Пифагор: У друзей все общее

Аватар пользователя marall

В определении философии как любви к мудрости можно ставить акцент на слове "мудрость", а можно на слове "любовь", как это делает, например, КОТ:

ФИЛОСОФИЯ есть ЛЮБОВЬ К МУДРОСТИ.

Однозначно.

Я даже нахожу здесь тавтологичность. Достаточно: просто - любовь.

Но и здесь остается много вопросов, и, в первую очередь, о какой любви идет речь? Ясно, что это бескорыстное чувство. Но любовь бывает разной, это хорошо понимали древние греки. Есть любовь-эрос - стихийная, восторженная влюбленность, в форме почитания, направленного на объект любви. Есть любовь-сторгэ — любовь-нежность, есть агапэ - нежное и мягкое чувство, бескорыстная любовь-самоотдача, находящая воплощение в любви матери к ребёнку или в христианской любви. А есть филия - любовь как дружба. Только эта форма любви, предполагающая не раболепное восхищение, не чувтсво заботы, не самоотдачу, а РАВЕНСТВО И УВАЖЕНИЕ, является необходимым атрибутом философии.

Дружба предполагает некий союз людей, объединенных узами дружбы, равенства. Таким союзом и стала философия. Подлинно не известно авторство слов "у друзей все общее", но, что Пифагор был организатором первого по-настоящему сильного философского союза - в этом сомнений нет. Итак, в данной теме я ставлю проблему институциональности философии.

Пифагор: у друзей все общее

«Рассказ этот таков. Жалобами, слезами и тому подобным люди эти гнушались более всего и увещеваниями, мольбами и просьбами – тоже. И вот Дионисий пожелал проверить на опыте, точно ли говорят, будто они и под страхом смерти сохраняют друг другу верность. Сделал он так. Он приказал схватить Финтия и привести к себе, и Финтию он заявил, что тот повинен в преступном заговоре, изобличен и приговорен к смерти. Финтий ответил, что, коли так решено, он просит отпустить его лишь до вечера, чтобы кончить все дела свои и Дамоновы: он Дамону товарищ и друг, и притом старший, так что главные их заботы по хозяйству лежат на нем. Пусть его отпустят, а Дамон побудет заложником. Дионисий согласился; послали за Дамоном, он услышал, в чем дело, и с готовностью остался заложником, пока не вернется Финтий. Изумился Дионисий; а те, кому первому пришло в голову такое испытание, потешались над Дамоном, не сомневаясь, что он брошен на верную смерть. Но не успело закатиться солнце, как Финтий воротился, чтоб идти на казнь. Все были поражены; а Дионисий принял обоих в объятия, расцеловал и просил их принять его третьим в их дружеский союз, но как он об этом ни умолял, они не согласились» (Порфирий. Жизнь Пифагора).

Друзей он любил безмерно; это он сказал, что у друзей все общее и что друг – это второй я. Когда они были в добром здоровье, он с ними беседовал, когда были больны телом, то лечил их; когда душою, то утешал их, как сказано, иных заговорами и заклинаниями, а иных музыкою (Порфирий. Жизнь Пифагора).

Философы – это значит, что ничего не значит

Мир и что философ его переиначит,

не слушая, кто и что ему и как ему говорит.

На свой салтык вселенную философ пересотворит.

Философы – это значит: не так уж сложен мир,

и, если постараться, можно в нем разобраться,

была бы добрая воля, а также здравая рация,

был бы философ – философом,

были бы люди – людьми.

(Борис Слуцкий. Философы сегодня)

Краткое содержание

Вымышленные и реальные сведения о жизни и деятельности Пифагора. Знакомство с различными духовными учениями того времени и внешний облик Пифагора. Основание мистического ордена, его гибель и смерть Пифагора. Пифагорейское учение о бессмертии и переселении души, дружба как родство душ. Философия как любовь к интеллектуальному созерцанию. Синтез математики и философии. Все есть числа и отношения. Числа как нечувственные определения мысли. Смысл предписаний и запретов, установленных в пифагорейской общине. Система образования, разработанная Пифагором, в сравнении с конфуцианской системой. Иерархическое устройство общества в учении Пифагора. Федор Гиренок: удовольствие мыслить иначе; Пифагор: удовольствие мыслить сообща. О том, при каких условиях философия может объединять.

Трудно усомниться в том, что личность Пифагора, его интеллектуальные и общественно-политические идеи оставили заметный след не только в духовной жизни античного общества, но и в становлении всей западной цивилизации. Уже практически современниками Пифагора давались различные, и даже противоположные оценки его деятельности от почитания и обожествления до полного пренебрежения и уничижения. Пифагореец Эмпедокл описывает своего учителя в следующих стихах:

«Жил среди них некий муж, умудренный безмерным познаньем,

Подлинно мыслей высоких владевший сокровищем ценным,

В разных искусствах премудрых свой ум глубоко изощривший.

Ибо как скоро всю силу ума напрягал он к познанью,

То без труда созерцал все несчетные мира явленья,

За десять или за двадцать людских поколений провидя».

С другой стороны, например Гераклит Эфесский называет Пифагора «предводителем мошенников».

О жизни Пифагора известно очень многое и практически ничего. Его биографии были составлены намного позже того времени, когда он жил и содержат как достоверную информацию, так и огромный материал, основанный на легендах, сказаниях, вымыслах и суевериях. Большинство историков философии сходятся во мнении, что значительная часть интеллектуальных открытий и построений было совершено последователями Пифагора, но тогда существовала традиция приписывать все открытия одному только учителю. Относительно многообразных чудес, которые совершал Пифагор (предсказания, появление одновременно в нескольких местах, разговоры с животными и реками, управление природными явлениями) и которые подробно представлены в произведении Порфирия «Жизнь Пифагора», то, по мнению Гегеля, это есть попытка традиционной античной религии составить альтернативу набиравшему силу христианству. Довольно подробные биографические сведения о Пифагоре дают три источника, написанные примерно в одно время: «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» Диогена Лаэртского (книга 8), «Жизнь Пифагора» Порфирия и «О пифагорейской жизни» Ямвлиха. Пифагорейское учение анализируется в диалогах Платона и некоторых работах Аристотеля.

Пифагор родился на острове Самос в семье Мнесарха и Пифаиды, хотя некоторые легенды ведут его родословную от бога Аполлона. На это обстоятельство Б. Рассел в иронично-шутливой форме замечает: «я предоставляю читателю выбирать между двумя этими противоположными версиями» (8, с.63). Расцвет жизни Пифагора приходится на шестидесятую олимпиаду, т.е. 540 г. до н.э., поэтому он является современником философов милетской школы и, возможно, был знаком с их учением.

Годы юности Пифагора совпали с временем, когда островом Самос правил тиран Поликрат. В «Истории западной философии» Б. Рассела правитель представлен как хитрый, алчный, не гнушающийся интриг политик. Вероятно, Пифагор не был с ним в близкой дружбе, но воспользовался его знакомством с египетским фараоном Амасисом, чтобы поехать в Египет и быть посвященным в таинства египетских жрецов, запрещенных для чужеземцев. Эти факты признаются исследователями как достоверные. По мнению Гегеля, Пифагор заимствовал у египтян не прославившую их мудрость, а особый нравственный образ жизни: «жречество оказало на него такое влияние не потому, что он почерпнул у египетских жрецов глубокую спекулятивную мудрость, — этого не было, — а потому, что благодаря им он пришел к своей идее о реализации нравственного сознания человека: индивидуум должен главным образом обращать внимание на себя, чтобы внутренне и внешне сделаться достойным человеком и осуществлять себя как нравственное произведение искусства» (3, с.223-224). Именно в Египте у Пифагора зародилась идея об особом союзе, «представлявшем собою прочное сожительство людей, соединившихся вместе для целей умственной и нравственной культуры, — сожительство, продолжающееся всю жизнь» (3, с.224).

Античные биографы Пифагора утверждают, что тот путешествовал по многим странам того мира и побывал в Древнем Вавилоне, Персии, Индии, Финикии, был знаком с эзотерическими учениями халдеев, брахманов, магов, Заратустрой. Порфирий пишет: «Что касается его учения, то большинство писавших утверждают, что так называемые математические науки он усвоил от египтян, халдеев и финикиян (ибо геометрией издревле занимались египтяне, числами и подсчетами финикияне, а наблюдением небес – халдеи), а от магов услышал о почитании богов и о прочих жизненных правилах» (5). «В детстве Пифагор учился у кифариста, живописца и атлета, в юности пришел в Милет, к Анаксимандру учиться геометрии и астрономии. Ездил он, по словам Диогена, и в Египет, и к арабам, и к халдеям, и к евреям; там он научился и толкованию снов и первый стал гадать по ладану. В Египте он жил у жрецов, овладел всею их мудростью, выучил египетский язык с его тремя азбуками – письменной, священной и символической (первая на них изображает обычный язык, а две другие – иносказательный и загадочный) и узнал многое о богах. У арабов он жил вместе с царем, а в Вавилоне – с халдеями; здесь побывал он и у Забрата, от которого принял очищение от былой скверны, узнал, от чего должен воздерживаться взыскующий муж, в чем состоят законы природы и каковы начала всего. От этих-то народов и вывез Пифагор в своих странствиях главную свою мудрость» (5).

Прямых свидетельств, подтверждающих, что Пифагор побывал в перечисленных странах и ознакомился со всеми древними мистико-религиозными учениями того времени нет. Думаю, что объяснить такое представление можно двумя причинами. Во-первых, как теоретические открытия, приписываемые Пифагору, так и правила поведения и ритуалы, принятые в пифагорейском союзе, указывают на связь с древнейшими религиозными верованиями и мистическими культами. Вероятно, образ Пифагора и его учение были возрождены в первые века нашей эры для воскрешения древней религии и противопоставления ее набирающему силу христианству, как альтернативы языческим верованиям. Во-вторых, Пифагор жил в ту уникальную эпоху, когда происходило переплетение древних цивилизаций. Налаживаются тесные торговые и политические связи Древней Греции и Египта. Персидский царь Кир захватывает Вавилон и позволяет открыть в Иерусалиме первую иудейскую общину. Приемник Кира, царь Камбиз в 525 году до н.э. захватил Египет, совершил неудачный поход в Нубию и умер от таинственной болезни, возвращаясь в столицу, где совершил военный переворот придворный маг Гаумата. Связь цивилизаций, взаимодействие различных культур не могли пройти стороной и не повлиять на мировоззрение Пифагора.

В возрасте 40 или 56 лет Пифагор вернулся на родину, но либо из-за тирании Поликрата, либо не найдя достойных приверженцев своего учения, покидает Самос, отправившись в Италию, в греческие колонии. В Кротоне в Южной Италии Пифагор приобрел множество сторонников из числа не только взрослых горожан, но и среди юношей и женщин. Пифагор смог зарекомендовать себя не только в качестве мудрого советника и нравственного наставника, но и привлекал своей величественной внешностью, спокойными благородными манерами, внушавшими благоговейные чувства. Пифагор отличался редкостной красотой, превосходно играл на кифаре и был знатоком музыки, носил длинные до плеч волосы, ходил в белоснежной льняной одежде, всегда сохранял спокойствие, никто не видел его в сильном гневе или слишком радостным.

По мнению Гегеля, Пифагор выступил в Кротоне «не как государственный человек или полководец, не как политический законодатель, упорядочивающий внешние отношения, а как наставник народа, с тем отличием, что его учение не удовлетворялось убеждением слушателей в его истинности, а благоустроило также и всю нравственную жизнь отдельных людей» (3, с.224-225). Поэтому целью союза, образованного Пифагором в Кротоне, были не достижение политической власти и даже не занятия наукой, а создание особой духовно-нравственной атмосферы дружбы между участниками ордена. «Учреждение Пифагора выросло в союз, обнимавший всего человека и всю его жизнь и долженствовавший сделать своих членов такими же завершенными произведениями искусства, такими же достойными, пластическими натурами, каким был он сам» (3, с.226-227).

Мистический орден, созданный Пифагором в Кротоне и состоящий из касты отобранных единомышленников, обожествляющих своего учителя и основателя, фактически приобрел статус политической власти. Известность учения Пифагора и правила пифагорейского образа жизни распространились среди многих греческих колоний в Италии и Сицилии, где также создавались общины, живущие по пифагорейским предписаниям. Согласно Порфирию, знатный и богатый кротонец Килон, не принятый в пифагорейскую общину как не достойный, стал готовить заговор против Пифагора и его учеников. В результате этого заговора, дом, где собирались пифагорейцы был подожжен со всех сторон. После этих событий Пифагору пришлось удалиться в другую греческую колонию Метапонт, где, как считается, он и умер. Относительно смерти Пифагора также как и его жизни существует множество версий. Вероятнее всего, что он умер в возрасте 80 или 90 лет. В Метапонте еще в первом веке до нашей эры показывали склеп с телом Пифагора. Фантастична, но показательна легенда о смерти Пифагора, представленная Порфирием: «Здесь, в Метапонте, Пифагор, говорят, и погиб: он бежал от мятежа в святилище Муз и оставался там без пищи целых сорок дней. А другие говорят, что когда подожгли дом, где они собирались, то друзья его, бросившись в огонь, проложили в нем дорогу учителю, чтобы он по их телам вышел из огня, как по мосту; но, спасшись из пожара и оставшись без товарищей, Пифагор так затосковал, что сам лишил себя жизни» (5). Из этой легенды видно, какое значение предавалось дружеским узам в пифагорейской общине.

Комментарии

Аватар пользователя marall

Продолжение

Аватар пользователя marall

Пифагор впервые перенес на античную почву древневосточное представление о бессмертии души и ее перевоплощении. Порфирий пишет: «Однако наибольшую известность среди всех получили следующие положения: во-первых, что душа, по его словам, бессмертна, во-вторых, что она переселяется в другие виды животных, кроме того, в-третьих, что все, что некогда произошло, через определенные периоды времени происходит снова, а нового нет абсолютно ничего, и, в-четвертых, что все живые [собств. «обладающие душой»] существа следует считать родственными друг другу. Очевидно, первым, кто принес эти учения в Элладу, был Пифагор» (5). Возможно, поэтому сложилась легенда, что Пифагор помнил все, что претерпевала душа мыслителя до своего рождения: «Вот что рассказывал о себе Пифагор, по словам Гераклида Понтийского: что-де некогда он был Эталидом и считался сыном Гермеса. Гермес сказал ему, чтобы он выбирал все что угодно, кроме бессмертия. Тогда он попросил, чтобы и при жизни и после смерти он сохранял память о том, что с ним происходило. Так-то в жизни он все отчетливо запомнил, а когда умер, мол, то сохранил ту же самую память» (5). В учении о всеобщей одушевленности и родстве душ, видимо, нужно искать причину запрета на вкушение бобов: «Причину этого, говорят, объяснял он так: когда нарушилось всеобщее начало и зарождение, то многое в земле вместе сливалось, сгущалось и перегнивало, а потом из этого вновь происходило зарождение и разделение – зарождались животные, прорастали растения, и тут-то из одного и того же перегноя возникли люди и проросли бобы» (5). Можно предположить, что именно родство душ стало исходным имманентным принципом учения Пифагора. По критерию родственности души Пифагор набирал себе учеников в свою общину: «Пифагор первый достиг такого знания человека и умения распознавать природу каждого, что ни с кем не дружил и не знакомился, не определив по лицу, каков этот человек» (5). Отсюда можно сделать вывод, что неотъемлемым признаком знаменитой пифагорейской дружбы была любовь к душе друга, испытываемое родственное чувство к ней. Объединение людей возможно на основе внутреннего согласия без учета социально-политического статуса, половых, имущественных или возрастных различий. О понимании дружбы как чего-то родственного упоминает также Платон в диалоге Лисид: если «кто-либо из двух вожделеет к другому или любит его, то, следовательно, он не вожделел, не любил бы его и не испытывал бы к нему дружеского чувства, если бы не был каким-то образом родствен любимому – душою ли или неким свойством, привычкой либо особенностью души» (7).
Учение Пифагора, как правило, делится на две составляющие: интеллектуальную, заключающуюся в зачатках научного подхода к познанию мира, и практическую, состоящую в религиозно-оккультном образ жизни, проповедуемом Пифагором. Чаще всего между этими двумя сторонами не находят никакой логической связи, интеллектуальный аспект приписывают больше ученикам и последователям Пифагора, а предписания относительно образа жизни, выдвинутые основателем пифагорейской школы, считают абсурдными. Между тем философия Пифагора и его учение о числах как раз подготовляет и во многом объясняет значение пифагорейских предписаний относительно поведения.
Пифагор впервые употребил слово «философия», назвав себя любителем мудрости (философом), а не мудрецом: «Пифагор назвал свое учение любомудрием, а не мудростью. Упрекая семерых мудрецов (как их прозвали до него), он говорил, что никто не мудр, ибо человек по способности своей природы часто не в силах достичь всего, а тот, кто стремится к нраву и образу жизни мудрого существа, может подобающе назван любомудром (философом)» (11, с.148). Гегель интерпретирует этот тезис так: «Философия, таким образом, не есть любовь к мудрости, как к чему-то, чем стремятся обладать; она не есть неисполненное желание этого обладания. Философ значит имеющий отношение к мудрости как к любимому предмету; это отношение есть размышление, оно не есть единственно лишь голое бытие, а такое, которое осознается также в мысли» (3, с.225). В мысли Пифагора о том, что никто не может быть абсолютно мудрым и, поэтому, не может быть назван мудрецом, а только любящим мудрость, заключена не только скромность мыслителя. Это означает, что философия отграничивается от практических целей, а философ не столько практик, сколько теоретик, осмысливающий, созерцающий бытие, а не переделывающий его. На правильность такого понимания слов Пифагора указывает интересное отступление Б. Рассела относительно этимологии термина «теория». Ввиду красочности приведу отрывок из «Истории Западной философии» Б.Рассела полностью: «Выше я говорил о слове «оргия», теперь я хочу рассмотреть слово «теория». Это слово было первоначально орфическим словом, которое Корнфорд истолковывает как «страстное и сочувственное созерцание». В этом состоянии, говорит Корнфорд, «зритель отождествляет себя со страдающим Богом, умирает с его смертью и рождается снова вместе с его возрождением». Пифагор понимал «страстное и сочувственное созерцание» как интеллектуальное созерцание, к которому мы прибегаем также в математическом познании. Таким образом, благодаря пифагореизму слово «теория» постепенно приобрело свое теперешнее значение, но для всех тех, кто был вдохновлен Пифагором, оно сохранило в себе элемент экстатического откровения. Это может показаться странным для тех, кто немного и весьма неохотно изучал математику в школе, но тем, кто испытал опьяняющую радость неожиданного понимания, которую время от времени приносит математика тем, кто любит ее, пифагорейский взгляд покажется совершенно естественным, даже если он не соответствует истине. Легко может показаться, что эмпирический философ — раб исследуемого материала, но чистый математик, как и музыкант, — свободный творец собственного мира упорядоченной красоты» (8, с.68). Возможно, такой же экстатический восторг от правильно решенной теоретической задачи испытывал В.И. Ленин, делая революцию: «Конечно, объявят, что он всю жизнь работал для счастья человечества. Между тем он столько же думал о счастьи человечества, сколько о прошлогоднем снеге! Он просто занимался решеньем задач, занимался политической алгеброй. Ведь математику приятно решать задачи, которые ему кажутся важными: «я, мол, решил совершенно верно, а Плеханов сел в калошу»... Плеханов и в самом деле всю жизнь садился в калошу, это была его специальность» (1).

Аватар пользователя marall

От Пифагора берет свое начало традиция, понимающая философию как интеллектуальное созерцание. Известно, что «философия» состоит из двух слов: «София» - мудрость и «филия» - любовь-дружба или любовь-приязнь по осознанному выбору. Учитывая мистико-созерцательную направленность мудрости, отмеченную у Пифагора, можно сказать, что «филия» есть любовь-дружба, понимаемая как созерцание душевной красоты и совершенности объекта дружбы, а не стремление оказать на него воздействие с целью приближения его к идеалу.
Пифагор впервые соединил философию с математикой, но это не внешнее соединение двух дисциплин. Только осознав смысл и назначение, которое Пифагор отводил философии, можно понять, для чего Пифагору потребовалась математика и учение о числах. Согласно Порфирию, «Философия, которую он исповедовал, целью своей имела вызволить и освободить врожденный наш разум от его оков и цепей; а без ума человек не познает ничего здравого, ничего истинного и даже неспособен ничего уловить какими бы то ни было чувствами, – только ум сам по себе все видит и все слышит, прочее же и слепо и глухо» (5). Математические занятия позволяют освободить разум от привычки мыслить чувственными представлениями: «Первообразы и первоначала, говорил он, не поддаются ясному изложению на словах, потому что их трудно уразуметь и трудно высказать, оттого и приходится для ясности обучения прибегать к числам» (5).
В этом смысле «пифагорейская философия представляет собою переход от реалистической философии к интеллектуальной… Ближайшее дальнейшее воззрение должно было состоять в том, чтобы абсолютное понималось не как природная форма, а как форма определения мысли, и, кроме того, определения должны быть теперь положены, между тем как первоначало ионийцев было совершенно неопределенным» (3, с.232). Через математику Пифагор переходит от созерцания природной реальности к пониманию созерцательной работы мысли, к философствованию понятиями, но этот переход еще не завершен, поскольку числа и отношения являются чем-то промежуточным между конкретными вещами и категориями. Последствия такого перехода к интеллектуальной философии точно выразил Б. Рассел: «Начавшееся с Пифагора сочетание математики и теологии характерно для религиозной философии Греции, средневековья и Нового времени вплоть до Канта… И я не знаю другого человека, который был бы столь влиятельным в области мышления, как Пифагор. Я говорю так потому, что кажущееся платонизмом оказывается при ближайшем анализе, в сущности, пифагореизмом (8, с.72-73). Относительно пифагорейской дружбы следует отметить, что это также чисто интеллектуальная дружба, которая возможна только между философами-теоретиками.
Из синтеза математики и философии следует знаменитый тезис Пифагора о том, что все есть числа и отношения. Аристотель, анализируя пифагорейскую философию, пишет в «Метафизике», что основное положение пифагорейцев состоит в том, что число есть сущность всех вещей, и организация вселенной в ее определениях представляет собою вообще гармоническую систему чисел и их отношений. Числа как нечто неповторимое и нечувственное позволяют приблизиться к определениям мысли: «Сущность выражена как нечто нечувственное, и оно, совершенно чужеродное чувственному, обычному представлению, - возводится в ранг субстанции и истинного бытия. Но именно благодаря этому делается необходимым сделать само число понятием, равно как и изобразить движение его единства с сущим; ибо число нам не кажется непосредственно тождественным с понятием» (3, с.232). Через систему чисел остается один небольшой шаг до идей как общих определений мысли.
Норвежские ученые Гуннар Скирбекк и Нилс Гилье приводят следующую аргументацию, почему пифагорейцы считали, что философское описание мира возможно на основе математики:
1 учение о гармонии раскрывает связь между математикой и таким нематериальным феноменом, как музыка;
2 теорема Пифагора, устанавливающая соотношение между сторонами прямоугольного треугольника показывает, что математика применима также и к материальным вещам;
3 круговые (предполагавшиеся истинными) движения небесных тел демонстрируют, что эти тела также подчиняются математике (9, с.42).
Общие понятия или категории также определяются пифагорейцами через систему чисел. Как заметил Гегель, главное здесь в загадочности определения посредством числа. Через числа пифагорейцы объясняли категории пространства: точку, прямую, плоскость, объемные фигуры, шар, равносторонний треугольник; онтологические категории: сущность, единое, множественность, различие, движение, покой, материю; этические понятия: добро, зло, справедливость; музыкальные термины: звуки, тона, гармонию и дисгармонию, диссонанс, музыкальные интервалы; астрономические объекты или небесные тела. Главными числами у пифагорейцев считались единица, двойка, тройка, четверка и десятка. Отношение абстрактного числа к конкретному существованию вещей пифагорейцы выражали словом «подражание».
Пифагор не только первым употребил слово философия, не только соединил ее с математикой, но впервые через числа представил философию как тип мировоззрения, раскрывающий все многообразие бытия посредством категорий. Однако числа еще сильно привязаны к чувственной реальности и не могут являться логическими понятиями: «Число, таким образом, не есть непосредственно понятие, а представляет собою лишь начальную стадию мысли, и притом представляет собою эту начальную стадию самым дурным образом: оно — понятие в его наивысшей внешности» (3, с.233). Из тезиса Пифагора о том, что все есть число и из учения пифагорейцев о символике чисел, охватывающей все уровни бытия и сферы человеческой деятельности, на мой взгляд, следует два вывода. Во-первых, утверждается, что есть только одно единое, сверхчувственное, неизменное первоначало – число. Во-вторых, Пифагором и пифагорейцами впервые предпринимается попытка определения предмета через то, что он есть сам по себе, без опоры на чувственный опыт и субъективное мнение. В дальнейшем определить понятия, в основном нравственные, как они есть сами по себе, пытался Сократ, но пользуясь методом индукции.
Можно предположить, что целью Пифагора в качестве наставника и организатора интеллектуального союза, являлось обучение мыслить абстактно, вне привязанности к чуственной реальности. Пифагор как бы проводит тренинг по обучению интеллектуальному созерцанию, в качестве главных средств используя математические упражнения и понимание символики чисел. Позже западная философия выработала иные средства достижения чистоты мышления, используя в основном критику предшествующих концептов. Думаю, что в качестве неких упражнений в рамках обозначенного выше тренинга следует рассматривать аскетические предписания, введенные Пифагором в его ордене.
В первую очередь, необходимо сказать об обязательности молчания. Гегель так поясняет это пифагорейское правило: «Можно вообще сказать, что эта обязанность воздерживаться от болтовни представляет собою существенное условие всякого образования и учения; нужно начать с того, чтобы уметь понимать мысли других и отказываться от собственных представлений. Обыкновенно говорят, что ум развивается посредством вопросов, возражений, ответов и т. д. Но на самом деле он посредством этого не развивается, а только получает внешний лоск. Внутреннее же в человеке приобретается и расширяется посредством культуры; тем, что он молча воздерживается от суждения, он не становится беднее мыслями и не теряет в живости ума. Наоборот, он скорее научается благодаря этому понимать других и начинает догадываться, что взбредшие ему в голову мысли и возражения никуда не годятся, и благодаря тому, что он все более и более понимает, что такие мысли никуда не годятся, он отучается иметь такие неудачные мысли)» (3, с.227). Воздержание от высказывания мыслей, кажущимися своими, а на самом деле представляющими собой непроверенные мнения, способствует выработке культуре истинного мышления.
Другим важным правилом, введенным Пифагором для своих учеников, было предписание каждое утро после пробуждения воспроизводить в памяти историю вчерашнего дня, а каждый вечер перед сном рассуждать с самим собой, что было сделано за день, а что нужно было бы сделать, но по некоторым причинам сделано не было. Это упражнение, по Гегелю, также имеет смысл: «Истинная культура не заключается в тщеславном, очень пристальном направлении внимания на себя и в занятии собою как отдельным лицом; оно представляет собою, наоборот, самозабвение, углубление в предмет и во всеобщее; лишь это размышление о самом предмете необходимо, а размышление о себе это — опасная, бесполезная, лишающая нас свободы тревога» (3, с.229). Интеллектуальное созерцание только тогда является настоящим, когда направлено не во внутрь себя, не на поиск уникального, а в общественное, на поиск общего и постоянного.
В пифагорейском ордене существовало также множество других предписаний и запретов: все участники должны были носить белые одежды, заниматься музыкой и науками, изучать стихи классической литературы, соблюдать строгую диету и т.д. Порфирий понимал многие предписания Пифагора чисто символически-аллегорически. Например, запрет перешагивать через весы означает избегание алчности, ворошить огонь ножом, значит задевать резким словом гневного и надменного человека и т.д. Скорее всего, эти на первый взгляд формальные правила, также являлись средствами привития членам союза определенной культуры мышления: «У Пифагора, таким образом, определенная форма была естественна, потому что впервые в Греции учитель ставил целью целостность, осуществлял новый принцип посредством развития ума, чувства и воли. Эта совместная жизнь носила, таким образом, не только характер преподавания и упражнения для достижения внешних навыков или приемов, а была также нравственной культурой, практическим воспитанием человека» (3, с.228).
Основным назначением пифагорейской общины было образование: «на Пифагора можно смотреть как на первого учителя народа в Греции, введшего преподавание наук; ни живший раньше его Фалес, ни его современник Анаксимандр не преподавали наук, а лишь сообщали свои идеи друзьям» (3, с.228). Согласно Порфирию, Пифагор для своих учеников установил два способа препеодавания: дискурсивный и символический, отражающие стремление через постепенное усвоение традиции подвести ученика к стихии философской мысли: «Разговаривая с собеседниками, он их поучал или описательно, или символично. Ибо у него было два способа преподавания, одни ученики назывались «математиками», то есть познавателями, а другие «акусматиками», то есть слушателями: математиками – те, кто изучали всю суть науки и полнее и подробнее, акусматиками – те, кто только прослушивали обобщенный свод знаний без подробного изложения» (5).

Аватар пользователя marall

Если Пифагор был первым учителем в западной традиции, то на Востоке пионером в образовании был Конфуций — Учитель десяти тысяч поколений. Интересно сравнение этих двух мыслителей и педагогов, которых объединяет не только примерно одно время их наставнической деятельности. Во-первых, оба философа при обучении не делали различий между людьми по половому, возрастному признаку или социальному положению, и в то же время предъявляли высочайшие требования для тех, кто желал у них обучаться. Во-вторых, важное место в процессе обучения отводилось музыке и изучению классической литературной традиции. В-третьих, и Конфуций и Пифагор учили серьезному, взвешенному отношению к жизни не столько словом, сколько собственным примером, своим образом жизни и поведением. Учитель и ученики часто даже жили в одном доме. Оба наставника первостепенное значение отводили воспитанию внутренней гармонии и человеколюбию в учениках. «Чтобы понять учительское кредо Конфуция, нужно пойти дальше школьных регламентов и прикоснуться к очень деликатной, трепетно-интимной теме «безмолвной встречи сердец», материи настолько чувствительной, что она не поддается упорядочиванию и прячется под коркой иносказаний, недоговоренности, иронии» (6). Та же «безмолвная встреча сердец», думаю, была идеалом и для Пифагора. Если для западной философской традиции, начиная с Сократа, истина рождается в споре, то для Конфуция истина рождается в семье, а для Пифагора — в интеллектуальной общине единомышленников.
Еще одним сходством педагогических систем Конфуция и Пифагора является то, что обе они еще при жизни своих создателей потерпели поражение. Виною этого, скорее всего, оказалась политика, хотя ни Конфуций, ни Пифагор не стремились к активному политическому влиянию. Можно предположить, что политическим идеалом для Пифагора являлось строго упорядоченное, иерархизированное общество: «Политически пифагорейцы были сторонниками четко иерархического устройства общества. По этому поводу сделаем общее замечание. Философы, оперирующие сложными истинами, усвоение которых требует упорной длительной учебы и особых интеллектуальных и моральных качеств, часто утверждают, что общество должно быть иерархически упорядоченным. В частности, знающие члены общества заслуживают почестей и привилегий и должны управлять им» (9, с.43). Есть сведения, что именно Пифагор впервые стал рассматривать мир как порядок: «Пифагор первый назвал Вселенную «космосом» по порядку, который ему присущ» (11, с.147). По мнению Гегеля, свободолюбие греков не могло разделять иерархическое устройство общественно-политической жизни, принятое в пифагорейской общине: «Пифагорейское общество не находилось в связи с греческой государственной и религиозной жизнью и не могло поэтому долго просуществовать; в Египте и Азии исключительность и влияние жрецов обычны, но свободная Греция не могла допустить этого восточного кастового разделения» (3, с.230).
Не смотря на разгром пифагорейскоого союза в Кротоне, учение и идеалы, заложенные Пифагором, по сути определили форму мысли для всей античной культуры. Значительные натурфилософские системы представили пифагорейцы Эмпедокл, Филолай, Архит из Тарента. Учениками пифагорейцев были мыслители Парменид и Мелисс, пифагорейское учение о числах разделял Платон, много внимания анализу пифагорейской тоерии уделил Аристотель, последователи Платона Спевсипп и Ксенократ также склонялись к пифагорейской окраске платоновского учения. В I веке нашей эры «пифагорейские кружки и общины, в которых сохранялись религиозные учения пифагореизма, велась проповедь и вершилась практика нравственно чистой жизни, продолжали свое существование обычно в виде тайных союзов. Это тайное их существование длилось до поры, пока в обществе не возникла потребность в авторитете и догме, опирающейся на религиозное откровение» (2, с.375). Так возник неопифагореизм, представителями которого были Модерат из Гадеса, Аполлоний из Тианы, Плутарх из Херонеи, Гай, Альбин, Аттик. Такая «живучесть» пифагорейской философии, на мой взгляд, объясняется тем, что она придала мышлению, интеллектуальному процессу определенную форму: философствование может происходить как мышление сообща (научные и математические открытия в пифагорейской школе считались коллективными), которое не разделяет собеседников, отстаивающих свое мнение, а объединяет их в радости или восторге узнавания общности мысли. Тезис «у друзей все общее» в меньшей степени указывает на общее имущество, а в большей на общий акт мышления. Именно этой цели служат строгая дисциплина, непререкаемый авторитет и харизматичность учителя, иерархичность и упорядоченность личной и общественной жизни, учение о числах и отношениях, где меньше всего возможен произвол индивидуализированного сознания.
Начиная с Сократа и Платона, мысль облекается в иную форму, она становится родовыми схватками, где через муку борьбы мнений рождается истина. Философия из того, что может объединять, становится тем, что может продолжать существование в основном через критику. Сократ и Платон критикуют софистические учения, свою систему метафизики Аристотель создает через критический анализ предшествующей философской традиции, особо заостряя внимание на ниспровержении пифагорейской теории. Тезис «Платон мне друг, но истина дороже» ясно демонстрирует новый путь к познанию истины, заключающийся в преодолении предшествующих концепций. Истина есть то, что в математике называется предельной величиной: последнее в ряду постижений абсолютной истины. Импульс к развитию новоевропейской философии дала критика схоластического мировосприятия. Философия Нового времени выработала новый тип научности, основанный на естествознании, где смена парадигм происходит через отрицание старого. В проекте теоретической философии И. Канта разум впадает в противоречия, а Гегель делает противоречие основным принципом развития и познания. Если в досократовской философии мысль чаще всего мистериальна, открывается как интуиция только посвященным, то теперь она требует в качестве топлива для поддержания пламени критики предшествующие философские концепции.
Попытаюсь реконструировать форму мысли и обозначить статус философии, который может следовать из пифагорейского принципа о том, что у друзей все общее, имея ввиду общность мысли. Для этого понадобится сравнение с современной формой мыли, которая, на мой взгляд, хорошо представлена в первой главе монографии Федора Ивановича Гиренка «Удовольствие мыслить иначе». Ф.И. Гиренок определяет форму современной философской мысли как «попытку узнать на опыте, как и до какого предела возможно мыслить иначе» (4, с.3). Занятие философией становится творческим преобразованием действительности в мысли, построение иного взгляда на мир, чем он есть. «Философы – это значит, что ничего не значит мир и что философ его переиначит, не слушая, кто и что ему и как ему говорит. На свой салтык вселенную философ пересотворит» (10, с.422). Пифагорейская форма мысли есть удовольствие мыслить сообща, при этом происходит не переделывание мира, а приобщение к знанию и истине, «безмолвная встреча сердец». Кризис современной философии состоит в том, что ей не хватает ритма и экспрессии, чтение философских текстов рождает скуку, а не знание. «Философы — это значит: завтраки на газете, ужины на газете, обедов же — никаких, и долгое, сосредоточенное чтение в клозете философских журналов и философских книг» (10, с.422). Поэтому, чтобы оживить знание и разум, их нужно соединить с первобытной эмоцией и дикой страстью. В качестве альтернативы пифагореизм предлагает мистериальное посвящение в знание, что не может превратить философское постижение в скучное знакомство с абстрактными системами.
Входным билетом в философию в современных условиях, по мнению Ф.И. Гиренка, становится идея самоактуализации самости. Самость без Я есть мыслящий хаос, где на место Я встала и подумала какая-то иная субстанция. Сознание — это чистая самость, спонтанное раздражение себя своими галлюцинациями. Самость способна к самоактуализации через присутствие себя по отношению к себе. В пифагорейской форме мысли на место Я становится не самость, а мистическое Мы или коллективная самость. Сознание самоактуализируется не через раздражение собственными галлюцинациями, а через откровение и выход в коллективный мистический опыт совместного постижения знания. Поэтому в пифагорейском союзе входным билетом в философию является идея самоактуализации коллективной самости.
Если философию понимать как самоактуализацию самости, то ее задачей становится не отображение, а изобретение миров возможного, для чего требуется воображение. Пределом возможного является невозможное, а воображение нуждается в галлюцинации, в безумии. Отказ от безумия и постулирование только ума приводит к смерти философской мысли. Поэтому социальная институция есть морг мысли и философская школа — это прежде всего точка расхождения ума и безумия, место умирания философии, история филосифии означает ее гибель. На мой взгляд, пифагорейству удалось избежать индивидуализированности и не стать историей философии, кладбищем мысли. Важно, чтобы человек любил мудрость и стремился к ней — это являлось главным критерием принятия в философскую общину Пифагора. При таком условии, являясь философской школой, пифагореизм не мог закоснеть, институализироваться. Стать социальным институтом и омертветь пифагорейский союз мог при условии принятия всех желающих в свои ряды или хотя бы пользуясь покровительством власть имущих, т.е. продвигая идею мыслителя, стоящего у власти. Так было бы, если в пифагорейскую общину был включен знатный кротоней Килон. Пародоксально, что практически этот Килон стал причиной гибели пифагорейского союза, но его включение в орден означало бы смерть пифагорейской философии. Страстная любовь к философии являлась нервом пифагореизма.
Философия не имеет своего определенного предмета, языка и методологии. Предмет философии — сама философия, суть которой в самовыговаривании. Когда философия начинает говорить не своим языком, то она фальшивит и впадает в ошибки: «ошибки философии упоительно плодотворны» (4, с.19). Интересно, что две главные ошибки: обращение философии в науку и теологию, совершил именно Пифагор. От Пифагора берет начало культ чистого интеллекта и деградация чувственного знания: «Я полагаю, что математика является главным источником веры в вечную и точную истину, как и в сверхчувственный интеллигибельный мир» (8, с.72). С момента становления философии на позиции теологии и заговорив ее языком «начинается вся концепция вечного мира, доступного интеллекту и недоступного чувствам. Если бы не он (Пифагор), то христиане не учили бы о Христе как о Слове; если бы не он, теологи не искали бы логических доказательств бытия Бога и бессмертия» (8, с.73). Синтез теологии и интеллектуального созерцания задал направление развития дальнейшей философской традиции.
Мистический восторг, возникающий во время интеллектуального созерцания мешал философии превратиться в холодную мертвенность абстрактных философских систем. В понимании Ф.И. Гиренка, «философ - «волонтер духа», способный разогреть себя до плазменного состояния своей самости» (4, с.20). В пифагорействе мистическое чувство причастности многих других к такому состоянию воспламеняло мысль до экстатического состояния. Ф.И. Гиренок выделяет мыслителей, которые способны удержать мысль, свидетелей мысли, которые не способны удержать мысль, и пророков, которые удерживают себя в мысли. Чтобы пророчествовать, т.е. удерживать себя в мысли, разогревая свою самость до светоносного состояния, нужно отказаться от авторства мысли. Пифагор не был автором мыслей и открытий, приписываемых ему, он был персонифицированным образом и символом, через которого вещала мысль. Поэтому не даром история философии сохранила представление о Пифагоре и Эмпедокле как о провидцах и предсказателях. Философия, отказавшись от Я, не мыслит, а пророчествует.

Аватар пользователя marall

Если философия есть только процесс самоактуализации самости человека, то что она может предложить? Для чего нужно самоговорение мысли, если оно остается непонятно никому, даже самому вещателю? Человек в такой ситуации — аутист, а не реалист. Сама реальность оказывается продуктом самоактуализации самости. Вряд ли это прибавит любителей философии. Аутист производит впечатление неряшливого человека, незаботящегося о том, как он выглядит: «Философы — это значит: продранные носки, большие дыры на пятках от слишком долгой носки, тонкие струи волоса, плывущие на виски, миры нефилософии, осмысленные по-философски» (10, с.421). Пифагорейский проект философии вместо отдельной самости предлагает актуализацию как любовь к мудрости горизонта многих самостей. Теряя самость, человек цепляется за Другого или за социум, представляющих собой множество поименованных Других. Децентрированный социумом человек, не способен на размышление и созерцание, поскольку всегда деятелен. Пифагорейское отношение к каждому члену союза как другу означало признание его самости, ведь согласно Пифагору друг — это второе Я. «Философы – это значит: не так уж сложен мир, и, если постараться, можно в нем разобраться, была бы добрая воля, а также здравая рация, был бы философ – философом, были бы люди – людьми» (10, с.422).
Возникает вопрос: может ли философия объединять, не отодвигая самость в сторону, а аккумулируя самоактуализацию горизонта самостей. Ответ — может при следующих условиях. Во-первых, требуется особая форма мысли как удовольствие мыслить сообща. Во-вторых, суть этой формы мысли состоит в самоактуализации коллективной самости. При этом самоактуализация может представлять собой мистерию, стержневой идеей которой является страсть к интеллектуальному созерцанию и чистому размышлению. Под коллективной самостью следует понимать горизонт отдельных самостей, мистическое Мы, «безмолвную встречу сердец», основанную на чувстве причастности к единой бессубъектной мысли. В-третьих, только так понимаемое родство душ делает жизнеспособным существование философской школы, не умерщвляющей, а продуцирующей философскую мысль.
Чтобы философия могла мыслить, ей нужна самость, что требует дистанцирования от Других (политиков, религиозных деятелей, обывателей, ученых, менеджеров), однако нет никакой гарантии, что Другие не захотят «заняться» ею. В этом, пожалуй, заключается трагедия философии, о чем наглядно свидетельствует пример с пифагореизмом.

Выводы
1 Сведения о жизни и деятельности Пифагора представляют собой сплав истины и вымысла. Будучи уроженцем острова Самос, Пифагор по протекции Поликрата побывал в Египте, где познакомился с учением египетских жрецов. Много путешествуя по странам Древнего мира, Пифагор приобрел математические, астрономические, натурфилософские, эзотерические знания. Обосновавшись в Кротоне, Пифагор создал мистический орден, союз единомышленников, который вскоре был разрушен завистниками.
2 Перенеся на греческую почву учение о бессмертии и перевоплощении души, Пифагор понимал дружбу как родство душ, основанного на чувстве внутренней гармонии. Философия как любовь к мудрости есть душевное родство, суть которой состоит в экстатическом откровении, в страсти к чистому интеллектуальному созерцанию или размышлению.
3 Пифагорейская философия совершила переход от созерцания природной реальности к созерцанию работы чистой мысли, о чем говорит тезис «все есть числа и отношения». Число, как чужеродное всему чувственному, возводится в ранг нематериальной субстанции, но не тождественно чистому бытию. Через систему чисел как внечувственных категорий пифагорейцами объясняется все устройство мироздания.
4 Обязанность сохранять молчание, предписание ежедневно воспроизводить в памяти события минувшего дня, занятия математикой, музыцирование и другие предписания и запреты преследовали в пифагорейской общине одну цель: привитие культуры мышления, необходимой для философствования. Для Пифагора истина рождается не в споре, а в интеллектуальной общине единомышленников, в особой среде, где происходит «безмолвная встреча сердец».
5 Если в понимании Пифагора философия имела целью мышление сообща, то начиная с Сократа истина достигается в результате борьбы мнений, через критическое отношение и ниспровержение предшествующей философии. Пифагореизм облек философскую мысль в форму внутреннего единения родственных душ посредством актуализации совместного устремления к интеллектуальному созерцанию.

Литература:

1 Алданов М.А. Самоубийство
2 Асмус В.Ф. Античная философия: - 3 изд. М.: Высшая школа, 1998. - 400с.
3 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга 1. - СПб.: Наука, 1993. - 350с.
4 Гиренок Ф.И. Удовольствие мыслить иначе. - М.: Академический Проект, 2008. - 235с.
5 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1986. - 570с.
6 Малявин В.В. Конфуций. - М.: Молодая гвардия, 2007. - 368с.
7 Платон. Сочинения в трех томах. Том 1. - М.: Мысль, 1968. - 624с.
8 Рассел Б. История западной философии. В 3 кн.: 3 изд., испр. / Подгот. текста В.В. Целищева. - Новосибирск: Сиб. унив. изд-во; Изд-во Новосиб. ун-та, 2001. - 992с.
9 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. - М.: Владос, 2000. - 800с.
10 Слуцкий Б.А. Я историю излагаю... Книга стихотворений. - М.: Правда, 1990. - 480с.
11 Фрагменты ранних греческих философов / Отв. ред. И.Д. Рожанский. М.: Наука, 1989. Ч.1. - 575с.