интересные представления о государстве, и о том, чего нет в едином, а только в частном или общем индивида. Эффект чёрного тела в гражданине государства Шульман описывает превосходно, можно позавидовать только: "в глазах тех, кто у нас принимает решения, граждане субъектностью не обладают, субъектностью обладают только представители элит", - тут уточню, и элиты - чёрное тело, как технологическое, бесполое, поэтому преступность следствие этого порядка в хаосе либерал-фашизма, где бесполое Тела действует только. Субъектность бывает разного порядка, и гражданского, и уголовно ориентированного, откуда Вертикаль Путина. Кто закладывает государства, преступники,  и это не значит что они плохое дело делают, иначе не получается, а значит субъект может быть разным, и как действующий, но чиновник не субъект права, и потому преступник. Субъект права там, где равные, а Путин никому не равен, прогоняют и Лукашенко, и он не равен гражданину. Президентам и приходится убегать от родины подальше, так как толпа меняет их как преступников для себя. Государство - это гражданин и его представление всего лишь о себе, и действует такой субъект по разному. Никто не обратил даже внимания что толпа предпочитает выбирать идиотов, а не здравомыслящих людей, и это не случайно, так как государство не в поле видения граждан, а значит она всегда выбирая действует как идиот. Если государство представление, а представление не относится к существующему, где непременно должно быть равное, значит и государство не существует, следовательно любой может представить его по своему подобию. Существует субъект права, как отдельный, и правовая система, как единая всем, как равным субъектам права. Почему каждый правитель и имеет своё представление о государстве, которое ему приходится навязывать всем. "Есть множество вполне бедных стран, которые при этой бедности более-менее благополучно живут." - благополучие и не связано с развитием "государства", и если чёрное тело граждан работает на веру в него. Многое для меня мало значимое пропустил у Шульман, политэкономию и восстание масс, видео внизу смотрите.

Е.Шульман― .. фотографию мне прислали, где было написано, что в автократиях власть не меняется на выборах, но меняется вследствие выборов. Я рада, что политологические знания проникают в массы.
.. забастовочное движение не стало, так скажем, общенациональной стачкой. Судя по всему, этого не произошло. Тут продолжают в эту сторону смотреть, но пока впечатление такое. Репрессивные тактики первой недели протестов не повторяются, но и не происходит никакой либерализации с точки зрения выпускания политзаключенных, либо какого-то хотя бы намека на расследование этих эпизодов насилия, которые были сразу после 9 августа. Судя по всему, произошла «смена караула» на белорусском телевидении, вообще, в СМИ. Туда по многочисленным свидетельствам заехала московская команда, российские кадры. Соответственно, сменился и тон на российском телевидении, — сообщают нам те отважные коллеги, которые занимаются мониторингом медиапространства. Соответственно, насколько я понимаю, на российском телевидении превалирует идея о зарубежном происхождении протестов, о том, что они поддерживаются из-за рубежа, что это какие-то другие, плохие страны хотят чего-то там нехорошего. То есть, в общем, достаточно понятно, как можно с этого тона без поддержки протестующих перейти на историю, что типа все стороны хороши… Они иронически, насколько я понимаю, с некоторой насмешкой отзываются, в том числе, и лоялистские российские медиа. Когда произошла эта братская помощь пропагандистскими кадрами, то в Беларуси стали происходить попытки сделать то, что нам очень знакомо по России, то есть представить существование двух общественных групп: вот есть те, кто против, а есть те, кто за; те митингуют и те митингуют. У тех плакаты и особая одежда, и у этих тоже плакаты, майки и флаги. Вот типа того что эти ходят и те ходят. Это может быть необходимо, если настанет этап, скажем, каких-то переговоров, которые удобнее всего происходят в рамках конституционной реформы. Россия официальная хотела бы некого иного кандидата, не такого народного, непонятного, как Светлана Тихановская, а кого-то из более объяснимых, более знакомых для России людей, потому что в глазах тех, кто у нас принимает решения, граждане субъектностью не обладают, субъектностью обладают только представители элит. Они считают, что так все страны устроены, поэтому, например, на американских выборах выигрывает не тот, за кого люди проголосовали.
М.Курников― А кто надо.
Е.Шульман― Да, кто надо. Кого эти самые элиты, эти бесконечные собрания рептилоидов выдвинули на выборы. Поэтому не должно такого быть, чтобы люди сами взяли и решили для себя, еще и выдвинув из своей среды какого-то не элитного кандидата. Должно быть всё между серьезными дядями согласовано и решено. Вот, я думаю, в Москве такого рода решения и будут приниматься. Потому что легитимность, повторю, что мы тут с вами неоднократно говорили, — это не какие-то приличия, не какие-то украшения, без которых можно обойтись, это то, что позволяет приказом быть выполненными. Если этого нет, то приказы выполняться постепенно перестают. Сначала они перестают выполняться, начинают саботироваться гражданскими властями. Последними обычно остаются силовики, они наиболее заинтересованы в сохранении статус-кво. Но им может стать, повторю, себе дороже поддерживать существующий порядок вещей. Вот что такое легитимность и эрозия. В общем, продолжаем смотреть за Беларусью.
М.Курников― Мы приоритеты видим.
Е.Шульман― Да, приоритеты видим, абсолютно точно. Это началось совершенно не вчера. У нас вообще бюджет стоит на этих двух колоннах — это соцрасходы и правоохранительные органы. Соцрасхгоды — это преимущественно пенсии и некоторые другие меры социальной поддержки. И вот ОМОН, полиция и военные расходы. Вот такой у нас бюджет. Кроме того давайте не забывать, что довольно популярным инструментом облегчения государству исполнения его социальных обязательств является девальвация национальной валюты. Мы сейчас тут не притворяемся экономистами, но тоже мы это очевидным образом видим. Сделать рубль несколько дешевле — это способ получить возможность выплачивать то, что бюджет обязан выплачивать в условиях, когда, собственно, денег приходит меньше.
АЗБУКА ДЕМОКРАТИИ
Е.Шульман― Мне показалось важным поговорить о том, что такое failed state.
М.Курников― Карточный домик, который рушится.
Е.Шульман― Карточный домик, который еще стоит, но вот уже как-то разваливается. Failed state в буквальном смысле — это неудавшееся, провалившееся государство. Этот термин появился в начале 90-х годов. Ввели его два американских политолога: Хельман и Ратнер. Вот это несостоявшееся, неудавшееся государство подразумевало — что? Термин этот с тех пор начал жить своей жизнью, поэтому, мне кажется, важно очистить его от этой шелухи и вспомнить его первоначальный смысл. Первоначальный смысл его довольно прост. Failed state — это такое государство, в котором центральное правительство не контролирует часть территории. Или с точки зрения политической теории, в котором исчезала или исчезает государственная монополия на насилие, которая есть по Максу Веберу один из основных признаков государства. Если у вас центральное правительство теряет контроль над территориями, а там какая-то своя власть или какие-то банды или полевые командиры правят, а также насилие применяют безнаказанно иные акторы, кроме государственных, то это вот те признаки failed state…
М.Курников― Применяют насилие. Вот побили политического активиста — это применение насилия?
Е.Шульман― И ничего им за это не было.
М.Курников― Отравили, например, кого-нибудь.
Е.Шульман: У нас бюджет стоит на этих двух колоннах — это соцрасходы и правоохранительные органы
Е.Шульман― Это всё нехорошие признаки тоже, но это еще не такой радикальный признак, как потеря контроля над территорией, где образуется какое-то свое правительство. Но и когда у вас какая-нибудь армия ходит другая, не ваша государственная тоже там свои порядки наводит. Или когда у вас граждане не обращаются в суды, а обращаются в шариатские суды на целом ряде территорий. Это все эти самые признаки и звоночки. Но наличие нелегитимного насилия безнаказанного — это важно, понимаете, люди у вас в любом государстве будут убивать и травить друг друга и всячески безобразничать, это называется преступность; она, собственно, неуничтожима, поскольку это социальное явление, — важно, что потом происходит. Не важно, кто кого побил, важно, что дальше происходит. Если у вас это всё не наказывается и не наказывается систематически, не просто не нашли кого-то, не раскрыли загадочное преступление — бывает и такое, — а у вас раз за разом такое происходит, то да, это размывание монополии на насилие.
В своем первоначальном смысле термин failed state был важен для определения тех государство, которые теряют государственный суверенитет. Потом, когда этот термин пошел уже в большую жизнь и стал употребляться во всякой политической публицистике, то к нему стали предъявлять претензии, что это выдумано, чтобы оправдать иностранное вмешательство военное. То есть вы какое-то государство объявляете несостоявшимся для того, чтобы ввести какой-нибудь миротворческий корпус или войска свои ввести и установить там свою власть вместо прежней, а тут вот Give a dog a bad name and hang him (Хотите повесить свою собаку — дайте ей дурное имя), а там назвать уже можно как угодно.
И в результате, по-моему, после 2015 год самый знаменитый индекс эти failed state, которые публиковала с 2005 года «Фонд за мир», такая американская негосударственная научная правозащитная организация, он стал называться не failed state, а fragile state, то есть хрупких государств. Соответственно, акцент сместился, так сказать, с того, что вам учитель поставил оценку неудовлетворительно вашей государственности на то, что вы такое хрупкое государственное образование, в котором власть не очень справляется со своими обязанностями.
Каковы эти обязанности? Если сводить их только к одной монополии на насилие, то у нас получится, что жесткие тирании, диктатуры, они вполне себе справляющиеся государства, то есть Северная Корея — ну, никак нельзя назвать хрупким государством. У них с этим делом всё в порядке. Но там государство не выполняет целый ряд других функций.
Поэтому в результате были введены некие трехмерные факторы, которые позволяют определить: вы хрупкие или вы более-менее устойчивые? Это способность государства предоставлять населению базовые услуги, то есть свет у вас горит, транспорт у вас ходит, хлеб в булочных продается. При этом надо понимать, что из этого не следует, что все булочники и все уборщики мусора обязательно государственные служащие, но государство обеспечивает некую рамку, в которой эти люди могут функционировать и эти услуги гражданам предоставлять.
Второе — это, собственно, монополия на насилие, то, что у вас не правят банды, а все-таки худо-бедно правоохранительные органы выполняют свою работу.
И третье — это то, что называется rule of law.
М.Курников― С этим туго.
Е.Шульман― То есть если ваши правоохранительные органы сами выступают как банды — бьют граждан, безобразничают и не несут за это ответственности, то это тоже признак ровно в ту же самую сторону.
М.Курников― Как мы переведем — верховенство закона?
Е.Шульман― Да, верховенство закона — да, это вполне принятый русский термин. Правовое государство, в общем, то же самое, но тут скорее речь идет о процессе, чем об институте.
Что у нас в этом рейтинге интересного, если мы захотим на него полюбоваться. А вы можете захотеть, потому что рейтинг любопытный этих самых хрупких государств. Там система такая: если ты на первом месте, то у тебя дела хуже всего. Первые места обычно заняты государствами типа Сомали или вот в 19-м году последний рейтинг — это был Йемен. Это которые совсем никуда не годятся.
На 178 месте (их всего 178, это страны-члены ООН) находится Финляндия, она самая что ни на есть устойчивая, у нее все хорошо. Этот самый «Фонд за мир», который его делает, он использует целый ряд индикаторов (12 штук их) по разным параметрам: социальные, демографические, экономические, кстати говоря, уровень государственной легитимности, то есть насколько граждане признают ваше государство; несколько к вас едины ваши элиты и насколько хорошо работает ваш аппарат насилия.
Естественно, в любом рейтинге хочется посмотреть на себя, как мы выглядим. По итогам 19-го года Россия находилась на 76-м месте, Беларусь дл на 103-м. Значит, безусловно, выглядела более устойчиво, чем Россия в 19-м году. Более того, у обеих наших стран было по сравнению с 18-м годом улучшение этого рейтинга, причем у Беларуси даже больше прибавка в устойчивости, чем у России. Но видите как… подумаешь, как счастье своенравно, — как в «Горе от ума», — вот так бывает: был ты устойчивый, а стал устойчивый гораздо менее.
В чем важность этой политологической концепции. Важно понимать, каким образом вообще государство деградирует. Вот почему происходит так, что какое-то государство было устойчивым, худо-бедно справлялось со своими обязанностями, а потом взяло, да и перестало справляться? Бывают объективные показатели. Ну, например, вы маленькое государство, и у вас эпидемия, землетрясение, неурожай три года подряд — вот вы не справляетесь, не можете. Но провал государственность — это не обязательно бедность. Есть множество вполне бедных стран, которые при этой бедности более-менее благополучно живут.
Для того, чтобы вы на самом деле развалились, должно быть сочетание факторов, сердце которых все-таки — никуда мы от этого не уйдем, это, кажется, некоторая сквозная тема нашего выпуска — это проблема легитимности. Если у вас граждане по тем или иным причинам — вы неэффективны, вы надоели, они выросли или, наоборот, вы слишком для них хороши, и вы одичали (так тоже бывает) — перестают вас признавать за власть и начинают создавать параллельные властные структуры, то вот тут-то эта глобальная неудача, эта самая хрупкость зловещая, она у вас наступает, и вы становитесь таким государством-бабочкой, у которой от любого прикосновения хрупкие ваши косточки начинают ломаться.
https://echo.msk.ru/programs/status/2701779-echo/ Екатерина Шульман. Статус. ЭХО Москвы

https://www.youtube.com/watch?v=DAaOxFx8WSA Екатерина Шульман. Статус. ЭХО Москвы