История формирует современность. Современность воздействует на восприятие истории. В течение последних пятнадцати лет каждый из нас был свидетелем преломления исторических фактов, прошедших через призму меняющейся идеологии. Например, еще в начале этого периода журналы, отмечая юбилей В. Белинского, как правило, представляли его, едва ли не единственным носителем истины в русской публицистике 40-х годов XIX века. Здесь характерно представление И. Золотусского, [2] которое, несмотря на относительный либерализм, мало отличалось от представлений историографии сталинского времени. [3]

Уже через пять лет в журнале «Москва» появилась знаменитая публикация В. Астафьева, в которой писатель осудил «Письмо к Н. Гоголю». [4] Имя Белинского стало нуждаться в защите. И такая защита последовала в духе идеологии поздней перестройки, когда имя Ленина всячески отгораживалось от Сталина, а сталинская эпоха представлялась как искажение социализма. Соответственно и Белинский был показан как предтеча Ленина. Но уже и за Н. Гоголем признавалась моральная правота. [5]

Ситуация последних десяти лет характеризовалась крайним идеологическим плюрализмом. Отсутствие определенных мировоззренческих позиций способствовало тому, что устойчивая, с моей точки зрения, пара Гоголь—Белинский была искусственно разведена. Последние исследования творчества критика—это оценки взаимоотношений Белинского и Шевырева, [6] Белинского, Никитенко и Полевого, [7] Белинского и либерального западничества, [8] экономического и аристократического направлений в журналах середины XIX века [9] . Оценки Гоголя были более оригинальны, [10] но все они, как правило, далеки от соотнесения с точкой зрения главного оппонента идеологии «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Таким образом, полуторавековое представление о полемике Гоголя и Белинского как об этапе русского развития, заданное «Полярной звездой» А. Герцена, [11] оказалось как бы утраченным в контексте Современности.

На самом деле, даже забвение—симптоматично. И я не случайно иллюстрирую свой взгляд на соотнесение исторического и сегодняшнего именно этим эпизодом из прошлого русской публицистики.

Закономерен вопрос. Если нет ничего устоявшегося в исторических интерпретациях, если Современность, как система целевых установок детерминирует отношение к прошлому, [12] то, как можно быть уверенным в действительности минувшего и насколько правомерно представление о культурном наследии? Отсюда следуют сомнения в актуальности исторических исследований и необходимости курса истории журналистики для будущих специалистов СМИ.

Но этот вопрос имеет смысл только в рамках представлений об однолинейном детерминированном развитии. Мы как бы заранее предполагаем истину и ложь в интерпретации исторических фактов, и в случае равно доказуемых противоречий между представлениями, как и положено, по законам формальной логики относим их к ложным. [13] Между тем, антиномичность—единственный непреложный факт в исследованиях духовной культуры.

Я продолжу подкрепление своей мысли на основе истолкований полемики Гоголя и Белинского. Указанное выше мнение В. Астафьева, ставшее поворотным пунктом в сегодняшнем осознании противостояния двух писателей, по сути, далеко не ново. И выпестовалось оно не в рамках классического традиционализма, к которому, похоже, причисляет себя В. Астафьев. Хорошо известно, что современные Гоголю родоначальники традиционализма, славянофилы, в оценке «Выбранных мест из переписки с друзьями» были союзниками Белинского, хотя нападали на эту книгу по другим причинам. [14] А вот первые серьезные сомнения в правоте Белинского и в его прогрессивности были изложены в работах либеральных западников в начале XX века. [15]

Таково же бытие почвеннических представлений. С. Аксаков сначала осудил «Переписку...», а уже после смерти Гоголя назвал его святым. [16]

В. Розанов на протяжении всей жизни считал талант Гоголя темным, односторонним и опасным; [17] а после революции, уже перед смертью, назвал писателя русским Петраркой. [18]

Д. Мережковский считал, что Гоголь боролся с чертом, но черт его победил, а свидетельство тому «Переписка...» и сожженные «Мертвые души». [19] По этой же причине оно говорил, что Белинский ближе ко Христу, чем Гоголь, который Христа проповедовал. [20]

Двойственное отношение к данной проблеме было у Н. Бердяева [21] и Л. Шестова [22] . И в этой двойственности они были близки к действительности, потому что оценивали духовное адекватными средствами. То есть они понимали под основой духовности не внешние ей социальные, экономические, политические и культурные условия, а свободную волю. Воля же иррациональна и не может быть исследована ни в рамках экспериментальной статистики, ни по законам формальной логики.

Но в этой позиции русских экзистенциалистов не учтена внешняя, я бы сказал, экстравертная [23] сторона проблемы. А ведь это расхождение по психологическому принципу понял уже сам Гоголь, когда в своем письме Белинскому сказал: «Как я слишком усредоточился в себе, так вы слишком разбросались». [24]

Русский рационализм от Н. Чернышевского до В. Ленина отстаивал как раз эту внешнюю причинность в культуре. Отсюда для Чернышевского журналистика и творчество Белинского, в частности, есть продукт общественного развития и становления разума. [25] Поэтому Ленин видит причину отхода Белинского от гегелевской философии и радикальности «Письма к Н.В. Гоголю» в крестьянских волнениях. [26] И на этом высказывании основываются советские исследования полемики. [27]

В то же время А. Герцен вполне солидаризуется с Гоголем. «Нельзя дать внешней свободы больше, чем ее есть внутри». [28] Марксист Г. Плеханов подчеркивает монархические пристрастие Белинского и в этом видит его политическую зрелость. Понимание исторических условий для Плеханова важнее, чем механическое подчинение «крестьянским бунтам». [29] То же самое повторяет А. Луначарский. [30]

Таким образом, и в рамках либерно-демократических теорий, и в концепциях почвенников, и в радикальных учениях есть свои антиномии, которые не устраняются ни общими основаниями, ни одинаковостью целей. Я предполагаю отсюда, что единственная достоверность, дошедшая до нас,—это спорность позиций Гоголя и Белинского, спорность их личностей, спорность социально-политических моделей, предлагаемых ими, и спорность суждений о них.

Я не вижу возможности для диалектического снятия ни в пределах социального (экстравертного) подхода, ни в пределах духовных (интровертных) учений. Всякие новые выводы будут продиктованы не только особыми теоретическими основаниями, не только данными текстами и значениями, не только целями и интересами интерпретатора, не только вызовами Современности, не только многозначностью языка, но и той могучей внутренней силой, которая порождает нуминозные образы, именуемые в психологии архетипами, в схоластике—вечными истинами, в философии—врожденными понятиями или понятиями априори. [31] А, следовательно, уже в силу своей нуминозности они привлекут к себе фанатичных сторонников, но, равным образом, вызовут священное негодование у других заинтересованных групп. То есть возникнет новая пара антиномичных представлений.

На мой взгляд, возможен только трансцендентный диалог между сторонниками противоположных позиций, который основывается на знании нуминозной силы архетипических символов. [32]

Юнг, сравнивая психическую и ядерную энергии, говорил: «Чем глубже в мир бесконечно малого проникает эксперимент исследователя, тем более губительные энергии, связанные там, он находит». [33] О том же предупреждают З. Фрейд [34] и К. Лоренц [35] . Духовное творчество есть неосознанный эксперимент. Публицистика и литература, выполняя рациональные и прагматические задачи, воздействуют так же и на глубинную психику авторов и читателей. В этом сегодня, по-моему, уже никто не сомневается. Но чем большее количество людей вовлекается в поле воздействия духовной культуры, тем ближе ситуация критической массы.

Германский национализм, русский коммунизм, современный американский режим с его иллюзией свободы и претензией на всемирность—все это следствие массовой культуры, которая стала возможна в результате всеобщего образования и развития сначала печати, а затем масс-медиа как системы.

Бесконечное преломление публицистических мифов в головах, недостаточно подготовленных к их восприятию, людей привело к господству усредненного большинства, «Грядущего Хама» Мережковского [36] .

Поневоле вспоминаются мысли Гоголя об опасности всеобщего образования для мужика, [37] мнение Белинского о преждевременности конституции в России, [38] борьба Шевырева с экономической журналистикой, [39] замечания Герцена о пределах свободы [40] . Но рядом с этим нужно помнить, что крестьянская община, которую вместе с московскими друзьями обожествлял Гоголь [41] , а следом за ними Герцен [42] , обернулась в дальнейшем сталинской коллективизацией. «Письмо к Н.В. Гоголю» стало образцом политической расправы. [43] Шевыревская борьба с массовой литературой нашла свое продолжение в идее пролетарской печати. [44]

Здесь дело не в авторах и не в конкретных идеях, которые сами по себе, я уверен, были хороши. Здесь замешано бытие мифа, самостоятельная реальность, которая возникает в результате столкновения архетипов, знаковых систем [45] и объективного мира. То есть мы соотносимся не с Гоголем и Белинским, не с идеями, которые они стремились передать своими текстами, а с гоголевскотью и белинскостью.

Эти реалии только минимально заполнены биографическими фактами жизни писателей; все остальное—архетипические конструкции, символически отражающие в сознании инстинктивные побуждения. Эти формы заполняют знаковые (семиотические) системы, которые и создают варианты смысла. Знак двойственен по своей природе. Он имеет форму архетипа и значение, заданное культурой данного народа, данной социальной группы, данного человека в ее темпоральном (историческом) осуществлении.

Таким образом, изучая историю, и историю журналистики в частности, мы изучаем онтологию мифа. Этого не надо пугаться. Но, равным образом, бессмысленно разоблачать миф. Нам дан именно он в своей антиномичности и кажущейся эфемерности, и именно он формирует наше отношение к Современности и целям будущего. В распоряжении исследователя есть константы—архетипы, которые повторяются из поколения в поколение и которые легко выделить, как на основе повторяемости, так и по силе воздействия на творцов и публику. Там, где была одержимость архетипом, происходили значимые события, ставшие ключевыми моментами в развитии журналистики.

С момента выделения архаической формы должно начинаться историческое исследование и преподавание истории. Курс истории журналистики должен быть, скорее всего, курсом историософии, так как в нем объединяются семиотика, психология, филология, теории журналистики, политики и культуры. Одновременно, в таком курсе велико аксиологическое и этическое содержание. Ценности и этические нормы подтверждаются фактами бытия мифа, показывающими его конструктивные и разрушительные возможности.

Такой курс не будет направлен на формирование конкурентоспособной личности. (Этому посвящены другие дисциплины, имеющиеся в программах факультетов журналистики). Он не призван облегчить деятельность журналиста. Скорее всего, он ее осложнит. Но историософский курс очертит границы дозволенного в публицистическом творчестве, поставит перед студентами вопросы, которые при правильном их понимании будут пронесены через всю жизнь.

Идеолог, а таковым является журналист (и даже журналист «желтого» издания и развлекательной программы), должен понять, что его ответственность равноценна ответственности генерала, держащего руку на ядерном пульте, ученого, открывающего новые силы, политика, выбирающего между войной и миром. Но ответственность идеолога предшествует действиям генерала, ученого и политика; идеологические эффекты опираются на слишком глубокие и малодоступные слои массовой и индивидуальной психики.

Журналист всегда перед выбором—писать или не писать, умолчать о полученных фактах или сделать их достоянием масс. Высшее образование обязано усилить его способности к самоцензуре.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Употребление термина см.: Пантин И.К. Проблема самоопределения России: историческое измерение// Вопросы философии—№ 10—1999—С. 12.

[2] См.: Золотусский И. Любимое слово истина// Огонек—1986—№ 23.—С. 17—18.

[3] Ср.: Серебровская Е.П. Белинский и Гоголь. (К истории борьбы за реализм).—Л.: Газетно-журнальное и книжное издательство, 1952.—С. 10—12.

[4] См.: Астафьев. В. Во что верил Гоголь...// Москва.—1989.—№ 4—С.4.

[5] См.: Слинько А.А. В поисках гуманистического пути. Из истории русской публицистики.—Воронеж: Издательство ВГУ, 1991.—С. 29—37.

[6] См.: Кошелев В.А. «Педант». Степан Петрович Шевырев. 1806—1864// Литература в школе.—1998—№ 4—С. 19—32.

[7] См.: Березина В.Г. А.В. Никитенко—союзник В.Г. Белинского в оценке московского периода журналистской деятельности Н.А. Полевого// Русская литература.—1997.—№ 4—С. 153—160.

[8] См.: Никитина Н.С. Белинский и роман Тургенева «Отцы и дети»// Русская литература.—1997—№ 4—С. 16—33.

[9] См.: Акимова Н.Н. Булгарин и Гоголь. Массовое и элитарное в русской литературе: проблема автора и читателя// Русская литература—1996.—№ 2—С. 3—22.

[10] См.: Воропаев В. «Дело взятое из души» Поэма Гоголя «Мертвые души»: история замысла и его осуществление// Литература в школе.—1998.—№ 8—С. 5—18; Ардов М. Мысли о Гоголе. Человеческая трагедия// Октябрь.—1994.—№ 2—С. 182—186; Вайль П., Генис А. Русский бог. Гоголь// Звезда.—1992.—№ 1—С. 185—188; Дарвин М.Н. Новое истолкование «Миргорода» Н.В. Гоголя// Русская литература.—1996—№ 2—С. 194—198.

[11] См. рубрику публикации полемики: Полярная звезда на 1855. Книга первая. Лондон// факсимильное издание.—М.: Наука, 1966.—С. 62.

[12] Ср.: Пантин И.К. Указ. соч.—С. 8.

[13] Как это делал, например, Кант. См.: Кант И. Критика чистого разума.—Симферополь: Реноме, 1998.—С. 280—283.

[14] См.: Воропаев В. «Сердце мое говорит, что книга моя нужна...»// Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями.—М.: Советская Россия, 1990.—С. 13; Вишневский П.И. Н.В. Гоголь и В.Г. Белинский.—Нижний Новгород: Волгарь, 1912.—С.19—22.

[15] См.: Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. Выпуск III.—М.: Мир, 1917.—С. 1—15; Айхенвальд Ю. Спор о Белинском. Ответ критикам.—М., 1914; Вишневский П.И. Указ. соч.

[16] См.: Тяпугина Н. Переписка Гоголя в 2-х т.// Волга—1990—№ 7—С. 175.

[17] См.: Розанов В.В. Пушкин и Гоголь// Мысли о литературе.—М.: Современник, 1989.—С. 158—166.

[18] См.: Розанов В.В. Гоголь и Петрарка// Указ. изд.—С. 501—502.

[19] См.: Мережковский Д.С. Гоголь// Полн. собр. соч.—М.: Т-во И.Д. Сытина, 1914.—Т. 15.—С. 187—189, 264.

[20] См.: Мережковский Д.С. Грядущий Хам// Больная Россия.—Л.: ЛГУ, 1991.—С. 39—40.

[21] См.: Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. Собр. соч.—М.: Искусство, Лига, 1994.—Т. 1.—С. 368, 405; Т.2.—С. 17—22, 454; Бердяев Н.А. Самопознание. (Опыт философской автобиографии).—М.: Междунар. Отношения,1990.—С. 58.

[22] См.: Шестов Л. Соч. в 2-х т.—М.: Наука, 1993.—Т. 1.—С. 47; Т. 2.—С. 100—107.

[23] См.: Юнг. К.Г. Психологические типы.—М.: АСТ, Университетская книга, 1996.—С. 380.

[24] Гоголь Н.В. Собр. соч. в 9 т.—М.: Русская книга, 1994.—Т. 9—С. 60—68.

[25] См.: Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы.—М.: Художественная литература, 1984.—С.349, 374.

[26] См.: Ленин В.И. О «Вехах»// ПСС.—М.: Госполитиздат, 1961.—Т. 19.—С. 167—175.

[27] См.: Серебровская Е.П. Указ. соч.—С. 61—62; 143—145.

[28] Герцен А.И. Собр. соч. в 30 т.—АН СССР—Т. 20.—Кн. 2.—С. 590.

[29] См.: Плеханов Г.В. В.Г. Белинский.—Спб.: Библиотека для всех, б/д.—С. 33—37.

[30] См.: Луначарский А.В. Вступительное слово// Венок Белинскому—М.: Новая Москва, 1924.—С. 66.

[31] Ср.: Юнг К.Г. Психология бессознательного.—М.: Канон,1996.—С. 135—164; Бейтсон Г., Бейтсон М.К. Ангелы страшатся.—М.: Техническая школа бизнеса, 1992.—С. 17.

[32] См. о трансцендентной функции: Юнг К.Г. Психология бессознательного.—С. 123—124.

[33] Юнг К.Г. К феноменологии духа в сказке// Дух Меркурий.—М.: Канон, 1996.—С. 219.

[34] См. Фрейд З. Почему война?// Психоанализ. Религия. Культура.—М.: Ренессанс, 1991.—С. 257—269.

[35] См.: Лоренц К. Обратная сторона зеркала.—М.: Республика, 1998.—С. 457—458.

[36] См.: Мережковский Д.С. Грядущий Хам.—С. 13—21.

[37] См.: Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями.—С. 159.

[38] См.: Белинский В.Г. Полн. собр. соч.—М.: АН СССР, 1953—1956.—Т. 11.—С. 142—148.

[39] См.: Кошелев В.А. «Педант». Степан Петрович Шевырев. 1806—1864// Литература в школе.—1998—№ 4—С. 19—32.

[40] См.: Герцен А.И. Собр. соч. в 30 т.—АН СССР,1956.—Т. 20.—Кн. 2.—С. 590.

[41] См.: Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями.—С. 155.

[42] См.: Герцен А.И. О развитии революционных идей в России// Собр. соч. в 30 т.—М.: Академия наук СССР, 1956.—Т. 7.—С.137—263.

[43] См.: Белинский В.Г. Полн. собр. соч.—Т. 10.—С. 213—220.

[44] См.: Ленин В.И. Из прошлого рабочей печати в России// ПСС.—М.: Издательство политической литературы, 1958—1965.—Т. 25.—С. 93—101.

[45] См. Барт Р. Мифологии.—М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996.—С. 237—240.