Эпиграф: «Креатив – отец богатства, а рутина – мать его»

При всей великой ценности хозяйства для жизни человека и общества разработка соответствующей теории так и остается непосильной задачей веков. В основе духовного провала такой длительности лежит превратное толкование сразу двух наиважнейших понятий: богатства как цели и торговли как средства любой хозяйственной деятельности, что можно бы посчитать и своеобразным языческим заклятьем от древнего моралиста Гесиода: «Ветру доверив без страха теперь свой корабль быстроходный, в море спускай и товаром его нагружай всевозможным. <…> Но не хвалю я плаванья этого; очень не по сердцу как-то оно мне: краденым кажется. Трудно при нем от беды уберечься, но в безрассудстве своем и на это пускаются люди: ныне богатство для смертных самою душою их стало» (Гесиод. Труды и дни. 670 - 680). Как бы то ни было, но уже после этого влиятельного человека во всей, как минимум, европейской культуре утвердился нравственный запрет на положительное или даже безразличное отношение к этим понятиям и явлениям. Этически окрашенная история мира существенно превратилась в борьбу, а порою и в битву с разными торгашами и богатеями, что все-таки трудно совместимо с чистым разумом и хваленой европейской рациональностью.

Начиная с анализа торговли, хотелось бы сразу вспомнить не только и не столько всем известного А. Смита с его показательным замечанием, что все мы в сущности торговцы, сколько англиканского архиепископа Ричарда Уэйтли (1787 – 1863), безуспешно попытавшего свести всю хозяйственную деятельность к так называемому обмену и ставшего в этой связи автором термина «каталлактика», которым потом воспользовались экономические неоавстрийцы Мизес и Хайек, при том что торговля и обмен – существенно разные вещи мира идей. Торговля – не просто обмен, который может быть и бессознательно механическим, и бессознательно автоматическим, но только сознательный обмен с обязательно-предварительным торгом как прением лично заинтересованных сторон за лучшую цену, или же лучшие условия меновой сделки. Теоретически чистый обмен – обычная рутина, в то время как торг – типичный креатив. Трудно назвать совершенно случайным тот наглядный факт, что в русском слове «торговля» нет корня «мен», но только «торг» с сокращением «воли», ибо вся наживная суть торговли именно в торге, но не в мене.

Чтобы довершить благое начинание Его Высокопреосвященства, нужно обратиться к той довольно очевидной вещи, что любое производство есть необходимый процесс отчуждения труда, или силы, в обмен на присвоение плода, или блага, - «Без труда не выудишь и рыбку из пруда». Собственно процессу сознательного производства также необходимо предшествует торг, но только в специфической, вырожденной форме разумного, рационального выбора из наличных и уже осознанных хозяйственных возможностей (бизнес-альтернатив), безвидно, или ангелически, предложенных Богом, Природой, или Судьбой (ср. «Англия» = «Ангелия» = «Туманный Альбион»). Глядя на современный ритейл, можно заметить, что современные формы розничной торговли также, как и производство, носят этот вырожденный, «обесторженный» характер. Стало быть, всю хозяйственную деятельность можно удовлетворительно привести к одному, общему знаменателю – торговле, придав искомо дедуктивной теории столь же искомое изящество. Таким образом получается, что, что хозяйствовать – значит торговать в двух базовых формах, или основных отраслях: с природой и с другими людьми, хотя первая из форм все-таки первична, а вторая – результат эволютивной, закономерно-исторической бифуркации.  Это тем более верно, что не так уж ново: «.., заслугой и отличительным признаком физиократии является то, что она выводит стоимость и прибавочную стоимость, не из обращения, а из [той отрасли] производства, ,<…> которая предполагает не обмен между человеком и человеком, а только обмен между человеком и природой» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 26. Ч. 1. М.: Политиздат. 1962. С. 20).  Сразу же стоит заметить, что следуя в набитой колее новоевропейской политэкономии, слишком пролетарские философы не сумели постичь того архиважного феномена, что само бытие торговли необходимо содержит совершенно неразрешимое противоречие, или тот метафизический корень зла, без которого, увы, невозможно вселенское развитие (ср. «диалектическое противоречие», а также «Кащей Бессмертный»). Подобно, или «фрактально», метафизическим первоначалам Хаоса и Логоса, Нави и Прави, Объекта и Субъекта, потребительная (качественная, конкретная) и меновая (количественная, абстрактная) стоимости товаров и услуг не просто противоположны, но несоизмеримы. Очень похоже, что об этом догадывался еще Платон, но прожектерски не стал вдаваться в рисковые детали: «Вся мелкая торговля по своей природе вовсе не направлена ко вреду государства, - совсем наоборот. Разве не благодетель любой человек, приводящий к соразмерности и единообразию любую разнообразную и несоразмерную собственность? Надо признать, что это происходит благодаря свойству денег.» (Платон. Законы. 918а – b). Платон-таки был достаточно изощрен, чтобы понимать всю провальную нелепость «соразмерения несоразмеримого», что напоминает столь же смехотворную, «художенскую», художническую смерть Кащея Бессмертного (см. Приложение к данному тексту). Именно в этой связи Аристотель написал иначе: «Итак, монета, словно мера, делая вещи соизмеримыми, приравнивает; и как без обмена не было бы общественных взаимоотношений (ср. «общество торговцев» А. Смита – прим. мое), так и без приравнивания – обмена, а без соизмеримости – приравнивания.

Конечно, в действительности вещи столь различные (продукты ремесла и земледелия – прим. мое) не могут стать соизмеримы, но если иметь в виду потребность основания [для соизмерения] достаточны.» (Аристотель. Никомахова этика. 1133b 15 – 20). Можно лишь сожалеть, что такой великий ум так и не исследил общественных последствий от своих «достаточных оснований», ибо эта «действительная несоизмеримость» - сам принцип, само первоначало всей социальной проблематики как «карточной» игры с нулевой суммой и не повсюду определенным исходом. Данное положение также подтверждается и известными трудностями с устойчивым развитием в глобальном масштабе. Так называемый золотой миллиард пока еще обыгрывает всех остальных, но  получает взамен растущий приток переселенцев и беженцев с социальной базой потенциального и реального криминала, включая терроризм. Подобным же образом, человечество в целом «обыгрывает» и природу с ее закономерным ответом в виде все более разрушительных и разорительных стихийных бедствий.

Решению этих проблем определенно способствует старое и более верное понимание богатства, заметно искаженное в науке Нового времени, которую, в частности, представляют и такие авторитетные экономисты, как англичане Дж. Ст. Милль и А. Маршалл. Так, словарь платоновской школы определяет богатство не как произвольную совокупность редких и полезных вещей, в полном согласии с которым любого что-то имущего бедняка можно логически корректно причислить к богачам, но как «имущество, достаточное для благополучной жизни», а также как «изобилие средств, направленное на укрепление счастья» (см. Платон. Сочинения в 4-х томах. Том 4. М.: Мысль. 1994. С. 622). В стороне от недостаточно ясных и субъективно-оценочных понятий блага и счастья искомое определение лаконично-канонической формы являет собой выражение: «богатство – жизнепредостаточное имущество», что может равно понравиться и аскету, и гедонисту как крайним супротивникам на поприще вещного потребления, где шансы второго довольно призрачны. Однако, понятие богатства как «пре-достатка» существенно касается не только «брюха», но и «живота» в его самом широком смысле.

Уже давным-давно все тот же Аристотель сумел продумать и выразить один особенно значимый для жизни человека и общества парадокс,  также предложив и свое ему объяснение: «Вместе с тем ясно, что всякого рода богатство должно бы иметь свой предел («Два обеда не съешь» - прим. мое), но в действительности, мы видим, происходит противоположное: все занимающиеся денежными оборотами стремятся увеличить количество денег до бесконечности. <…> В основе этого направления лежит стремление к жизни вообще, но не к благой жизни; и так как эта жажда беспредельна, то и стремление к тем средствам, которые служат к утолению этой жажды, также безгранично. И даже те люди, которые стремятся к благой жизни, ищут того, что доставляет им физическое наслаждение, и так как, по их представлению, средства для осуществления этого дает собственность, то вся деятельность этих людей направлена на наживу.» (Аристотель. Политика. 1257b 30 – 1258а 10).

Другое объяснение природы вещного стяжательства можно творчески извлечь из рассуждений довольно влиятельного либерального мыслителя современности Л. фон Мизеса (1881 – 1973). Ссылаясь на именитых философов Д. Локка и Г. Лейбница, он, с одной стороны, апеллирует к чувству беспокойства как доминантного мотива (преобладающего побуждения) к осуществлению человеком своей видовой, естественной деятельности. «У человека, полностью удовлетворенного состоянием своих дел, - добавляет Мизес – не будет стимулов к переменам.» (см. Мизес Л. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск: «Социум». 2005. С. 16). С другой же стороны, этот контрамарксистский потомок состоятельного главы еврейской общины г. Львова придает существенное значение и такому, чисто объективному фактору (ср. «предусмотрительность» маржиналиста К. Менгера), как неопределенность будущего: «В том, что называется марксистской философией, нет ни малейшего намека на тот факт, что основная задача деятельности – подготовиться к событиям неопределенного будущего.» (там же, с. 817). Хотя бы частичному принятию стороны «богатого еврея» благоволит самый общий смысловой итог данного сочинения.

Несоизмеримость противоположных первоначал (метафизическое зло) необходимо порождает чисто случайные, стохастические процессы или феномены, наличием которых обусловлена вся неполнота определенности будущего с его совершенно неотвратимыми рисками полной или частичной утраты с трудами нажитого имущества, что естественно сообщает его дальновидному владельцу достаточно обоснованную обеспокоенность. Разумно предусмотрительным, или предупредительным, ответом на это положение вещей служит «бесконечное накопление», или «жажда наживы», действительным смыслом чего является не собственно будущее потребление, но в точности настоящее страхование самой возможности потребления в будущем (ср. «безопасность»), - «Чем больше с тобой сегодня, тем крепче с тобой завтра». Этой же потребностью в умалении рисков категорически продиктовано «малоизвестное» желание больших международных толстосумов, или, если угодно, ангелических сионософистов добиться учреждения мирового правительства, что им по данному слову уже не суждено. Что же касается собственно экономической теории, то ее надежная разработка состоит в полном, достоверном и правильном раскрытии содержания «наиважнейших понятий».

ПРИЛОЖЕНИЕ. Вернее было бы написать, или переписать, сказку так, что многотрудная добыча  иглы Кащея его живого существа в итоге не убивает, но только лишает власти, «убивая» лишь его могущество, его вельможность. Игла Кащея, или «малая палка о двух разнокачественных, несоизмеримых концах», символизирует малый и глубоко сокрытый источник его духовной силы, его премудрости, - веды и знания, что в счастливом конце обретается Иванушкой-дурачком, преобразуя его из плотовного мальчика и духовного дитяти в плотовного мужчину и духовного старца-мудреца.

Представляется, что это могло бы развиться в интересный и полезный конкурс среди талантливых писателей с возможной потом экранизацией для детского чтения и просмотра, для верного воспитания «нашего будущего».