"В стремлении к красоте одновременно со стремлением достичь непрерывности по ту сторону разрыва проявляется и стремление избежать ее." - красота не причина, а следствие, где и соединяются жизнь и смерть, а непрерывное - причинное этого соединения, что половая любовь и диалог, другого "непрерывного" в мире человеческого не бывает, это легко можно увидеть по состоянию женщины которая влюблена, она ничего не замечает кругом, для неё только любовь и диалог с любимым может длить вечность. Мужское как входящее уже не пребывает в непрерывности полового, по причине либидо и сублимации, почему и смертному (пустому) предаётся охотнее, "достичь непрерывности по ту сторону разрыва проявляется и стремление избежать ее.", и где бесполое Тела всегда берёт верх, так как именно ему принадлежит либидо.

Противопоставление чистоты и скверны в красоте
Красота является субъективной, меняется в зависимости от наклонностей тех, кто ее оценивает. В некоторых случаях можно думать, что иные животные ценят ее так же, как и мы, но это все же рискованное предположение. Замечу только, что на оценку человеческой красоты должно влиять соответствие видовому идеалу. Этот идеал варьируется, но он наличествует как некая физическая тема с возможными вариациями, иные из которых бывают очень неудачными. Свобода индивидуальной интерпретации не так уж велика. Во всяком случае, следовало напомнить об этом очень простом элементе, проявляющемся в оценке человеком как животной, так и человеческой красоты. (К этому изначальному элементу в принципе добавляется молодость.)
Теперь перехожу к другому, не столь ясному элементу, который в не меньшей степени влияет на признание мужской или женской красоты. Обычно мужчина или женщина считаются тем более красивыми, чем более они по своим формам удаляются от животного облика.
Это сложный вопрос, и в нем все перемешано. Не стану анализировать его в деталях. Покажу лишь, что он действительно встает. Несомненно, что все напоминающее в человеке зверя вызывает отвращение. Особенно омерзителен облик антропоида. Как мне кажется, эротическая ценность женских форм связана со стиранием этого давления природы, которое напоминает о материальном назначении телесных органов и о необходимости прочного костяка; чем более ирреальны эти формы, чем менее подчинены животно-физиологической истине человеческого тела, тем лучше они соответствуют довольно широко распространенному образу желанной женщины. Далее я буду говорить и о волосяной системе, которая обладает особым смыслом в видовом облике человека.
Из вышесказанного, как кажется, явствует несомненная истина. Но не менее верна и противоположная истина, выступающая лишь во вторую очередь. Образ желанной женщины, создаваемый в первую очередь, был бы пресен - то есть не вызывал бы желания, - если бы не предвещал или одновременно не раскрывал некой затаенной животности, обладающей более мощной призывной силой. Красота желанной женщины служит предвестницей ее срамных частей - волосатых, звериных частей. Инстинкт внушает нам желать этих частей. Но эротическое желание соответствует и другим компонентам, помимо полового инстинкта. Красота, отрицающая животность и пробуждающая желание, при обострении желания завершается экзальтацией звериных частей тела!
Окончательный смысл эротики - смерть
В стремлении к красоте одновременно со стремлением достичь непрерывности по ту сторону разрыва проявляется и стремление избежать ее.
Это двойственное стремление всегда остается двойственным.
Но его двойственность обобщает, вбирает в себя все развитие эротики.
Размножение нарушает состояние простоты существа, эксцесс разрушает границы и в итоге всегда так или иначе перехлестывает через край.
Всегда имеется предел, с которым человек сообразуется. Он отождествляет этот предел с тем, чем он сам является. Его охватывает ужас при мысли, что этот предел может исчезнуть. Но мы ошибаемся, принимая всерьез этот предел и то, как человек с ним сообразуется. Предел имеется лишь затем, чтобы быть преодоленным. Страх (ужас) вовсе не указывает на настоящее решение. Напротив, он побуждает переступать через пределы.
Когда мы испытываем страх, то знаем, что должны отвечать на заложенное в нас желание преодолеть границы. Мы хотим их преодолеть, и испытываемый нами ужас обозначает эксцесс, которого мы должны достичь и которого не смогли бы достичь, если бы не изначальный ужас.
Красота, в своем совершенстве отвергающая животное начало, потому столь страстно желанна, что обладание ею привносит животную скверну. Она желанна для того, чтобы быть запачканной. Желанна не ради нее самой, но для ликования от ее несомненной профанации.
При жертвоприношении выбор жертвы происходил таким образом, чтобы ее совершенство заставляло еще сильнее ощутить грубость смерти. При соединении тел человеческая красота привносит противопоставление между чистейшей человечностью и отвратительной животностью органов. О парадоксальном противопоставлении в эротике уродства и красоты впечатляюще писал в своих "Тетрадях" Леонардо да Винчи: "Акт совокупления и участвующие в нем члены настолько уродливы, что если бы не красота лиц, украшения участников и их необузданный порыв, то природа погубила бы род человеческий". Леонардо не замечает, что привлекательность прекрасного лица или красивой одежды воздействует постольку, поскольку это прекрасное лицо предвещает скрываемое под одеждой. Вся суть в профанации этого лица, его красоты - сначала потаенные женские части тела раскрываются, потом в них погружается мужской орган. Никто не сомневается в уродливости полового акта. Как и смерть при жертвоприношении, уродство соития погружает в состояние тревоги. Но чем больше эта тревога-в зависимости от силы партнеров, - тем сильнее сознание преодоления пределов, которым предопределяется порыв радости. Как бы разнообразны ни были ситуации в зависимости от вкусов и привычек, но обычно красота (человечность) женщины лишь делает шокирующе ощутимой звериную природу полового акта. Для мужчины нет ничего более удручающего, чем уродливость женщины, на фоне которой не может выделиться уродство органов или самого акта. Красота важна прежде всего тем, что уродство невозможно осквернить, а именно в осквернении заключается сущность эротики. Человеческое начало, обозначаемое запретом, подвергается трансгрессии в эротике. Оно подвергается трансгрессии, профанации, осквернению. Чем больше красота, тем сильнее осквернение.

Возможности здесь столь зыбко-многообразны, что систематическое представление их различных видов не может быть удовлетворительным. Неизбежны повторы, противоречия. Но уловленная здесь тенденция не оставляет неясностей. Это опять-таки противопоставление, позволяющее ощутить переход от сжатия к взрыву. Меняются пути, но ярость остается прежней, одновременно внушая ужас и притягивая к себе. Падшая человечность имеет тот же смысл, что и животное начало, профанация - тот же смысл, что и трансгрессия.
По поводу красоты я говорил о профанации. С тем же успехом я мог бы говорить и о трансгрессии, поскольку по отношению к нам животное начало означает трансгрессию, ибо зверь не ведает запрета. Просто чувство профанации нам понятнее.
Мне не удалось без повторов и противоречий описать многообразие эротических ситуаций, которые, впрочем, более похожи одна на другую, чем может показаться при установке на их различение. Следовало различать их, чтобы сквозь них проступала главная ставка в этой игре. Но нет ни одной формы, где не проявлялся бы какой-то аспект другой. Супружество открыто любым формам эротики. Животное начало примешивается к моральному падению, а во время оргии может с ошеломляющей точностью выделяться предмет желания.

Точно так же необходимость сделать ощутимой первичную истину затушевывает другую истину, истину примирения*, без которой не было бы эротики. Мне следовало подчеркнуть, что изначальное движение подвергается искажениям. В силу этих обстоятельств эротика, по всей видимости, удаляется от своей сущности, соединяющей ее с ностальгией по утраченной непрерывности. Человеческая жизнь не может без дрожи - и без передержек - следовать движению, которое увлекает ее к смерти. Я показал, как эта жизнь передергивает и лавирует на тех дорогах, о которых шла речь.
"Отсюда праздность, пожирающая целые дни; ибо любовные чрезмерности требуют и отдыха, и восстанавливающей пищи. Отсюда ненависть к любому труду, которая заставляет этих людей искать быстрые способы раздобыть деньги. Бальзак. Блеск и нищета куртизанок".

*) Примирения между желанием и индивидуальной любовью, между длящейся жизнью и притягательностью смерти, между сексуальным неистовством и заботой о детях.

http://www.fedy-diary.ru/html/122010/04122010-01d.html Жорж Батай. ПРОКЛЯТАЯ ЧАСТЬ