Коноплев Николай Сергеевич. Узнавание как актуальный способ отражения мира

Информация
Год написания: 
2007
http://phenomen.ru/public/journal.php?article=52
Систематизация и связи
Эпистемология

Узнавание как актуальный способ отражения мира

 

Уважаемые коллеги, позвольте предложить вашему вниманию тему отражения в ее "узнавательной разверстке". Это значит, что узнавание сегодня приобретает особую значимость ввиду усиления изменчивости как определяющей стороны движения - единственного способа существования материи. В этой связи проясняется содержание математики, которая, как мне кажется, впервые определяется изменчивостью как объектом ее (т.е. математики) содержания. Так это всё или не так - скажите, выразители философского клуба, ваше просвещенное мнение. С благодарностью приму критику и буду стараться ее усвоить. Остаюсь - ваш собеседник Николай Коноплев.

Коноплев Н.С.

 

УЗНАВАНИЕ КАК АКТУАЛЬНЫЙ СПОСОБ ОТРАЖЕНИЯ МИРА

       Под отражением как свойством, «родственным с ощущением» [1], которым, согласно В.И. Ленину, обладает «вся материя» [2], мы понимаем такое взаимодействие двух или нескольких материальных или идеальных систем, в ходе которого осуществляется  как их развертывание (преформизм), так и развитие (эволюция). Отражение - энергийно спрессованное взаимодействие: весьма информативно насыщенное оно не уподобляемо «зеркальному отражению» («предотражению»), фиксирующему «иллюзорное умножение сущности». Главное в отражении – его опережающий настрой, усиленный присутствием человека. О мире мы судим не его (т.е. этого мира) глазами (интересно было бы их лицезреть!), но воочию «скатываемся» на «человеческое зрение». Такое становится неизбежным из-за невольного приобщении к антропоморфизации (т.е. «очеловечиванию» природы), «дышащей» глубинами мифа. Содержа универсальный детерминизм, предельно широкую логику и ценностный антураж, миф, по мере преодоления социальности (объединяющей представителей одного вида  /у нас это люди, но воплощением его, согласно этологии, могут быть и менее организованные существа/ вне его структуризации) системой общественных (развернувшихся примерно восьмым тысячелетием до нашей эры) отношений, скрепляемых цивилизацией с ее тенденцией на индивидуально претворяемый всеохватный прогресс, растворяется в формах общественного сознания. Особую роль здесь обретает наука: в ней детерминизм, прочерчиваемый каузальностью, причинно-следственно итожится. Известно, что наука сорганизована неолитической революцией - временем отделения «духовного настроя» от «физически насыщенной целеположенности», или труда. На практике этому соответствовала цивилизационно – рамками укоренившейся моногамно-патриархальной семьи - определившаяся массовая индивидуализация социума, беспрецедентно размахнувшаяся ныне взлетом НТР. Становление человеческой духовности предопределило внутреннее раздвоение индивида: с одной стороны, он приспосабливается к миру, с другой – «преодолевает» его «самоотчуждением». Оперируя «заземленностью», человек убеждает себя в том, что он способен «миновать» «посюстороннее притяжение». Жизненный финал перечеркивает это наивное заблуждение. Свою раздвоенность, восходящую к истокам цивилизации, человек повсеместно «заметал» трудом. Цивилизация же – «монотонно» восполняемый прогресс - настойчиво подменяла труд  другим, более совершенным (по «заверениям» «составителей» упомянутого прогресса) производством - работой. Сегодня «трудовой накат» производства «зачищен» техникой, и человек «орудует» ею за счет умственной – это и есть главное в работе! - деятельности (усиливающей его духовный потенциал). Казалось бы всё хорошо. Однако на деле «зачищается» иллюзорное удвоение мира, и полюсами его (т.е. удвоения) выступают отдельно взятый человек и окружающая среда. «Наплывшее» удвоение подлежит преодолению. Но как его – удвоение - «подбить»? Ведь чем больше человек оперирует собственным интеллектом в решении этого вопроса, тем упорнее «зияние иллюзорности» с «приятным блеском» обретает «торжествующую всесветность». Используя различные приемы снятия «иллюзорной компенсаторности», мы вовсе не достигаем  сколько-нибудь положительных результатов – наоборот она крепится вспыхнувшей из-за беспримерно возросшего инфомассива «виртуализацией». Религия с ее приобщенностью к богу, вокруг которого якобы объединяется человечество (с преодолением каждым из нас навалившегося самоотчуждения), также оказывается бессильной перед грозящей катастрофой – утратой человеком своего земного предназначения. Современность взывает к науке, тем более что она (т.е. наука) безапелляционно утвердилась, и ничто не свернет ее на обочину «планово-производственных достижений»… Однако всем известно, что под влиянием НТР складывающаяся искусственная природа лишь усугубляет человеческое самоотчуждение зомбирующим омассовлением народонаселения. …Людям надлежит преодолеть «самоудвоение», воспринимаемое как выражение «компенсаторной обустроенности». Мы отметили: «компенсаторика» преисполнена иллюзорностью, и это видно со стороны. Сам же конкретный представитель показанного здесь «шизо-состояния» («словечко» из философии постмодернизма) считает, что компенсация вовсе не иллюзорна, но вполне конструктивна. Однако нам трудно выразить, насколько нормальна наша «естественность», и не есть ли все мы, земляне, «продукт» того невольного удвоения сущего, под влиянием чего мы только и смогли самих себя осознать. Осознавать, значит, отделять свой физический статус от его «идеального звучания». Мое сознание развертывается благодаря моему телу, из которого оно «проистекает». Вместе с тем сознание не уподобляется телу, поскольку оба они причастны разным измерениям – миру материальному (здесь пребывает тело) и «идеальности» (т.е. области сознания), складывающейся из-за моей способности обобщенно отражать «вселенскую рядоположенность». …С момента становления вида Homo sapiens (когда он, овладевая трудодеятельностью, обрек себя на внутреннее раздвоение с попытками преодолеть его смутно осознаваемой «иллюзорной компенсаторностью») человек, блуждая по лабиринтам неизведанности и утрачиваясь, затем, вроде, «настигает» самого себя. После он вновь теряется, подобно господину Голядкину из замечательной «психопатологической идиллии» Ф.М. Достоевского  (1821-1881) «Двойник». …Не претендуя ни на что, кроме как на свободное изложения своей позиции, начнем с освещения перспектив поиска по преодолению навязчивой иллюзорности, «ненароком дарованной человечеству». Снова обратим внимание на то, что главное условие удвоения мира - cтановление общественных отношений. Это видно по тому, что, рождаясь, «рядовой» индивид неизбежно противостоит не просто окружающей его среде, но - открытости мира (которую он терпеливо заполняет своим присутствием). То, что мир открыт, новорожденный непосредственно ощущает в процессе обмена – между ним и средой - веществом, энергией и информацией. Мир «распахивается» не сам по себе, но исключительно во взаимодействии с отдельным человеком. Сам по себе мир не является ни открытым, ни закрытым. Мы, повторяю, не способны «выследить», каков мир на «самом деле». И когда мы изощряемся улавливанием его (т.е. «пресловутого» «самого дела»), здесь-то «подстерегает» нас «иллюзорная компенсаторность».  Вместе с тем, как мы только что сказали, удвоение мира (связанное со становлением в нем человека) и его существование применительно к человеку в качестве открытого - всё это свидетельствует о том, что только в указанном удвоении описываемой нами реальности (включающей, стало быть, человека и открытость мира) может состояться неотчужденное развертывание «аутентичной человечности». Но это же важнейшее обстоятельство таит для индивида угрозу самоотчуждения. Всё дело в занимаемой человеком позиции. Если он под влиянием внешних условий, например «разношерстно» протекающих социальных процессов, начинает рассматривать открытость мира как нечто зависимое от него (т.е. от данного  субъекта), в связи с чем его адаптация к среде приобретает «налет эгоизма», то по результатам такого отношения к природе человек теряет статус определенности, медленно сползая на позиции как собственного раздвоения своего «Я», так и иллюзорного удвоения сущего. Корень разлада человека с самим собой - в характере его сопричастности к «внешнему миру» [3]. Но окружающий человека мир не чужд ему: он – «внешний» как пребывающий за пределами человеческой телесности. Однако этим подчеркивается ее «самость», что служит подспорьем «личностной разверстки». Человеческая природа совершенствуется открытостью мира. Иначе человек не смог бы состояться; и личностное становление осуществимо в тесном контакте не с миром как таковым (это – вполне отвлеченный подход: он не конструктивен), но с содержанием его открытости. «Вверяясь» ей человек оказывается задействованным перспективами своего роста. Всю свою жизнь он должен пребывать, выразимся так, в утробе мира, и ему (т.е. человеку) вовсе нет надобности  отказываться от «мировключенности», даже если его понуждает к этому «потребительская корзина». Структурируя «человека» «горизонтально-вертикальной раскладкой»,  проследим его «горизонталь» и «вертикаль». Первый компонент структуры – «экзистенциален»: он связан с раскрытием жизненного обеспечения человека, а это как раз то, что приметно «под облака взмывает» витальные потребности – за счет их увязки с открытостью мира. …Важно прочертить «ролевую востребованность» «горизонтали», наделяющей человека радостью жизни или, наоборот, сужающей его «потребностный замах». Такое промеряемо адаптацией индивидуализированной природы (или человеческой биоданности), нацеленной на реализацию – в связях между организмом и средой - потребностей упомянутым обменом веществом, энергией и информацией (неумолимо «пробивающей» для «сметливо-расчетливого поборника новшеств» указанную открытость мира). …Индивидуализированная «экзистенция» «нащупывает» место человека в мире, предстающем, как мы уже знаем, «распахнутой открытостью». Данное нащупывание есть не что иное как веха нашего жизненного самоопределения. Очередным его этапом является узнавание, закрепляющее предрасположенность человека к природному окружению (вследствие чего она и переливается в узнавание). Узнавание – принципиальный пункт индивидуальной ориентации, подспудно оборачивающийся личностным самоутверждением. Здесь мы делаем «подсобный» вывод о том, что узнавание как результат наблюдения невозможно вне прямой соотнесенности человеческой биоданности и тесно связанной с ней и обслуживающей ее естественной человеческой природой, «прибранной» дистантными ощущениями (сама же естественная человеческая природа являет собою единство внешних /т.е. дистантных и контактных/ и внутренних /тактильные, висцеральные, кинестетические, болевые, температурные, равновесия, вибрационные…/ ощущений). Конечно, узнавательно-самоутверждающийся потенциал человеческой телесности как биоданности весьма значителен, но мы судим о нем по результатам естественноприродной воплотимости индивида. …Избранный автором сюжет опирается на эту примечательную духовно-практическую схему. …Естественная человеческая природа делает все возможное, чтобы воспроизвести «причащенность» телесности к миру в его «открытосистемном прогоне». Ему как «объективированному средоточию» открытости, «непроизвольно» выполняющему «массовые просьбы», сердечно признательны мы за благое соучастие в удовлетворении наших чаяний. Они – чаяния – «обкатаны» гибкой связью телесности и надстраивающейся над ней естественной, подытоживаемой внешними и внутренними ощущениями, человеческой природы. Связь ведет к тому, что сопутствующая человека действительность усилиями его естественной природы смещается фокусом телесности, представляя ее интересы и потребности фактом собственной открытости. Открытость здесь воспроизводит свободу телесной самореализации индивида, направленной на усиление ее состыкованности со средой. Такое осуществимо поисками, ведущимися естественной человеческой природой. Поскольку зрение – ее основной «забойный» инструмент, на него падает нагрузка по сохранению телесности в «отсчетном» месте. Но само «содержимое» этого дистантного ощущения «озвучено летающей (иначе сказать, наплывающей и удаляющейся) стороной». Это служит показателем того, что человеческая телесность, хотя она и пребывает в данном месте, неизбежно «виртуализированно пульсирует». Так, моё тело находится «здесь», но оно же «разбросом зрения» посильно «помещено» «там». Эта пульсация ведет индивида к повсеместному забеганию вперед (незаменимое «вперед» мы увязываем с перспективами опережающего отражения, воспроизводящего ведущую роль изменчивости в «обустройстве» движения - единственного способа существования материи). Вследствие этого мир «непринужденно» смещается в сторону, где с наибольшей полнотой преломляется его опережающе-отражательная способность (выполнимая лишь «человеческими пределами»). …Предложенная «горизонтальная пульсация» подчеркивает затрагиваемую открытость мира как вполне объективированную. Горизонтально же воспроизводимым экзистированием устои открытого мира  втягивают в свою открытость человеческую телесность и естественную человеческую природу. Через обмен веществом, энергией и информацией происходит разбираемое единение нашей телесности и открытости мира. Его – единение - стремится преодолеть искусственная человеческая природа (или духовность), обустраиваемая целеполаганием - на базе не раз уже используемого здесь опережающего отражения. …Открытость мира, повторяем, осуществима исключительно в его телесной репрезентативности. Объективируя открытость, мы приобщаем мир к запросам социума. (Выше уже было сказано, что самой по себе открытости мира быть не может: она достижима усилиями возникающей телесности, причащаемой к миру обменом веществом, энергией и информацией.) Наличие открытости говорит о том, что через нее мы просматриваем наше окружение. Уподобляемая «объективной реальности» открытость – теперь уже сложившейся рациональностью как своеобразным пиком человеческой духовности – позволяет нам детально «счислять» находящееся за ее (т.е. данной открытости) пределами «вещественное многообразие». Под влиянием открытости – и с участием человеческой телесности – «внешний мир» «закругляется выразимо-вычурной образностью». …Естественная человеческая природа – и прежде всего ее дистантные ощущения – оказывается  последовательно упорядоченной: она «тактично» гармонизирует свою связь с тем, что вырисовывается пределами открытости. «Руководимый» ими предметный мир – ведь он, как не устаем мы повторять, - открыт субъекту в такт его (т.е. данного субъекта-индивида) биения сердца. Гармонично отзываясь в человеческой телесности, предметный мир заполняет естественную человеческую природу «букетом» образов, складывающихся в индивиде под его (т.е. предметного мира) влиянием. …Появляющийся на свет младенец постоянно приближен к окружающему миру энергетическим с ним обменом. Приверженный «чувству близости» мир «расстилается» телесностью, преображаясь нашими ощущениями; и воспринимаемые результаты «провертываются» образностью. Образ – субъективно запечатленная часть внешнего мира. Открытость мира позволяет видеть его «глубинную ноуменальность», «извлекаемую» нами из тесного с ним соприкосновения. Человеческая телесность «продуцирует» сиё внешними ощущениями, вынося макромиром содержание «экзистенциально улавливаемой горизонтали». Макромир уподобляет себе человеческую телесность, выражая материальное единство с нею. Она (т.е. телесность) непосредственно не касается иных (нежели макромирный) предметных уровней. Это, усиливая открытость мира, указывает на то, что человеческая телесность способна (если сумеет адаптироваться) осваивать также микромир. Благодаря тесной сопряженности человеческой телесности с макромиром в открывающихся горизонтах неизведанного оно (т.е. неизведанное) «заявляется свежей уникальностью». Описываемое состояние телесности связано с узнаванием: в уникальности раскрывшегося мира человеческая телесность обретает более совершенное самоутверждение, воплощаемое феноменом телесной самодостаточности. В нем телесность утрачивает прежнее ведущее положение, и становится очевидной значимость вертикальной составляющей структуры индивида. Вместе с тем, рассматривая функциональную – по «горизонтали» - характеристику этой структуры, мы констатируем: «умножающееся»  разнообразие «горизонтально» воспроизводимой деятельности в наибольшей мере соответствует процессу узнавания человеком мира. …Узнавание – продолжаем далее уточнять этот термин - есть функционально «прокатываемое» самоутверждение индивида в земных реалиях, по результатам которого (т.е. самоутверждения) отражаемая действительность сама оказывает непосредственное воздействие на переструктурирование «личностного багажа». Оно (т.е. переструктурирование) является предметно выполненным узнаванием конкретного места со стороны того или иного субъекта. Естественноприродная деятельность человека, закрепляя его телесность «этим местом», затверждает отражательную ситуацию, становящуюся, следовательно, мерилом узнавания. Узнавание здесь – крепкое сцепление индивида с данным местом, благодаря чему он (т.е. индивид) усиливает «причащенность» к окружающему миру. …Узнавание предполагает «слиянность» телесности и естественной человеческой природы: их обращенность к миру – варьируем волнующие нас приоритеты - делает его открытым. Такая открытость выверяется сформировавшейся искусственной человеческой природой (т.е. духовностью). Примем к сведению и то, что глобализация окружающей среды, находящая себя в создаваемой человеком и вынесенной вовне искусственной природе, значительно облегчает процесс узнавания различных предметных очертаний. Искусственно творимая «глобалистика» становится «точкой отсчета» функционально «взвешенного» узнавания: она как посредник в отношениях между человеком и внешним миром навязчиво предполагает уподобить мир человеку. Происходит переворачивание веками сложившихся отношений, и человечески-глобальный антропоцентризм как бы снимает проблему узнавания. Оказывается, человек, антропоморфно скользя по «телу» Вселенной, узнаёт в ней то, что может его заинтересовать. Интересует же его стремление усилить открытость мира из-за энергетического с ним взаимодействия. Рассматривая отмеченным способом узнавание, мы заключаем: узнавание – средство престижного выживания отдельного человека, всего человечества. Конкретно взятый человек способен «воскресить» (а следовательно освоить) «спущенно-поименованное место» – преимущественно то, где осознаёт себя «подверженный опыту» индивид. Что касается человечества, оно, впитывая опыт приобщения к миру каждого из нас, диалектически преодолевает его (т.е. опыт) заменой отдельно «вовлеченного» места универсальной антропоморфизацией космоса. В нынешних условиях «невинный индивид» оказывается завербованным «натужной массовостью социума». Ранее такое не наблюдалось, поскольку вполне самостоятельный индивид ощущал свое единение с коллективом, но не уподобление ему. Сегодня, наоборот, мы видим, как индивид, зомбируясь массовой пропагандой, выступает жалкой тенью «коллективности»; и самоутверждение индивида приобретает иллюзорную направленность: «виртуализация», преисполненная «ненасытных возможностей», растворяет его. Мы примечаем: узнавание человеком «приспособленного места»  преимущественно связано с раскрытием перспектив самого человека. И узнавание им мира «нагружается» самоузнаванием. Человек должен приложить большие усилия, чтобы оно тесно сопряглось с открытостью мира, когда названная открытость смогла бы интенсифицировать внутреннюю близость между человеком и миром. Ввиду этого следует прилагать усилия к тому, чтобы узнавание не сливалось с уподоблением. Мы, используя уподобление, детализируем сходство между нами и миром и опять-таки прибегаем к антропоморфизации, «сдобренной», как уже было подчеркнуто, глобальной ситуацией. Вторично подводя итог значимости горизонтального компонента структуры человека, обращаем внимание на то, что благодаря ему (т.е. этому компоненту) телесность, обустраиваемая естественной человеческой природой, открывает для себя мир узнаванием его. При этом подчеркивается ее (т.е. телесности) единство с миром процессуально сконцентрированным обменом веществом, энергией и информацией. Участник процесса – естественная человеческая природа – придает отмечаемую открытость бескрайнему миру, и это свидетельствует о том, что естественной человеческой природе приходится держать отчет о ее содержании. С этой целью исторически нарабатывается вторая – искусственная – человеческая природа, или духовность; и мы переходим к раскрытию «вертикали» структуры человека. Ведь только благодаря этому схваченная на уровне естественной человеческой природы открытость мира получает свое целеположенное завершение: здесь улавливаются истоки узнавания. Мы уже отмечали: узнавание – это всегда «отражательная предрасположенность» отражающего к отражаемому, в данном случае человека к миру. Основанием открытости мира является человечески-телесная направленность на него. Однако в своем горизонтальном выражении она, эта открытость, носит исключительно «материальный  всплеск». Собственно, здесь лишь закладываются основы ее рассмотрения. Сама же открытость – плод духовного обоснования места человеческой телесности в границах окружающей реальной действительности. С открытостью мы имеем дело в условиях становящейся человеческой духовности, т.е., как уже было показано, за пределами предметного мира. На первое место здесь выходит перевод информации в знание. Оно (знание) осуществимо благодаря опережающе «поставляемому» отражению (попутно отметим: таков же характер выявления целеполагания). Говоря об узнавании, мы стягиваем его содержание вышеупомянутыми «целеполаганием» и «опережающим отражением». Вместе с тем «узнавание» - это и нечто особенное, не обеспечиваемое двумя употребленными здесь понятиями. На него работает пласт естественной человеческой природы, имеющий «внутреннеощущаемый задел». Узнавание – это не просто «рядовое» отражение реальной действительности, но отражение, преисполненное веры. Внутренние ощущения настроены на привнесение ее в нашу духовность. Узнавание, можно сказать, - такое целеположенное отражение окружающего мира, когда последний – обобщенно идеализируется и заявляет о себе «нелинейно проструктурированной объемностью». Нелинейность же «замышлена» «узами дружбы» между разумом и верой - верными устроителями искусственной человеческой природы (т.е. духовности). Узнавание – не случайно скопированный фрагмент реальной действительности, но углубленное освещение отражаемого предмета – с выходом на его постижение (когда реальность объемно выстраивается «притиркой» веры к рацио). Узнавание насыщено интеллектуальными интенциями, позволяющими отождествлять его с познанием. Близость этих двух сторон в раскрытии предметного мира обусловлена необходимостью мгновенной засвечиваемости узнавания. Действительно, зачастую узнавание ограничено тем, что заслоняется совокупностью символов, стремящихся свернуть усилия «узнавательной программы» по «проверке» окружающей действительности. Нередко оно осуществимо наложением на процесс внешнеощущаемого отражения отражательной деятельности, связанной с системой внутренних ощущений. Это значит, что «внешнеощущаемость» определяет рациональный срез человеческой духовности, результативно представляемый макровоспроизведенностью. Это вполне соответствует тому макромиру, в котором мы пребываем. Отсюда «внешнеощущаемая отражательность» на рациональном уровне воспроизводит рационально же характеризуемую действительность. В узнавании это - главное. Ведь узнавание, как мы отмечали, всегда осуществимо за счет тесной привязки нашей телесности к окружающей среде, к открытости мира, воссоздаваемой вещественно-энергетическим взаимообменом между индивидом и средой. Благодаря характеризуемой открытости мы глубже овладеваем сферой обитания. …Известно, что деятельность внутренних ощущений направлена и на утверждение собственно человеческой телесности, и на «нейроуровневое подчеркивание» связи индивида с «микрозапределом». Квинтэссенцией данного аспекта внутреннеощущаемой деятельности в границах человеческой духовности призвана взметнуться вера. Разум приобщает ее к реальной действительности преимущественно интуицией. За счет такой соотносимости рацио и веры складывается убежденность как мощное средств осуществления узнавания. Она становится главным «вертикально»-структурным компонентом «человека». …Узнавание чаще всего применимо к слабовоспроизводимому – с позиций внешнеощущаемой деятельности - фрагменту реальной действительности. Особенно это касается нашего внутреннего мира, подчас преисполненного чем-то необычным и загадочным. Раскрытие его происходит за счет приобщения к символике, которая призвана помочь в опознании интересующего нас фрагмента окружающей действительности. При этом обращаем внимание на то, что внешнеощущаемый отражательный процесс, завершающийся рациональным ее описанием, предлагает нашему вниманию такой срез рассматриваемой действительности, посредством которого она замыкается «рационализованной линейностью». Объемное, а стало быть нелинейное видение мира осуществимо, как выше мы «продекларировали», при удачном сопряжении разума и веры. И узнавание становится итогом символьного воспроизведения предметности, когда символ вмещает результаты рационального и вероисповедного подходов к миру. Главное же назначение символа – угадать «вероисповедное кредо». Но чтобы  угадывание не несло искажения, ведется тесная привязка обусловливаемого верой символа к знаковой ситуации, «обводящей» «рациональную площадку» человеческой духовности. Отличие знака от символа состоит в том, что, имея значение как результат межличностного соглашения, знак вполне содержательно им (т.е. значением) заявляет о себе. «Притертая» знаком информации вовсе не нуждается в разгадке. А вот символ – внеконвенционален: подлежит «трезвому» угадыванию «убежденческим позывом». Природа символа, насыщенного информацией, не столь вероятностна, сколько проблематична. Проблематичность «заточенной» символом информации состоит в том, что мы должны эту информацию приблизить к ее «знаковому подобию». Здесь наблюдается спецификация инфомассива. Сама по себе информация безразлична к тому содержанию, которое ей придает человек. Он же - заинтересован информацией, поскольку, как мы уже говорили, утверждается с ее помощью. Человеческие убеждения, будучи  ценностно отточенными, совершенствуют узнавание: оно приближает человека к «далекой неизведанности», закрепляясь «облюбованным местом». Особенно это характеризует состояние человека в пограничной ситуации, когда мир «скользит» необычными «зигзагами» и требуется воля, чтобы выдержать его прессинг. Для проведения нужных действий своевременно «прорезываются» стойкие убеждения как философско-методологическое «подспорье», содействующие разгадке символов и их нелинейному соединению с системой знаков. Получая соответствующую презентацию, символы и знаки комплиментарно «стыкуются», и это помогает адекватному «прочтению» результатов узнавания. Узнавание – многоаспектно и связано с самыми «заветными тайнами». Если отмечаемой связи не происходит, узнавание, утрачивая значение, обесценивается. Также узнавание рисует мир в его непохожести. Это обусловлено изменчивостью мира как превалирующим аспектом его сущности. Связывая узнавание с убеждениями, мы прослеживаем внутреннее состояние индивида, выявляющего узнаванием свой «личностный тезаурус». С его помощью  утверждается причащенность человека к земным реалиями через обретение  «венцом природы» чаемой открытости. Предопределяясь ею, узнавание придает (опережающему) отражению способность его постоянного совершенствования. …Свертывается иллюзорное удвоение сущности. Мир движется навстречу своей целеположенной воспроизводимости, высшая ступень которой - личностное (узнавательно совершенствуемое) самоутверждение. Конструктивно интерпретируя «предметность», оно творчески ее перерабатывает и присваивает себе: человек – и мы это видим - поднимает мир до собственных высот. Вместе с тем мир также притягивает к себе человека, и образующееся их взаимодействие направлено на становление ноосферной формы движения материи. Всплывающая «ноосфера» как результат человеческой активности претворяема угадыванием «символьных структур». Символы здесь выполняют посредническую роль, предопределяя место ноосферной реальности в судьбах грядущего человечества. Они превалируют над рационально «замешанной» знаковой ситуацией, но это не дискредитирует разум. Просто узнавание, основанное на глубинных пластах убеждений, вскрывает свою, предрасположенную к таинственности, «волю к совершенству». Само же стремление узнавания к совершенствованию предполагает схватывание им – в соответствии со статической концепцией времени – прошлого, настоящего и будущего «нелинейным разворотом». Под влиянием узнавания человечество многогранно – соответствуя указанным временным рядам – осваивает «усложняющуюся Ойкумену». Воспроизводясь детерминистской нелинейностью, узнавание активизируется «раскруткой» «мирооблачения», когда содержимое мира «абсолютно» совпадает с человеческим взглядом на него. …Простой человек, а уж тем более ученый не смотрит на мир его глазами (мы уже говорили о том, что, случись такое, мы бы прозрели сущность мира). Однако постоянная отстраненность человека от мира из-за его неизбежной открытости дезавуирует наши благие намерения. Но и тут человек не теряется: он вненаучно – «неизбывной» антропоморфизацией - осваивает реальную действительность. Наша задача – использовать это, пусть и обыденное, но емкое положение (т.е. положение, подчеркивающее место антропоморфизации в освоении среды) для усиления научного прозрения «трансцендента». Узнавание удачно сочетает методологию научного исследования мира с его случайным способом раскрытия. Случайность раскрытия - такое следование реальной действительности, руководствуясь которым научная репрезентация – и выше мы примерно это пытались выразить - оборачивается образностью. На этом настаивает узнавание, которое конечно же вбирает антропоморфизацию… Важно удержаться от ее абсолютизации. Тем не менее любая наука «пригрета» случайностью, когда она «занавешена фактором образности». На наш взгляд, узнавание удачно сочетает в себе – на почве уже не раз упоминаемых убеждений – научное содержание и образную его «отдачу». Но что выражает сочетание научности и образности? На этот вопрос можно ответить так, что сущностное и феноменальное (т.е. результаты научной деятельности, приоткрывающие законы мира, и то, как они, эти законы, «зафрахтованы случаем») пребывают в такой взаимосвязанности, согласно которой реальная действительность «вызревает» не познанием мира, но, как было нами подчеркнуто, его постижением. Мы постигаем мир, и он, раскрываясь человеческой выразимостью, становится нам ближе и дороже. Мы настраиваемся на такое приобщение к миру, когда ощущаемая близость с ним делает его узнаваемым и весьма предпочтительным в решении встающих перед человечеством задач. Оперируя открытостью мира, узнавание воспроизводимо присутствующей в нем природно отстоявшейся человеческой телесностью. При этом природа, подразделяясь на естественную и искусственную, охватывает ее с двух сторон. На этом фоне обрисовывается открытость мира, ею (т.е. человеческой телесностью) «припечатываемая». «Цитируемое» наблюдение служит показателем того, что только за счет открытости, «выливающейся» узнаванием, осуществимо взаимное приобщение друг к другу человека и мира. Узнавание  –  всегда устремленность к совершенствующемуся постижению реальности, «манипулирующее» нарастающим духовным потенциалом личности. Узнаванием человек расширяет перспективы своего пребывания в мире: «разогревает» его космизацию глобально наращиваемой искусственной средой. Можно с уверенностью говорить о том, что глобализация, плавно переходящая в ноосферу, предоставляет человечеству возможность «космического завихрения»,  не порывая с «земным притяжением». И – вот: мир сжимается до нужных размеров, если человек деятельно «расшифровывает» свое присутствие отведенной для этого открытостью. Последняя, как мы пытались показать, осуществляется тесным приобщением человека к реальной действительности. Чем интенсивнее выдержана телесная приобщенность индивида к ней, тем красочнее «взмывают» человеческие возможности с целью глобализации «земноданности» и «свертывания» Вселенной до приемлемой «быторазмерности». Узнавание здесь - важное «пособие» по приобщению Вселенной к запросам человека. Но и человек «впитывает» Вселенную: концентрирует ее своей духовностью, «памятью тела». «Текст» узнавания резюмирует отражательное обеспечение «расфасованной» открытости мира как обживаемой зоны, где регулярно «прописана» целеположенно-поступочная новизна. Она приводит человечество к построению пространственного ареала, который приурочивается к себетождественному узнаванию (а значит свободен от иллюзорного удвоения сущего). Узнавание – мощный стимул перестройки мира на основе «конструируемой» сообществом второй, глобально отлаженной искусственной природы. Идентифицируясь узнаванием, реальный мир своей открытостью позволяет нам уловить его суть в ее (т.е. сути) подлинной единственности, уникальной неповторимости, системно-структурной упорядоченности. Узнавание противостоит охватывающей современность виртуализации, стремящейся во что бы то ни стало расшатать мировоззренческий монизм, ведущий человечество к признанию материальности мира как источника жизни. …Мы попытались воспроизвести структуру человека через отражательно «воспрявшее» узнавание. Главное в человеке - его личностное начало, насыщенное творчеством и представленное рамками опережающего отражения в качестве временного будущего. Ими (т.е. этими рамками) определена деятельность по узнаванию реальной действительности. Узнавание сосредоточивается на улавливании изменчивости как ведущей стороны движения. Это придает узнаванию «особый шарм», поскольку оно активно содействует смещению объекта всей научно-познавательной деятельности с устойчивости как одной из двух сторон движения к изменчивости как ведущей по отношению к устойчивости его стороне. Рассматриваемая ситуация «уловлена» постнеклассической научной картиной мира («постнеклассикой»). Суть ее в том, что объектом науки здесь выступает «совмещенное единство» устойчивости и изменчивости, или движение в целом. Объективируясь устойчивостью, прежняя наука была ограничена в своих возможностях. Эти возможности расширились условиями НТР, когда человечество, уступая напору «глобализма», вышло на динамо-неравновесное «бывание». Мы лишь тогда сумеем удержаться с его помощью, когда научно-практически освоим изменчивость и, следовательно, приобщим движение (как синтез устойчивости и изменчивости) к «злобе дня». …Начавшееся научное освоение изменчивости выдвигает ее в качестве объекта математики. Ранее изменчивость «настраивалась» для поддержки «внутренних перемещений», которые характеризовали межпредметные связи; и математика, решая конкретно-научные задачи, занимала подчиненно-функциональное положение по отношению к тому же естествознанию. Предпринятое пифагорейцами «высвобождение математики из плена устойчивости» затянулось на тысячелетия. Но теперь, когда кибернетика, информатика, синергетика и особенно диалектико-материалистическая философия, а также покоящаяся на принципах теории отражения научная методология сделали ставку на теоретическое обеспечение негэнтропийности (с последующим – «нанатехнологии» /и не только они/ - «производственным прорывом»), стало возможным локализовать математику изменчивостью в «ореоле царицы наук». На гребне глобально изменившейся ситуации узнавание – убедительная победа опредмеченности целеположенно устоявшегося опережающего отражения, - оперируя синтезом устойчивости и изменчивости как противоречиво задействованными сторонами движения, успешно постигает предметный мир союзом рацио и веры. Узнавание непременно закрепляется личностной убежденностью. Лишь прилагая убеждения (стало быть внедискурсивно и в этом отношении с позиций интуитивно задействованной духовности), мы способны выявить в себе «искусственный интеллект» - метафору узнавания - как «сводку» «точечного» улавливания меняющегося бытия. Следует также учитывать, что овладение изменчивостью позволяет нам оперировать временем – способом личностного ее воспроизведения. Субъектная преломляемость этой формы существования материи служит показателем того, что узнавание, «зависая» выразителем субъективной реальности над предметным миром, способно – «в интересах дела» - «растягивать» время, «накачивать» его тем «духовным озоном», когда бы «шар времени» спокойно взмывал «горним миром» и оттуда созерцал бесконечность человеческого самовыражения (контекстом расширяющегося узнавания Вселенной). Подтверждением сказанного может служить «пограничная ситуация», вполне объяснимая с позиций динамической концепции времени. Главным в осуществлении «пограничности» будет то, что время здесь, образно говоря, предстаёт наглядно вспыхнувшим вселенским пожаром, просвечивающим «окружность» до мельчайших подробностей. Перспективы узнавания актуализуются из-за того, что человечеству не следует упускать «временные миги». Иначе усиливающаяся «глобалистика» сделает устойчивой переживаемую нами жизненно опасную динамо-неравновесность («чары» которой - обезоруживающи) – с ее зловещей непредсказуемостью…

ЛИТЕРАТУРА

1. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // ПСС. – Т.18. – С. 91.

2. Там же

3. Ленин В.И. Десять вопросов референту // ПСС. – Т. 18. – С.      5. Оперируя понятием «внешний мир», В.И. Ленин показывает его более широкое – сравнительно с «объективной реальностью» - онтолого-методологическое применение.  

© Николай Коноплев, 2007