"Действие там, где согласие". Хрисипп

что рынок даёт результат, связано не с индивидом, и как мыслит тут Мандевиль, действует не индивид, а бесполое Тела, и где реализуется объект сопротивления, о чём есть и древнекитайская мудрость на данную тему , "чем хуже, тем лучше". Индивид не инструментален, как представляется либеральной идее, а индивидуализм - химера и у критиков либерализма. Лейбниц со своей монадологией не индивида обозначил вовсе, а биопол, а Адам Смит разумеется бесполое Тела имел ввиду рассуждая об опыте рыночных отношений, Мандевиль же показал абсурдность всех направлений кроме своего, и где выделял прежде всего пользу идиота, опередив в этом Бентама и утилитаристов загнивающего тогда уже либерализма. Мандевиль ведь оказался пророком, так и происходило, по его сценарию, развитие рыночных отношений, как и идиотизма. Биопол довлеет себе, как монада, но учитывая бесполое Тела индивида приспосабливается к тому что есть, как нарцисс, и поэтому фашизм не замысел злодеев, или неудачная идеология, которая либеральная, а необходимость системы только. Выбирает толпа, но выбор - фикция либеральная, и понятно что толпа выберет, как правило нарцисса, как нечно среднее, и откуда идут корни либерал-фашизма, когда удачно соединяется либеральная идеология хаоса с толпой, уже в 20 веке. Обратите внимание на депутатов и политиков, больше половины нарциссов делающих важный вид, и это результат выбора. Ельцин не ошибся в выборе, и даже уже тем гений, Путин оказался лучшим для толпы, хотя и плодом не только его усилий. Толпа раскручивает идиота, но и не всякого, здесь необходимы и особенные способности, и даже переступить через себя. Путин и как фанатик хорошо пришёлся ко двору, и идиотам, и толпе, отсюда его успех, и не только в РФ, но и на Западе. Бентам как юридически подкованный деятель внёс уже и идею пользы, где биополу отвёл уже и общее значение, а это было и против идеи либерализма о свободе биопола, хотя и мнимой разумеется, но что приобретало уже и бунт на корабле. Маркс как шизоид и даже возненавидел Бентама за приземлённый образ мысли, хотя это было и движением к разумности, и надо было просто развивать мысли в этом направлении, но идиоты в 19 веке взяли верх, и исключением был Штирнер, и когда он грамотно оттолкнулся от либеральной идеи индивида, как и индивидуализма, и показал весь пошлый её характер, и Штирнер сделал это так остроумно, что многие до сих не оценили этого памфлета, и который по форме только им был. Думают что и Ницше был близок Штирнеру по мысли, и наверняка с него что-то взял, хотя это противоположные типы, и Штирнер скорее бы посмеялся над Ницше, понимая что это либеральные отголоски, то есть как публицистика на потребу. Оба великие мыслители, но ум у Ницше не такой острый как у Штирнера, и оценить его мог почти каждый, хотя по своему. Субъект был изобретён либерализмом, а на деле его и сейчас нет, так как субъект права только и возможен, а не иной.

Просто любопытно, да и поучительно, констатировать, что если «Монадология» написана в 1714 году (а опубликована, как известно, гораздо позднее), то в этом же году Мандевиль выпускает первое комментированное издание своей «Басни о пчелах», в которой часто справедливо видят первое приближение к тому, что будет называться теориями рынка. Удивительное совпадение: в философском отношении Мандевиль, голландец, проживший всю свою жизнь в Лондоне, лучше вписывается в традиции Гоббса и некоторого эмпиризма, чем в традицию континентального рационализма; тем не менее «Басня о пчелах», в целях осмысления имманентной человеческому обществу логики, воспроизводит интеллектуальную структуру, которая, если и близка своей экономической и политической направленностью к либеральной теории «невидимой руки», особенным образом напоминает о лейбницевском индивидуализме, не обнаруживая прямого его влияния. Принцип басни известен: Мандевиль сравнивает общество с ульем, который живет в «счастливом изобилии», но вне всякой моральности. Каждая пчела ищет исключительно своей выгоды и не заботится ни о чем другом, кроме своих собственных интересов, не имеющих никакого отношения к интересам других: таким образом, каждая профессия культивирует «нечто вроде мошенничества», представители закона сами «берут все новые и новые взятки», врачи предпочитают «(науке) славу и богатство», словом, «каждая часть улья была исполнена пороков, но в целом он являлся раем», или лучше: «даже самый худший из всей массы (пчел) всегда предпринимал что-нибудь для общего блага». Так, например, Мандевиль старается показать, что «прямо противоположные стороны помогали друг другу как бы против своей воли», что «роскошь давала работу миллионам бедняков», что «зависть и тщеславие были слугами трудолюбия», что, наконец, экстравагантность в еде и разнообразие блюд, помпезность экипажей и меблировки, несмотря на свою смехотворность, наилучшим образом способствовали торговле. Продолжение басни составляет обратный оттиск изначального описания (действительности): из-за ностальгии по добродетели улей молится за то, чтобы в него вернулась мораль. Как только его просьба исполняется, он видит, что вместе с пороком исчезает счастье и процветание: поскольку каждый индивид согласен удовлетворяться скромными, хорошо взвешенными желаниями, потребности, которые производство должно было предвосхищать, значительно уменьшились, в то же время исчезла целая куча специальностей, поскольку «дела не было для столь многих» и «искусные строители остались без работы». Люди избегали напрасных растрат, моды более не сменяли друг друга с приятным непостоянством, не культивировалась больше пустая слава, не строились больше ни очаровательные дворцы, ни великолепные портики: искусство захирело, все, кто жил в роскоши, вынуждены были покинуть улей, и «немногие оставшиеся в нем пчелы жили скудно», не стремясь к новшествам, утратив амбиции и став, как можно догадаться, идеальной добычей для «своих многочисленных врагов». То, что Мандевиль — не без вызова — представляет как «мораль» этой басни, легко выводится из повествования: «Оставьте свои жалобы, безумные смертные! Напрасно пытаетесь вы связать величие нации с порядочностью (...) Оставьте свои пустые химеры.
То, что прорисовывается от Мандевиля до А. Смита в процессе возникновения теорий рынка, конечно же влечет за собой такое представление об экономической и социальной областях, которое предвосхищает историю либерализма: мыслимая в рамках «хитрой манипуляции» или «невидимой руки» игра межчеловеческих отношений не нуждается, по крайней мере напрямую, в организации извне посредством установления правил, которые бы не возникали из нее самой и которые должен бы был создать, а затем и предписать человеческий разум; благо всех, напротив, надо понимать как спонтанный результат того образа действий, когда каждый индивидуально и эгоистически в полной независимости, не заботясь ни о других, ни об общем благе, преследует свои собственные цели. Но этот параллелизм с тем, что философски начинается у Лейбница в становлении монадологической онтологии, должен расширить значение этих схем за рамки их экономико-политического смысла: то, что в философском плане нашло свое выражение у Лейбница, в ту же эпоху нашло свое выражение и в некоторых экономико-политических размышлениях о функционировании человеческого общества.
https://vk.com/doc5787984_437244148?hash=41bd423b7f8b.. Эра индивида. К истории субъективности