Желание стоило бы заменить в тексте на влечение, иначе теряется у Батая основание "общения". В едином Тела (толпы) влечёт только объект сопротивления, а желание свободно, и значит вне единого Тела. Разве "общение" свободно, так только казаться может, а на самом деле в нём скрыт всегда объект сопротивления. Свободным можно иметь только диалог, как находящийся в едином Тела индивида только, как и вне толпы. [в "общении", в любви объектом желания является ничто] - скорее влечения, иначе абсурд получается. "моё собственное отсутствие я предчувствую в разрыве, в тягостном ощущении недостатка. Через это ощущение раскрывается присутствие другого" - здесь и выявляется объект сопротивления как "другой", но этого "другого" нет, и тогда жертвоприношение организует его (врага) во внешнем (инструментальном) Тела. Единое толпы - это бесполое в нехватке объекта сопротивления для преодоления напряжения социального. Единое толпы через сочувствие или соучастие легко перемещается в единое Тела индивида (так как бесполое не имеет места, как в выражении: "не находить себе места"), и естественно на основании общего объекта сопротивления, как и информационный материал бесполого свободно перемещается в ментальном человеческого. Фуко этот процесс сводил просто к сумме высказываний и накоплению её критической массы в ментальном человеческого, и как лично обладающий  способностью к обработке материала бесполого. Шизоидное и половое Тела имеют место в едином Тела,  шизоидное с бесполым - в паре, а половое - единое. Как и у философа Витгенштейна: "Мир есть всё то, что имеет место." - всё остальное за пределами места. {"Общение" возникает только между двумя действующими существами - разорванными, подвешенными [над бездной], склонившимися над ничто.} - ничто - это бесполое (природное) Тела, базисное Тела, оно же и пустота, откуда всё исходит и куда всё возвращается в вечном возвращении, под которое и работает шизоидное Тела, а инициируются процессы возвращения или половым Тела, или объектом сопротивления.

Основополагающий принцип формулируется так:
"Общение" не может иметь места между полными и цельными существами: оно требует, чтобы существа обладали бытием в себе, введённым в действие, поставленным на грань смерти, на грань ничто; моральная вершина - это момент ввода в действие, выведение бытия за пределы его самого, на грань ничто.
Для меня важно показать, что в "общении", в любви объектом желания является ничто.
Это так и при любой "жертве".
Вообще говоря, кажется, что жертва, причём не только жертва Иисуса, вызывает ощущение преступления: жертва, приносимая злом, - это зло, необходимое для добра.
С другой стороны, жертвоприношение было бы умопостигаемым, если бы в нём видели средство, с помощью которого все люди "общаются" между собой, а также с призраками, которыми они населили преисподнюю и небеса.
Чтобы явственнее представить связь "общения" с грехом - жертвоприношения с грехом, - я покажу, что в принципе желание - сильное, высшее желание, которое вгрызается в человека и вызывает тревогу, - заставляет живое существо искать чего-то за пределами его самого. За пределами моего существа находится прежде всего ничто. Именно моё собственное отсутствие я предчувствую в разрыве, в тягостном ощущении недостатка. Через это ощущение раскрывается присутствие другого. Но полностью оно раскрывается только тогда, когда другой тоже склоняется над бездной своего ничто или если он в него падает (умирает). "Общение" возникает только между двумя действующими существами - разорванными, подвешенными [над бездной], склонившимися над ничто.
При таком подходе жертвоприношения и дела плоти объясняются одинаково. В жертвоприношении люди объединяются, предавая смерти, отдавая богу, олицетворённому в живом существе, жертвенное животное или жертвенного человека (тем самым люди объединяются друг с другом). Само жертвоприношение и присутствующие при его совершении люди каким-то образом отождествляются с жертвенным животным или человеком. В момент предания смерти они склоняются над собственным ничто. В этот момент они хватают своего бога, соскальзывающего в смерть. Отдание жертвы (как и в холокосте) означает удар наносимый богу. Это удар частично вводит в игру человека: так ему позволено на короткий момент соединиться со своим божественным началом, которое здесь также вступает в игру.
Плоть является объектом желания чаще, чем священные предметы, в желании плоти игра в "общение" проходит во всей своей сложности.
В плотских деяниях человек, пачкая других - и пачкаясь сам, - выходит за пределы, поставленные живым существам.
Объект высшего желания существ находится по ту сторону бытия. Тревога - это чувство опасности, связанное с этим неутомимым стремлением.
В сфере чувственности объектом желания является плотское существо. Но в этом плотском существе привлекает не само существо, а его рана: это точка разлома целостного тела и помойная яма. Эта рана непосредственно вводит в игру не саму жизнь, а лишь её целостность, её чистоту. Она не убивает, она чернит. То, что обнаруживается в грязи, существенно не отличается от того, что обнаруживает смерть: и мёртвое тело, и выделения организма выражают ничто, а труп в каком-то смысле тоже грязь. Экскременты - мёртвая часть меня самого, это то, что я должен выбросить, заставить исчезнуть и, наконец, уничтожить. Впрочем, в чувственности, как в смерти, притягивает не само ничто. То, что нас вовлекает в смерть, что нас доводит до изнеможения, но при этом, в тишине, вселяет священное чувство присутствия - или пустоты, - это не мёртвое тело само по себе. Когда мы видим (или воображаем) ужас, каковым действительно является смерть, - не приукрашенный, гниющий труп, - мы испытываем лишь отвращение.
Жорж Батай. О Ницше. Часть 2. Вершина и упадок