений между системами этого множества, к разработке их генеалогической и типологической классификации.

Поскольку генеалогические отношения наиболее устойчиво проявляются в центральной части базового поля субстанции классифицируемых систем, а типологические отношения – на периферии этого поля и особенно на высших надстроечных ярусах, то генеалогическая классификация систем как компонентов надсистемы в наибольшей мере соответствует субстанциальной классификации этих систем, а типологическая классификация – структурной.

На каждом из этих этапов также можно выделить фазы феноменологического, характерологического и эссенциологическго подхода, в зависимости от того, на какие из рассматриваемых субстанциальных или струк­тур­ных свойств систем как самостоятельных единств мы будем обращать главное внимание.

На высших этапах такого рассмотрения мы выявляем распределение ролей изучаемых систем в надсистеме, после чего рассматриваемое множество систем также получает возможность быть проанализировано как множество компонентов надсистемы по всем ярусам, ступеням и уровням, и мы приходим к осознанию сущности и детерминанты надсистемы рассматриваемых систем и, следовательно, к эссенциальной фазе их классификации.

Как видно, классификация систем на этом этапе является уже не просто родовидовой или партитивной, морфологической, типологической или генеалогической, субстанциальной или структурной, а интегрирующей все эти виды и этапы классификации в единой картине возникновения, развития и функционального взаимодействия изучаемых систем. Поэтому такая классификация должна быть названа особым термином. Это будет системная классификация, связывающая компоненты систем, системы в надсистему, открывает возможность использовать рассмотренные принципы классификации и на более глубокие, и на более высокие ярусы, помогая всюду вскрывать их системную природу. Такую форму системной классификации хотелось бы назвать систематикой. Однако есть опасность, что этот термин не привьётся, так как он используется давно в ином смысле (например, "систематика растений", "биосистематика").

Поэтому мы условимся называть данную форму системной классификации системной типологией, и тогда просто "типологическая классификация", наряду с морфологической и генеалогической, будет лишь этапом на пути построения системной типологии множества изучаемых систем.

Так от общих представлений о том, что такое система, каковы её характеристики, мы пришли к уточнению принципов классификации компонентов систем, а потом и систем целиком, как средства глубокого познания их внутренних и внешних, статических и динамических характеристик, как средства интеграции сущностных знаний об этих системах в форме их системной типологии. Таким образом, системную типологию можно рассматривать как заключительный этап классификационной деятельности, по отношению к которому известные формы классификации, такие, как морфологическая, генеалогическая и типологическая, являются лишь закономерными предшествующими этапами классификации исходного множества систем, точно также как предшествующими должны быть парти­тив­ные и родовидовые классификации компонентов каждой из классифицируемых систем.

Так намечается определённая иерархия в самих этапах классификации, конечным результатом которой является системно-типологическая классификация систем.

Исходной, опирающейся лишь на самые поверхностные, броские, феноменологические признаки, ещё не разграниченные на субстанциальные и структурные, базовые и надстроечные, является морфологическая классификация.

Все последующие этапы основаны на ясном разграничении этих двух видов характеристик.

Как мы уже видели, субстанциальные характеристики, проявляющиеся наиболее ярко в базовых компонентах, представлены в наиболее явном для наблюдения виде, тогда как надстроечные иногда вообще обнаруживаются только после логического анализа, как конструкты. Следовательно, после дифференциации структуры и субстанции в классификационных системах чаще всего исходная, морфологическая классификация начинает противопоставляться субстанциальной и уж потом обнаруживается потребность в структурной классификации тех же систем.

И лишь после того, как эти два вида неморфологической классификации в достаточной мере противопоставлены, можно сказать, что подготовлена необходимая почва для собственно системной классификации, а именно – для системной типологии этих систем.

Само собой разумеется, что этот процесс движения к системной типологии сопровождается постоянным пересмотром классификации компонентов каждой из систем по их партитивным и родовидовым основаниям и завершается он осознанием самих этих систем как компонентов надсистемы, после чего открывается путь увидеть и среди исходного множества систем основания партитивного и родовидового разбиения, обнаружить среди них базовые и надстроечные, по их функции в надсистеме, компоненты.

Если не отражать эти разбиения по партитивным ярусам, родовидовым уровням и по ступеням базовости и надстроечности, то классификацию этапов системной классификации, т. е. классификацию места известных классификаций в системной типологии, можно изобразить следующим образом (см. Рис.1):

Рис.1

Эта классификация классификаций, являющихся, как мы установили, системой взаимосвязанных последовательных этапов системной типологии, может быть детализирована, если отразить на ней тот факт, что в каждом из этапов можно более или менее чётко выделить три последовательных фазы: феноменологическую, характерологическую и эссенциологическую. Тогда классификация классификаций примет следующий вид (см. Рис. 2):

Рис.2

7.    Исследовательская деятельность как система и отношение системной типологии к методу и к методологии.

7.1.  Феноменологические и логические знания об объекте исследования.

Немногие будут возражать против утверждения, что глубоко изучить объект – это, прежде всего, знать его наблюдаемые и потенциальные свойства, его текущее состояние и предисторию его становления, это уметь на достаточно серьёзных основаниях прогнозировать его будущее и делать выводы о том, что было бы, если бы он попал в определённые необычные для него условия.

Стремясь к таким знаниям как к идеалу и признавая, что одним из необходимых условий его достижения является техника исследования, остановимся на некоторых хотя и тривиальных, но важных для дальнейшего, моментах процедуры накопления знаний об исследуемом объекте. Для этого нужно рассмотреть состав и схему взаимодействий компонентов исследовательской деятельности, но чтобы сделать это, нужно сначала уточнить отношения между понятиями феноменологических и логических знаний.

Желание изучить объект чаще возникает тогда, когда обнаружено его су­ществование, а обнаружить существование наиболее надёжно удаётся в том случае, если объект проявляет себя через некоторые свои свойства. Поэтому на первых порах изучение объекта связано с накоплением как мож­но большего количества сведений о наблюдаемых в нём свойствах ^[*].

[*_Понятие свойства ещё будет детализироваться. См. также Мельников 1971е; 1971ж; 1972е, 1973а; 1973д; 1973ж; 1975д; 1978в; Бутин, 1975.]

Но так как у любого объекта в принципе число свойств безгранично, а большая их часть возникает под влиянием случайных факторов и быстро исчезает, то после первого накопления сведений о свойствах возникает потребность выявить среди них лишь самые устойчивые. Но даже если это удаётся более или менее хорошо сделать, объект для нас продолжает быть пока просто констатируемым феноменом, а сам способ его рассмотрения – феноменологическим, основанным на учёте только того, что дано в прямом наблюдении.

Исследование остаётся феноменологическим и тогда, когда, ради получения возможности наблюдать всё большее число свойств объекта и выявлять среди них самые устойчивые, предпринимается анализ, расчленение объекта и изучаются особенности каждой части. Во всех этих случаях знание об объекте состоит только из тех сведений о нём как о целом и о его частях, которые непосредственно наблюдались.

Но когда исследователь начинает привлекать свой опыт, накопленный в предшествующей практической деятельности или полученный в результате обучения, и, в первую очередь, учитывать знание законов, отражающих причинно-следственные связи явлений, то ряд феноменологических наблюдённых свойств объекта он уже может истолковать в терминах тех или иных причинно-следственных связей, так что многие свойства из рядоположенных предстанут как связанные и необходимые. Так появятся первые знания об объекте, которые получены уже не феноменологически, а логически.

Логически могут быть выявлены не только связи между свойствами, но и сами свойства. Например, по непосредственно наблюдаемой причине можно сделать заключение о существовании свойства, которое ещё не наблюдалось, но не может не быть принадлежностью изучаемого объекта, поскольку вытекает из этой причины как неизбежное, хотя ещё и не замеченное следствие.

Всё сказанное можно считать банальным, однако, используя рассмотренные выше понятия системологии, мы можем сделать из противопоставления феноменологических знаний логическим ряд важных для дальнейшего выводов и определений и, в частности, сформулируем критерий эффективности исследования.

7.2.  Эффективное исследование и его компоненты; исследовательский метод, методики, концепция или теория.

Во-первых, хотя в процессе познания объекта мы стремимся к тому, чтобы о нём сложилось как можно более полное и объективное представление, однако фрагменты этого представления неравноценны, так как одни из них соответствуют непосредственно, феноменологически наблюдавшимся свойствам объекта, а другие – свойствам и их связям, сконструированным в нашем сознании логически и нередко, при современной технике эксперимента, вообще пока не доступным наблюдению.

Во-вторых, при равной степени полноты и достоверности представлений об изучаемом объекте, предпочтительнее тот путь исследования, который позволяет обойтись меньшей долей феноменологически полученных знаний и, соответственно, большую долю знаний об объекте получить логически. Такой более предпочтительный путь получения знаний будем называть более эффективным.

В-третьих, для эффективности исследования отнюдь не безразлично, как и какие именно свойства должны наблюдаться в исследуемом объекте феноменологически, т. е какова очерёдность и каковы средства их обнаружения в исходной форме и каков вид их фиксации в конечной форме. Например, свойства могут обнаруживаться «невооружёнными» органами чувств или с помощью приборов; фиксироваться непосредственно в той форме, в какой обнаружены, или же в форме, преобразованной или пересчитанной по определённым правилам.

Отработанные приёмы получения феноменологических знаний, с учётом названных моментов, в исследовательской практике относят обычно к числу методик исследования, хотя, как мы увидим далее, феноменологичность – не обязательный признак методики.

В-четвертых, для получения новых, выводных знаний из феноменологических необходимы определённые опорные, априорные по отношению к искомым, знания более универсального характера, отражающие в сознании исследователя онтологические сущностные представления о типах наблюдаемых объектов или хотя бы об их аналогах. Такие знания составляют ещё один необходимый компонент осуществимости эффективного исследования – концепцию исследователя, которая в высших своих формах, как ещё будет показано, представляет определённую научную теорию.

В-пятых, в процессе получения выводного знания об объекте априорные положения концепции или теории аналогичны большим посылкам в силлогизмах, конечные формы представления феноменологических сведений об объекте – малым посылкам, но в соответствии с целями исследования нужны отработанные приёмы логического перехода от этих посылок к выводам о феноменологически ненаблюдавшихся свойствах объекта. По-видимому, именно наличие таких приёмов, ориентированных на определённую феноменологию и концепцию, даёт право говорить о существовании метода исследования.

Как следует из изложенных в предыдущих разделах представлений о природе систем как объектов исследования, об отличии в них компонентов базового и надстроечного уровня и об отражении этих отличий в элементах знания исследователя о системах и их классификации, мы можем теперь сразу же сделать заключение, что выведение знаний на основе уже накопленных и новых феноменологических может осуществляться по-разному. Либо путём комбинирования конструктов, формально, чем обеспечивается, в частности, высокая скорость вывода, но в границах только уже выявившихся наиболее типичных режимов работы системы и, соответственно, сложившихся надстроечных компонентов. Либо путём выявления потенций базовых компонентов, путём анализа и взаимосоотнесения понятий об этих компонентах, благодаря чему могут быть сделаны прогнозы о поведении изучаемой системы в необычных условиях, но процесс такого выведения будет лишь содержательным и трудно контролируемым.

В-шестых (и этот вывод уже полностью опирается на изложенные ранее системологические представления и понятия), при прочих равных условиях эффективность исследования тем выше, чем более глубоко функционально адаптированной системой является изучаемый объект, ибо системная взаимообусловленность его свойств благоприятствует выведению из феноменологических знаний, с опорой на теоретические, максимума логических знаний и, следовательно, приводит к повышению эффективности разработки методик и методов, по отношению к которым многие специальные принципы, например, принципы системной типологии, должны рассматриваться в качестве концепции ^[*].

[*_Правомерность такого подхода обосновывалась также в специальных работах Мельников 1969д; 1971к; 1971л; 1971п; 1972б; 1973а; 1973е; 1974в; 1975д; 1976а; 1976г; 19777ж; 1978в; Мельников 1975б; Кубрякова 1972.]

Таким образом, с предлагаемой точки зрения, о существовании самостоятельной научной дисциплины мы имеем право говорить уже в тех случаях, когда достаточно чётко сформировались границы её объекта, сложились методики получения новых феноменологических знаний о свойствах этого объекта, существует концепция или даже теория данной дисциплины, дающая целостную онтологическую картину природы изучаемого объекта, есть метод (или набор методов) данной научной дисциплины, позволяющий на основе новых феноменологических знаний об объекте и ранее установленных концептуальных или теоретических знаний получать чисто логически (предугадывать или предсказывать) новые знания о свойствах изучаемого объекта.

Лишь в этом случае возможна эффективная исследовательская деятельность, имеющая в своём составе все необходимые компоненты: объект, методики, концепцию или теорию и метод.

7.3.  Исследовательская методика и её функции: стимуляция, индикация, фиксация и препарация.

Поскольку наличие феноменологически выявляемых свойств объекта входит в число необходимых условий осуществимости исследования, то требование к надёжности феноменологических данных представляется само собой разумеющимся. И тем не менее, в вопросе о технике получения этих данных, которая, с позиций определений, сделанных выше, должна рассматриваться как основа методики конкретных видов исследований, существуют некоторые неясности, нередко сказывающиеся весьма неблагоприятно на внедрение эффективных методов исследования в конкретные науки.

Если назвать процедуры выявления наличия или отсутствия определённого феноменологического свойства в исследуемом объекте и, в более тонких случаях, процедуру выявления степени присущности этого свойства – индикацией, то, используя или разрабатывая методику исследования, мы обязаны прежде всего осознавать, что именно является средством или инструментом индикации, т.е. каков индикатор искомого свойства ^[*].

[*_О недооценке, а нередко и о неосознанности существования проблемы индикации и, соответственно, проблемы выбора надёжного индикатора при решении задач классификации и моделирования см. в кн. автора Мельников, 1967в, с.12,146.]

В наиболее благоприятных случаях в качестве индикаторов удаётся использовать измерительные приборы. Иногда индикатором состояния или свойства одного какого-либо элемента сложного целого могут служить надёжно наблюдаемые смены состояний другого элемента этого целого (например, в опытах И.П.Павлова состояние слюнной железы собаки служило индикатором состояния условно-рефлекторной дуги в мозгу этой собаки). Индикатором может быть и очень сложная процедура выявления искомого признака с использованием лабораторных установок и вычислительных операций, например, индикация артикуляционно-акустических признаков речевых реализаций фонем. Иногда же, наоборот, индикация осуществляется «сама собой», например, при отнесении какого-либо блюда, поданного к столу, к числу недосоленных, нормально посоленных или пересоленных: в этом случае индикатором солёности служит язык.

Но независимо от того, какова процедура индикации феноменологических свойств исследуемого объекта и какова природа индикатора, если результаты индикации допускают разночтение или вызывают споры, если они оказываются зависящими от индивидуальности восприятия или не гарантируют повторяемости, то такая методика, а с ней и метод исследования, не имеет никакой практической ценности, несмотря на то, что важность и ценность самой решаемой исследовательской задачи и логическая сторона метода, для которого разработана данная методика, не вызывает сомнения.

Так как индицированные феноменологические данные могут пойти в логическую обработку не сразу же после их получения, то возникает проблема надёжного (и удобного для последующего использования) фиксирования данных, полученных индикатором. Однако очевидно, что как бы надёжна и удобна ни была система фиксации, неудачная индикация сведёт достоинства этой системы на нет.

И, наконец, следует отметить, что кроме индикации и фиксации методика может включать в себя этап какой-либо дополнительной переработки – препарации. Препарация может и предшествовать индикации, увеличивая её эффективность, чувствительность и т.п., и в этом случае препарация входит в феноменологическую часть методики. Но возможна препарация и после индикации, например, в случае, когда показания индикаторов обрабатываются по формальным, рутинным правилам, например, статистически. В этом случае сведения, полученные от индикаторов, становятся «обогащёнными», более концентрированными, ёмкими, информативными, но по отношению к методу они остаются исходными феноменологическими данными, и основная логическая переработка этих данных, позволяющая получать выводные знания, всегда осуществляется на основе метода. Такая логическая переработка данных всегда остаётся творческой: либо из-за расширения области использования метода, либо из-за развития концепции, на которую опирается метод.

Для углубления представлений о природе и функции методологического компонента исследовательской деятельности рассмотрим его дополнительно с нескольких точек зрения. Вскроем в нём наличие нескольких взаимосвязанных сторон, каждая из которых в тех или иных обстоятельствах может оказаться более значимой, чем остальные.

Поскольку методики формируются, складываются в связи с потребностью обнаружить в изучаемом объекте потенциально присущие ему свойства, перевести эти свойства из потенции в экстенцию – в наблюдаемый феномен, т.е. в то явление, которое вытекает из сущности изучаемого объекта, то методики прежде всего нужно рассматривать как те внешние условия, в которых, как следствие, проявляется на уровне явления та или иная грань сущности объекта. Когда учёный не имеет разработанных методик, то о существовании этой грани сущности он может узнать лишь в случае, если ему доведётся наблюдать состояние объекта оказавшегося в такой внешней среде, воздействия которой приводят объект именно в такое состояние. Таким образом, можно говорить, что методики как приёмы феноменологических знаний выполняют в первую очередь функцию стимуляции перехода изучаемого объекта в то или иное состояние из потенциально ему присущих.

Но поскольку стимулированное состояние должно стать феноменом, т.е. позволить себя обнаружить, быть доступным восприятию исследователя, который принципиально находится вне объекта, то между изменив­ши­мся состоянием объекта и органами восприятия исследователя с неизбежностью находится посредник – внешняя среда. Но теперь среда выступает в другом звене причинно-следственных связей и в другой функции: она уже не стимулирует изменение состояния изучаемого объекта, а должна использовать сам факт этого изменения как следствия стимуляции в качестве условия такого изменения своего собственного состояния, которое было бы доступно восприятию. В этом звене внешняя среда, естественная, или специально организованная исследователем, как раз и осуществляет функцию индикации. Фиксация и препарация входят уже в последующие шаги причинно-следственных взаимодействий получения феноменологических знаний перед тем, как из них будут извлекаться выводные знания. Следовательно, фиксация и препарация – это уже варианты видов индикации.

Подводя итоги, можно сказать, что методики (как средства стимуляции в изучаемом объекте проявления интересующих нас свойств присущих объекту потенциально) соотносимы с представлением о специально организованной внешней среде, создающей условия для проявления этих свойств. В то время как процедуры индикации, фиксации, препарации и т.д. нужны нам для того, чтобы объект спроецировал ту или иную грань своей сущности на эту внешнюю среду, проявил себя как следствие взаимодействия своей сущности со стимулирующими условиями, ибо никаких иных материальных возможностей обнаружить существование объекта исследователь не имеет. Поэтому сами индицированные изменения состояния объекта мы вправе считать объектом как феноменом, а из-за того, что объект как носитель своей сущности в непосредственном наблюдении нам не дан, мы его реконструируем лишь на уровне отражения, – в наших знаниях, – как совокупность представлений о гранях этой сущности – концептов объекта, которые, при высоком уровне развития науки, становятся единым понятием о сущности объекта.

Таким образом, если без такого компонента научной деятельности, как объект исследования, не может даже начать складываться наука, то научная деятельность как система сложившихся навыков изучения этого объекта и накопленных данных о нём отражает в себе объект несколькими его проекциями: объект как носитель сущности представлен как отражение этой сущности в концептуальном ядре науки, объект как феномен (как явление) представлен с помощью средств индикации и фиксации в массиве феноменологических данных актуально и в феноменологической части теории.

7.4.  Методология и её отношения к философии.

Казалось бы, если разработаны методики, есть концепция и метод, то для успешного существования и функционирования данной научной дисциплины как средства исследования объектов определённой природы больше ничего не нужно. И это действительно так, но лишь до тех пор, пока новые, полученные с помощью данного метода логически, знания служат указанием на выбор методик для проверки соответствия этих знаний феноменологически наблюдаемым свойствам объекта, т.е. пока логически полученные знания не противоречат критерию практики. Но когда такое противоречие наступает, то для выведения научной дисциплины из кризиса возникает необходимость проверить его источник, который скорее всего заключён в несовершенстве метода или неточности используемой концепции. В этих случаях инструментом совершенствования метода или обнаружения и исправления неточностей в концепции может служить лишь такая наука, которая обеспечивает более широкий и целостный взгляд на вещи, чем тот, который представлен используемой концепцией или теорией. Только при более широком взгляде можно заметить, например, что некоторые из исходных положений используемой концепции опровергаются данными других наук или вообще противоречат фундаментальным законам природы, или же, что в способах рассуждений, положенных в основу метода, содержатся неточности, которые начинают давать о себе знать лишь тогда, когда накапливается много циклов использования результатов предшествующих выводов в качестве посылок последующих шагов рассуждений и т.п.

Естественно, что в принципе в качестве источника таких максимально общих знаний для выявления причин несоответствий между фактами эксперимента и выводами теории данной науки может служить философия.

Однако если учесть, что специалисты в конкретной области знаний нередко не имеют навыков прикладного использования философии, также, как и философ-профессионал не всегда способен вникнуть в проблемы конкретной науки в такой степени, чтобы увидеть в совокупности её понятий и фактов проявление общефилософских категорий, ^[*] то станет ясно, что не так-то просто представителю конкретной науки опереться на общефилософские представления, чтобы использовать их для установления причин противоречия между феноменологическими, проявляемыми на объекте, и выводными знаниями, получаемыми на основе сопоставления предшествующих феноменологических знаний с концептуальными с помощью сложившихся методов.

[*_Такое движение от философии к конкретной науке для выведения этой науки из кризисного положения желательно и возможно. Примером этого может служить работа В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».]

Тем не менее, поскольку такая потребность привлечения общих знаний всё-таки время от времени возникает, то рано или поздно вырабатываются необходимые навыки общефилософского осмысления и анализа специальных концепций, теорий и методов данной науки. Эти специфические навыки, возникающие из потребностей философского осмысления проблем конкретной науки и конкретнонаучного осмысления общефилософских категорий и законов и формируют, по-видимому, в конечном счёте тот особый раздел науки, который имеют ввиду, говоря о её методологии.

Чем глубже развита методология конкретной научной дисциплины, чем более высокий уровень философских достижений использует методология, тем более надёжным инструментом выведения своей науки из кризисных положений она становится, тем проще и своевременнее обогащается эта наука достижениями других наук, тем естественнее вливаются достижения данной науки в процесс уточнения целостной мировоззренческой картины, формируемой философией.

Ясно, конечно, и то, что ложная философская концепция, используемая как основа выработки методологических положений конкретной науки, может превратиться в тормоз её развития.

Введённые нами системологические понятия и представления позволяют сделать вывод, что в основе выработки методологии любой конк­ретной научной области должен лежать диалектический материализм, с помощью которого раскрываются законы развития явлений, показывается взаимосвязь между материей и формой объекта, объясняются переходы от явления к сущности, от сущности к явлению и тем самым эффективно интерпретируются достижения иных философских подходов в рамках единого объективного научного мировоззрения.

Итоги рассмотрения вопроса об отношении метода к методике, теории, объекту к методологии научной дисциплины представлены в виде схемы (см. Рис.3).

Рис.3

Из рассмотрения этой схемы можно заключить, какова функция каждого из компонентов научной деятельности, направленной на познание свойств и сущности объекта (1):

(2) «Концепция или Теория» обеспечивает эффективность накопления, хранения и передачи знаний об объекте (1)

(3) «Методики» обеспечивают эффективность получения феноменологических, эмпирических знаний об объекте (1).

(4) «Метод» обеспечивает эффективность получения выводных знаний об объекте (1).

(5) «Методология» обеспечивает эффективность всей научной деятельности за счёт согласования и усовершенствования всех её компонентов.

Базой для выработки методологии служит философия, а накопленные теорией знания данной научной дисциплины, наряду со знаниями всех других научных дисциплин, служат материалом для философских обобщений и выработки мировоззрения.

В свете сказанного понятно, почему представители некоторых научных дисциплин, имеющих хорошо разработанные концепции и методы, обеспечивающие в течение сравнительно длительного времени получение новых, логически выводимых данных, справедливость которых может быть феноменологически проверена, начинают думать, что философия им не нуж­на и что методологией занимаются лишь те, кто сам практически не умеет работать. В истории лингвистики, например, подобные взгляды высказывали, как известно, младограмматики, а в современной науке такие высказывания можно услышать от некоторых физиков. Схема научной дисциплины в представлениях таких учёных деформируется, упрощается, сводится к трём компонентам: 1) объект; 2) методики; 3) «метод», под которым понимается уже недифференцированное единство собственно метода, теории и подсознательно используемых методологических установок при постоянном подчёркивании «свободы» данной науки от всякой «философской спекуляции».

Однако когда такая дисциплина исчерпывает свои потенциальные исследовательские возможности, наступает «кризис» и потом – этап невольного обращения к методологическим проблемам и к осознанию своего философского кредо ^[*].

[*_В советской науке, опирающейся на положение диалектического материализма, методологическим аспектам всегда уделяется дол­жное внимание. Когда же речь идёт о формировании и закреплении нового научного направления, важность опоры на нередуцированную общую схему самостоятельной научной дисциплины во много раз возрастает.]

7.5.  Отличие объекта науки от концепта («предмета»), формы накопления научных знаний.

В приведённой на Рис.3 общей схеме основных компонентов самостоятельной научной дисциплины представлены лишь наиболее значимые и функционально загруженные связи между блоками. Поэтому остановимся на некоторых неочевидных связях и вытекающих из них неочевидных режимах взаимодействия блоков.

Известно, что сколь совершенным ни был бы используемый метод, всё равно иногда в объекте исследования феноменологически могут быть обнаружены такие свойства, что сопоставление знаний о них со знаниями, ранее накопленными теорией или концепцией, с целью получения дополнительных выводных знаний на основе имеющегося метода, оказывается на данном уровне развития науки безрезультатным. Это значит, что то, что поступило в блок «Метод» со стороны блока «Объект», окажется ничем не обогащённым, т.е. останется тождественным феноменологическим знаниям, и эти необогащённые чисто фактологические знания поступят, по одному из имеющихся путей, с блока «Метод» в блок «Концепция или теория». Следовательно, в блоке «Концепция или теория» накапливаются не только концептуальные, упорядоченные, связанные в целостную картину, интегрированные представления об изучаемом объекте, но и разрозненные факты и наблюдения, образующие фактологический массив в составе накопленных знаний.

Однако, по мере пополнения деталей в целостной, интегрированной картине, может наступить такой момент, когда соотнесение её с полученным ранее знанием об изолированном факте окажется плодотворным: опора на эти две формы знания с использованием метода позволит получать новое выводное знание, после чего и новое знание, и исходный факт можно будет ввести в интегрированную картину об объекте исследования.

Следовательно, на отдельных этапах изучения объекта могут складываться такие обстоятельства, что и без непосредственного обращения к объекту, только на основе тех феноменологических и концептуальных знаний, которые уже хранятся в блоке «Концепция и метод», можно, опираясь на метод, получать новые знания.

Переживание наукой таких этапов приводит к тому, что некоторым из её представителей начинает казаться, будто знания сами порождают знания, а феноменологическое обследование объекта при этом вообще не нужно, что не объект проявляет свои свойства, а метод и теория генерируют сведения о свойствах объекта и навязывают ему эти свойства. На са­мом же деле, как мы видели из схемы, это просто запоздалая экспликация выводных знаний из феноменологических же знаний об объекте, но только полученных ранее и хранимых до времени в виде фактологического массива.

Сказанное не отменят того факта, что чем полнее интегрированная, целостная картина, отражающая в концепции или в теории свойства изучаемого объекта, чем она детальнее, тем чаще, без риска ошибиться, для получения каких-либо новых выводных сведений об объекте учёный может обращаться не к самому объекту, а к сформировавшимся о нём теоретическим, концептуальным целостным знаниям, т.е., в конечном счёте, к мысленному дубликату этого объекта, сложившемуся в сознании специалистов, как к источнику их «феноменологических» знаний.

Естественно, насколько бы ни был близок мысленный дубликат объекта (как интеграл научных знаний о нём) самому изучаемому объекту, в ряде случаев, в том числе и при рассмотрении методов научного познания, смешивать их никак нельзя. В связи с этим в науковедении есть два термина: «объект исследования» и «предмет исследования», причём под предметом обычно понимают теоретический образ объекта как источника мысленного получения выводных и феноменологических знаний об объекте без непосредственного обращения к объекту.

Уточнив наше понимание различий между объектом и предметом исследования, и показав, что в используемой нами схеме предмет вполне чётко локализован в блоке «Концепция или теория», договоримся сначала об одной терминологической особенности.

Русское слово «предмет» является поморфемной калькой латинского слова «объект», и, следовательно, имеет с ним совершенно тождественную внутреннюю форму. Поэтому непонятны основания приписывания латинского наименования тому, что в ряде научных дисциплин допускает буквальное физическое ощупывание, а русского наименования – тому, что существует только теоретически, идеально. Представляется более целесообразным термин «объект» противопоставить латинскому же термину «концепт», подчеркнув тем самым, что речь идёт о мысленном «схватывании» того, что непосредственно наличествует перед исследователем, о понятии об объекте.

После этих уточнений мы можем теперь сформулировать в новых терминах некоторые выводы из вышесказанного.

Знания об объекте исследования накапливаются в блоке «Концепция или теория» по крайней мере в двух формах. Во-первых, в максимально целостном, интегрированном виде, как концепт (“предмет”) данной науки и, во-вторых, как сумма разрозненных фактологических ещё не эксплицированных знаний об объекте исследования, данном на уровне явления, т.е. чисто феноменологически как фактологический массив. Однако нетрудно понять, что если фактологический массив, включая не связанные знания, именно по этой причине единственен всегда в том смысле, что это просто неразобранная копилка знаний, то концепт, представляя собой связанное целое, может быть (и не только может, но и обычно бывает) в данной науке не единственным. Причины такой поликонцептуальности науки легко представить.

Предположим, что в течение некоторого периода времени учёные пользуются некоторым определённым методом. Как и всякий инструмент познания любой конкретный метод более эффективен для изучения одних сторон или аспектов объекта и менее эффективен – для других. Но поскольку концептуальная картина интегрируется прежде всего на основе выводных данных, а исследователь получает их при посредстве метода, то естественно, что особенности метода накладывают отпечаток на формиру­ю­щиеся интегральные представления об объекте, т.е. на формирующийся концепт («предмет») данной науки. Метод оказывается той призмой, через которую рассматривается объект и видится концепт. А так как методов может использоваться несколько, то и концептуальные знания об объекте данной науки могут накапливаться в нескольких вариантах интеграции знаний об объекте в целостную картину, т.е. в виде нескольких самостоятельных концептов, хотя и одного объекта.

В зависимости от общего уровня развития науки и, в первую очередь, от уровня развития её методологии, «предметы», т.е. концепты науки, могут представляться учёному либо как совершенно независимые, и несовместимые, либо как отрицающие друг друга, либо как частично перекрывающиеся и, наконец, как взаимодополняющие, допускающие осуществление ещё одного шага интегрирования и создания такого концепта более высокого яруса, по отношению к которому остальные окажутся разными частными проекциями («подсмотренными» через призмы используемых методов) одной и той же сущности, объективно присущей изучаемому явлению.

Научная дисциплина, опирающаяся на методологию материалистической диалектики, как раз и вооружает исследователя такими наиболее важными для теории данной науки сведениями об универсальных законах мироздания. Эти законы, во-первых, позволяют осмыслить объект этой науки как занимающий вполне определённое место и играющий определённую роль в общей сети взаимосвязей явлений развивающейся действительности, и, во-вторых, благодаря этому дают возможность выбрать и разработать такие методы получения выводного знания, с учётом своеобразия объекта исследования, которые обеспечивают: а) высокую эффективность экспликации и новых, и накопленных ранее фактологических знаний и б) интеграцию знаний об объекте, полученных с помощью использовавшихся методов и методов отложившихся в теории в виде разрозненных концептов этого объекта. Так теория науки интегрирует новый концепт более высокого уровня абстракции, который более полно отражает сущность изучаемого объекта и в наибольшей мере достоин именоваться понятием в том смысле, какой вкладывает в него марксистко-ленинская методология: понятие как идеальное отражение сущности развивающегося объекта, как такая абстракция, которая содержит в себе всю полноту конкретного, понятие как исходная точка высшего проявления объективности познания, приобретающего форму восхождения от абстрактного к конкретному.

Рассмотренные в данной работе понятия и принципы системологии следует, по-видимому, истолковывать как ориентированное на методологическое использование изложения понятий и принципов материалистической диалектики. Интерпретированная в терминах конкретной науки, системология может выполнять в этой науке методологические функции, в том числе – при выборе таких оптимальных методов исследования частных задач, которые не превратят её в конгломерат концепций и концептов, а откроют возможность рассмотрения объекта исследования с разных позиций без утраты целостностного и сущностного представления о нём.

7.6.  Проблема разграничений понятий «концепция» и «концепт».

В нашей схеме научной деятельности тот блок, который задаёт «большие посылки» для блока «Метод», назван «Концепция или теория».

Рассмотрим теперь подробнее, в какой мере полезно объединять или разграничивать эти понятия, начав с уточнения отношений между «концепцией» и «концептом».

Мы уже говорили о том, что знания об объекте исследования, доведённые до целостного представления о нём, естественно называть концептом. В предыдущем разделе мы установили также, что целостность знаний об объекте не равнозначна полноте отражения сущности объекта. Остановимся теперь на этих моментах особо.

Неполнота может выражаться и в односторонности при высоком уровне детальности представлений об этой стороне, и во всесторонности, но недетализированности знаний о каждой из сторон. Чем глубже проникновение в сущность познаваемого объекта, тем в большей мере целостность одновременно связана со всесторонностью знаний об объекте и с тем большим основанием такое целостное знание мы можем называть понятием. На последовательных этапах изучения объекта при сущностной ориентации возрастает уровень полноты за счёт углубления в детали сведений об объекте.

Односторонность может быть следствием нескольких причин. Так, например, тактически или из-за ограниченности набора исследовательских методов изучение объекта может быть поэтапным: на первом этапе, с помощью одного метода, рассматривается одна сторона, на втором, с помощью другого метода – другая и т.д. В этом случае можно говорить о том, что объект последовательно рассматривается в разных аспектах. Результатом такого рассмотрения, как мы уже отмечали ранее, будет ряд аспектуальных концептов. Если в конечном счёте все эти аспектуальные концепты окажутся объединёнными в одно целостное представление, то, будучи всесторонним, оно, как мы уже говорили, будет сущностным, понятийным, а по отношению к нему каждый из исходных концептов окажется лишь аспектуальной проекцией этого понятия об объекте, т.е. проекцией отражения сущности объекта на ту или иную «аспектуальную плоскость».

Но, как было показано ещё ранее, рассмотрение и изучение объекта может быть предпринято не ради познаний его сущности, а ради создания какой-либо внешней системы, по отношению к которой этот объект рассматривается лишь как материал, не все, а лишь определённые свойства которого, после модификации и адаптации этого объекта, должны начать соответствовать функциональным запросам внешней системы. Ясно, что в этом случае мы также имеем дело с односторонним, одноаспектным изучением объекта, следовательно, результатом такого изучения также будет выработка аспектуального концепта, охватывающего лишь определённую сторону, определённую проекцию сущности объекта, значимую для внешней системы. Раньше говорилось о том, что будет проекция сущности объекта на «прагматическую плоскость».

Если объект изучается в аспекте его значимости для многих внешних систем, то знания о нём формируются в виде многих одноаспектных прагматических концептов, но, в отличие от многих концептов одного объекта, складывающихся в случае поэтапного изучения, прагматический подход может не предполагать последующего объединения всех этих односторонних концептов в целостное многостороннее сущностное представление об объекте, т.е. в понятие об объекте. Всё многообразие прагматических концептов одного объекта может остаться внутренне не связанным.

После уточнения того, что мы будем понимать под концептом изучаемого объекта и под понятием об этом объекте как отражении его сущности, мы можем условиться употреблять слово концепция, не смешивая его со словом концепт.

По-видимому, чаще всего под концепцией понимают определённый концепт и все те факты и приёмы обоснования, которые оправдывают введение этого концепта.

Следовательно, концепт – это основа, ядро концепции, но не вся концепция.

Таким образом, любая наука может представлять свои знания в форме нескольких концепций и соответствующих им концептов.

Напомним, что если все концепции взаимно соотнесены и сведены как стороны одной сущности в понятие об изучаемом объекте, то даже в этом случае во всём объёме знаний, которые накопились об объекте, остаётся больший или меньший массив феноменологических знаний, которые ещё не удалось осмыслить как подтверждение или отрицание правомерности выявленных аспектуальных концептов, либо как те небольшие «исключения», которые хотя и противоречат представлениям о сущности объекта, но объём фактов, подтверждающих эти представления, существенно перевешивают число исключений. Ещё большую долю будут представлять знания, не укладывающиеся в целостные представления, если концепты данной науки взаимно не согласованы. И, наконец, если эти концепты вообще взаимно отрицают друг друга, но каждая из концепций имеет определённый набор фактов, оправдывающих введение соответствующего концепта, то по отношению к каждой концепции очень большая часть массива феноменологических знаний окажется «неправильной», так как она либо не получит объяснения с позиций рассматриваемой концепции, либо вообще будет ей противоречить.

Следовательно, такая теория окажется конгломератом концептов и соответствующих им концепций, часть, и может быть значительная, фактологического массива этой теории останется вообще за границами какой-либо концепции, несмотря на их многочисленность, и, самое главное, за границами сущностного представления как понятия об объекте этой науки в её теории не будет. Ясно, что такое положение может быть лишь на начальном этапе развития науки, либо в период её очередного кризисного состояния, когда она особенно остро нуждается в опоре на методологию.

7.7.  Проблема разграничения понятий «теория», «концепция» и «метод».

В понимании термина «теория» наблюдается довольно значительные разногласия. Мы не будем ставить перед собой задачу дать новое определение теории и лишь убедимся в том, что используемая нами схема компонентов научной деятельности даёт возможность довольно чётко сформулировать суть важнейших подходов к пониманию того, что такое теория, каково её отношение к концепции и к методу.

Самое широкое понимание термина «теория» – это знание обо всём, что имеет отношение к научной деятельности, предназначенной для исследования объектов определённого вида.

Естественно, что прежде всего это знание концептов этих объектов. Далее – это знание всех концепций, в том числе и той, которая, если она есть, объединяет одноаспектные концепты в целостное всестороннее знание о сущности объекта. Теория в широком смысле должна включать в себя массив тех феноменологических знаний, которые не уложились ни в одну из концепций, а также знания и о методах получения выводных знаний, и о методиках получения феноменологических знаний и, наконец, знание методологии данной науки.

Более узкое понимание исключает из теории знание о методиках получения феноменологических знаний, следовательно, в ней остаются концептуальные и понятийные знания, фактологический массив, методология и методы получения выводных знаний. Если же и методология, и методы рассматриваются как особые формы знаний, то мы получаем тот самый блок, тот компонент, который на нашей схеме обозначен как «Концепция или теория».

Но если так понимать теорию, в чём же тогда заключается её отличие от концепции?

По-видимому, эти понятия совпадут в том случае, если некоторая наука все знания об объекте исследования довела до уровня единственной концепции, т.е. до концепта, фактов, его обосновывающих, и прочих знаний об объекте, ещё не обработанных.

Но если научная дисциплина обобщила знания о своём объекте так, что для объяснения его свойств используется несколько концепций, то тогда не концепция, а лишь сумма всех концептуальных знаний и феноменологический массив и будет теорией этой дисциплины, а любая из концепций окажется одной из концепций данной теории.

Если эта теория содержит такой концепт высшего уровня, который интегрирует знания, накопленные частными, аспектуальными концепциями, то обращение к этому одному концепту снова превращается в акт обращения почти к полному объёму знаний об объекте, т.е. в акт обращения к теории в нашем понимании, особенно если привлекаются данные из фактологического массива. Поэтому на схеме научной деятельности блок суммирования знаний и обозначен как «Концепция или теория».

Таким образом, теория в указанном смысле – это и цель, и результат научной деятельности.

Необходимо, однако, остановиться на так называемых «строгих» теориях, которые многие современные учёные считают теориями в наиболее «точном» смысле слова, а те научные дисциплины, которые не доведены до уровня «строгих теорий», вообще не относят к числу наук.

Напомним в связи с этим, что с позиций системологии объект изучения, если он обладает достаточно устойчивым набором свойств, рано или поздно предстанет перед исследователем как система, в которой будут вскрыты по крайней мере партитивные ярусы базовых компонентов и родовидовые уровни модификаций этих компонентов на каждом из ярусов. Кроме того, как мы уже знаем, стремление объяснить отношения между компонентами соседних ярусов рано или поздно приведёт либо к обнаружению надстроечных компонентов, если они экспериментально наблюдаемы, т.е. даны на ступени наблюдения, либо к выявлению валентностных, позиционных и сетевых характеристик компонентов базовой ступени, которые и будут представлять собой компоненты надстроечной ступени, но существующие уже не как наблюдаемые, а лишь в виде конструктов, т.е. только в знаниях исследователя.

Как уже отмечалось, если отражение базовых компонентов многоярусно и близко к сущностному, то из такого знания об объекте вытекают и объяснения его наблюдаемого состояния, и прогнозы поведения в разнообразных нетипичных условиях. Если же опираться на информацию, отразившуюся в конструктах надстроечных компонентов, то предсказательные и объяснительные возможности, вытекающие из этой информации, ограничиваются только обнаружением тех комбинаций связей базовых компонентов, которые вытекают из уже проявляющихся ранее связей компонентов в типичных условиях. Но зато, поскольку все эти типичные валентности и значимости, будучи обнаруженными и зафиксированными как неизменная наблюдаемая данность, как сущности нулевого порядка, не отличимые от явлений, позволяют выявлять возможные варианты структур системы с помощью формальных процедур, то достаточно разработать "лишь" приё­мы такого комбинирования и они превратятся в средства формального выведения новых знаний об изучаемом объекте.

Хотя эти новые знания принципиально весьма ограничены, однако получать их несравненно легче, чем извлекать их из сущностных представлений о природе базовых компонентов.

Вот такой способ формального получения выводных знаний, т.е. такой чисто комбинаторный метод научного исследования, нередко и считают «теорией» в высшем смысле этого слова, а те науки, которые не используют таких теорий, считают либо «неточными», либо вообще «ненаучными».

Нет сомнения, что в тех случаях, когда есть возможность получать полезные выводные знания таким формальным, комбинированным способом, этим необходимо широко пользоваться. Но при этом нельзя забывать, что речь идёт именно об особом частном методе, а не о теории этой науки, иначе при таком узком толковании теории её познавательные возможности оказываются очень скудными, а сложившиеся тысячелетиями представления о теоретическом познании попадают за границы этого толкования.

Такое самое узкое понимание «теории» мы будем называть «формальной теорией», вкладывая в слово «формальный» оба главных его смысла: и осуществляемый по форме, без проникновения в содержание, и формальный в смысле «лишь по форме, по названию, не на самом деле».

Итак, когда мы будем говорить о теории, ничего не уточняя, то будем иметь в виду все накапливавшиеся знания об изучаемом объекте: понятийные, концептуальные и феноменологические.

«Теория в широком смысле» будет включать в себя и определённые сведения о методах, методиках и методологии.

«Формальная теория» подразумевает метод формального, комбинированного выведения знаний из заранее сформулированных структурных характеристик компонентов изучаемого объекта.

Как всякий результат, полученный в соответствии с определённой целью, теория должна быть подвергнута оценке, характеризующей и её «потребительскую стоимость», т.е. её значимость, её важность, её эффективность при достижении некоторых новых результатов, и просто «стоимость», отражающую реальные затраты на получение этого результата. Тогда может быть выяснено, что одна из теорий минимально эффективна, опирается на недостаточно осознанный концепт и представляет в основ­ном фактологические знания об объекте. Другая – богата концепциями, каждая из которых, на основе своего концепта, помогает весьма эффективно получать лишь определённый, одноаспектный вид знаний об объекте, однако в совокупности эти одноаспектные знания плохо «стыкуемы». Третья же – выработала иерархию концепций и концептов, так что знания об одной из сторон объекта, полученные на основе использования одной из концепций, оказываются важными и нужными для получения знаний о других сторонах объекта с помощью другой концепции, и все эти одноаспектные концептуальные знания интегрируются в целостную многостороннюю картину с помощью концепта более высокого яруса, после чего результирующие знания об объекте оказываются глубоко отражающими сущность этого объекта, представляющими понятие об объекте.

Естественно считать, что все эти виды знаний об объекте есть теории, но степень научности их неодинакова. Этим легко объясняется возникновение тенденций понимать термин «теория» лишь в узком смысле, имея в виду лишь наиболее научные теории. А так как в понимании научности среди учёных есть разногласия, то ясно, почему мнения даже сторонников узкого понимания теории при оценке теоретичности конкретной науки могут сильно расходиться.

Теория, опирающаяся на диалектическое и материалистическое понимание природы изучаемых объектов, отражённое в понятиях и принципах системной методологии, имеет повышенный шанс создать и эффективный метод познания, а также такую теорию, которая раскрывает сущностные характеристики изучаемого объекта.

Подчеркнём в связи с этим ещё раз, что с системных позиций получение выводного знания, т.е. главная функция метода, может основываться лишь в частном случае на формально-логических и математических процедурах. В общем же случае – это должен быть прежде всего детерминантный, содержательный вывод, учитывающий законы развития, адаптации и эволюции. Уже по одной этой причине узкое понимание теории несовместимо с системологией.

7.8.  Место системной типологии в общей схеме исследовательской деятельности.

Чтобы понять место системной типологии в общей схеме исследовательской деятельности, нужно рассмотреть сначала случаи минимальной потребности в исследовательском методе и в методологии. Начнём со случая, когда эффективное исследование принципиально невозможно, и поэтому вообще не нужен никакой метод.

В соответствии с общими понятиями системологии мы приходим к заключению, что если объект слабо адаптирован к выполнению определённой функции в надсистеме и по существу является не системой, а конгломератом почти случайно связанных (или объединённых простым соположением) частей, то в нём нет и достаточно устойчивых свойств и устойчивых связей между ними, поэтому возможности получения выводным путём знаний об этом объекте очень ограничены и, следовательно, эффективное изучение такого объекта принципиально невозможно. Почти все знания о нём сведутся только к феноменологическим, но и они, в основной массе, также не будут представлять научного интереса, поскольку уже вскоре после того, как мы их тем или иным способом обнаружили и считаем свойства изучаемого объекта известными, они фактически могут стать иными. Следовательно, проблема метода как средства эффективного исследования в этом случае снимается в связи с её практической неразрешимостью. Поэтому, говоря о методах исследования, мы в дальнейшем будем иметь в виду, что объектом исследования является достаточно глубоко адаптированный функциональный объект, т.е. объект высокой степени системности.

Однако и для объектов с высокой степенью системности вопрос об эффективном исследовательском методе не всегда актуален. Так, если исследователю известна и функция объекта, и та надсистема, по отношению к запросам которой функционирование объекта является необходимым, а также известен материал, на основе которого сложилась субстанция объекта, и, наконец, достаточно полны сведения даже о том, как протекало становление этого объекта, его адаптация к эффективному функционированию, то из всего этого исследователь может заключить, что ему об объекте известно, собственно, всё, что нужно, и проблема метода для него также не стоит остро. Научный интерес в этом случае могут представлять лишь такие вопросы, как, например, оценка степени адаптирования объекта и, следовательно, степени различия между текущей и предельной детерминантой, или вопрос о том, как будет протекать перестройка объекта, если сменится его функция или условия функционирования и, следовательно, тип или стадии системы, или, наконец, вопрос о том, как бы повёл себя объект, если бы исходный его материал был несколько иным.

Если речь идёт о нескольких подобных объектах более или менее близких по функции и свойствам, то большой научный интерес представляет также установление типологических отношений между ними. Но все эти вопросы возникают лишь после того, как основные системные и типологические характеристики исследуемого объекта так или иначе уже известны. Однако для эффективного подхода к этим вопросам мы всё равно должны иметь запас исследовательских методов и критерии выбора того или иного из них в каждом конкретном случае, а также надо иметь набор концептов, интегрированных по возможности концептом высшего уровня. Следовательно, в общем случае нельзя говорить о том, что достаточно полное знание свойств изучаемого объекта может быть причиной отсутствия необходимости в научном методе. Такое положение, когда наука не нуждается в наличии специальных методов, может быть только временным. Как бы глубоки и всесторонни не были знания об объекте данной науки, но рано или поздно, в связи с проблемой согласования этих знаний с данными других наук, либо при углублении и расширении общей мировоззренческой картины, либо, наконец, в связи с теми или иными практическими потребностями общества, возникает необходимость раскрыть ещё более тонкие закономерности в развитии и функционировании объекта данной науки, перейти к следующей ступени познания его сущности («сущности более высокого порядка»), так что в конце концов уже сложившиеся методы изучения объекта для решения новых задач окажутся недостаточно совершенными, и потребуется обратиться к методологическим принципам, чтобы усовершенствовать методы.

Таким образом, если сам изучаемый объект является носителем сущности, то не может существовать конкретной науки, которая для изучения этого объекта в принципе не нуждалась бы в использовании специальных методов, а так как эти методы должны развиваться и совершенствоваться, то наука нуждается и в своей методологии.

Но теперь зададим такой вопрос: возможна ли какая-либо форма научной деятельности, которая принципиально не содержала бы методологического компонента?

Покажем, что если мы науку понимаем не как формальную теорию, то научная деятельность без методологии возможна. В связи с этим подчеркнём, что философия при нашем подходе не только попадает в разряд наук, но оказывается наукой в наиболее полном смысле этого слова. А если так, то и в ней мы должны увидеть выявленные нами компоненты научной деятельности.

В этом нетрудно убедиться. Объектом философии оказывается весь мир, конкретные науки выполняют по отношению к философской деятельности роль методик, знания о принципах изучения мира образуют гносеологию, результатом накопления философских знаний, т.е. теоретическим компонентом философии, является мировоззрение, а принципы получения выводного знания на уровне выработки мировоззрения формируются в обобщённые законы логики.

Поскольку объект и функция философии единственны, то, казалось бы, не может существовать разных философских направлений и подходов. Однако нужно вспомнить, что и единственный объект может рассматриваться по-разному, с той или иной стороны. Поэтому могут существовать частные философские концепции, дающие «одноаспектные» представления о мире в целом. Диалектический материализм, как мы уже отмечали, наиболее полно интегрирует эти одноаспектные картины в целостную картину развития материального мира.

Но поскольку философское познание даёт нам максимально полное из доступного человеческому разуму представления о мире, то если в философской теории, методике или в методе обнаружатся какие-либо дефекты, то философия уже не имеет возможности обратиться к какой-либо ещё более высокой и более всеобъемлющей научной инстанции, ибо сама является таковой. Следовательно, для философии не может быть методологии или, иначе, она сама для себя должна быть методологией, а кризисные состояния в философии могут разрешаться только на основе максимальной мобилизации её внутренних резервов и проверки выводов с опорой на критерии практики.

Что же это за внутренние резервы, возможности которых у философии выше, чем у всех других, частных наук, и благодаря которым философия может развиваться, несмотря на принципиальное отсутствие «философской методологии»?

Компонент философской научной деятельности, обеспечивающий хранение и передачу знаний об объекте философии, т.е. обеспечивающий формирование мировоззрения как знания о таком максимально общем и сложном объекте, каким является материальный мир в его развитии, включая и высшие проявления этого развития, т.е. процессы идеального отражения объективной действительности человеческим мозгом, имеет то преимущество перед аналогичным компонентом любой частной научной деятельности, т.е. перед концепциями и теориями частных наук, что в философском мировоззрении синтезированы данные всех наук, и это сопоставление и взаимное увязывание разнообразных данных в целостную всестороннюю максимально полную картину устройства мира позволяет скорее обнаружить несоответствие одних данных другим, установить самые общие законы развития и функционирования и проверить их соблюдение на всех известных ярусах организации мира во все известные периоды его существования. Если воспользоваться некоторыми понятиями лингвистики, то можно сказать, что хотя для постижения динамической мировоззренческой картины, т.е. картины мира, начиная с зарождения его простей­ших форм и кончая многообразными наиболее развитыми его современными проявлениями, нет возможности воспользоваться приё­мами внешней реконструкции, зато возможности внутренней реконструкции компонентов мира, ранее существовавших или же существующих и в настоящее время, но не данных пока в наблюдении, у философии существенно богаче, чем у любой частной научной дисциплины.

В свете всего сказанного ясно также, что стремясь познать мир в максимальной полноте и детальности, мы в конечном счёте придём к картине многоярусного устройства, где между компонентами разных ярусов представлены партитивные отношения, среди компонентов каждого яруса – родовидовые отношения, среди компонентов этого устройства обнаружим и базовые, и надстроечные ступени, следовательно, познаем мир как систему, т.е. как материальный объект, развивающийся по законам диалектики.

Однако ясно, что к такой мировоззренческой картине мы можем прийти лишь при условии, если, накапливая знания об объектах и явлениях мира, мы постоянно будем стремиться к доведению наших знаний об объекте любой конкретной науки до такого уровня, чтобы было место каждого компонента объекта этой науки в партитивной поярусной классификации, в родовидовой поуровневой классификации, в иерархии ступеней этих классификаций и распределении функций между компонентами по отношению к общей функции этого объекта в надобъекте, т.е. по отношению к его внутренней детерминанте. Но мало этого: мы должны увидеть в объекте любой науки компонент некоторой надсистемы и через иерархию надсистем в партитивных и родовидовых их отношениях, устанавливаемую через анализ исходных и предельных детерминант в процессах дивергенции и конвергенции, понять место объекта этой науки в мировоззренческой картине. Но это значит, что стремление расклассифицировать компоненты объектов частных наук, разработать генеалогические, морфологические и типологические классификации этих объектов, в конечном счёте, есть такое постижение природы изучаемых объектов и накопление и представление знаний о них, которое позволяет нам наиболее полно понять сущность этих объектов и, следовательно, разработать понятие о них, прийти к наиболее высокой форме создания теории соответствующей науки.

Это концептуальное ядро каждой науки, увязывающее аспектные концепции в концепт высшего уровня – в понятие, оказывается, по отношению к мировоззрению, формируемому философией, лишь одним из аспектуальных концептов в процессе познания мира как объекта философской научной деятельности. И если конкретные науки развиваются с опорой на методологические принципы диалектического материализма, то синтез частнонаучных знаний на базе обобщения и увязывания понятийного ядра этих наук в целостную динамическую картину материального мира протекает наиболее эффективно, а опора на результаты этого синтеза обеспечивает максимум эффективности развития частных наук.

Так мы приходим к выводу, что использование принципов общей системологии и доведение, с их помощью, видов и способов классификации систем как компонентов объектов научного исследования, так и самих этих объектов, до уровня системной типологии позволяет нам:

а) сформировать понятийное ядро теории данной науки, являющееся системой концептов этой науки, отражающих различные аспекты рассмотрения объекта;

б) разработать для каждого аспекта рассмотрения свой оптимальный метод получения выводных знаний, т.е. аспектуальный метод, и связать эти частные методы в систему взаимодополняющих этапов осмысления свойств развивающегося объекта изучения;

в) наметить для данной науки общую стратегию исследования объекта изучения, позволяющую связывать полученные научные знания об объекте с общей философской мировоззренческой картиной.

Следовательно, если конкретная наука доводит синтез накопленных знаний до уровня системной типологии своих объектов, то такая наука имеет свою методологию, стоящую на фундаменте материалистической диалектики.

В последующих частях данной работы будут рассмотрены вопросы научного моделирования, без чего описанный выше состав компонентов научной деятельности нельзя считать полным, а само научное исследование – достаточно эффективным.

КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ТРУДОВ Г.П.МЕЛЬНИКОВА

(до 1983 г)