Читаем следующий фрагмент "Неиного" Кузанского

Аватар пользователя Александр
Систематизация и связи
Термины: 
Термины: 
Ссылка на философа, ученого, которому посвящена запись: 

Николай. В таком случае я прежде всего спрошу тебя: что в первую очередь позволяет нам знать?

Фердинанд. Определение.

Николай. Верно: потому что определение есть речь, или рассуждение. Но от чего его называют «определением»?

Фердинанд. От «о-пределения», потому что оно определяет все.

Николай. Совершенно правильно. Но в таком случае, если определение определяет все, определяет ли оно самого себя?

Фердинанд. Непременно, раз оно не исключает ничего.

Николай. Ты видишь, следовательно, что определение, которое определяет все, есть не что иное, как определенное.

Фердинанд. Вижу, раз оно - определение себя самого. Но я не вижу, каково оно.

Николай. Я его показал тебе самым ясным образом. Это и есть то, чем мы, сказал я, пренебрегаем, в пылу исканий не радея об искомом.

Фердинанд. Когда показал?

Николай. Я показал уже в тот момент, когда заявил, что определение, которое все определяет, есть не иное что, как определенное.

Фердинанд. Я тебя еще не понимаю.

Николай. Легко пересмотреть то немногое, что я сказал: ты найдешь там <неиное>. Ведь если ты со всем тщанием обратишь острие ума на неиное, ты вместе со мною увидишь, что оно есть определение, которое определяет себя и все.

Фердинанд. Научи нас, как это происходит, ибо велико то, что ты утверждаешь, но еще не убедительно.

Николай. Тогда отвечай мне: что такое неиное? Есть ли оно иное, чем неиное?

Фердинанд. Никоим образом не есть иное.

Николай. Следовательно, оно есть неиное?

Фердинанд. Да, это так.

Николай. Определи же неиное.

Фердинанд. Я вполне хорошо вижу, что неиное есть не иное, чем неиное. Этого нельзя отрицать.

Николай. Правильно. Не видишь ли ты теперь с совершенной достоверностью, что неиное определяет себя самого потому, что не может быть определено через иное?

Фердинанд. Я вижу это точно. Но мне еще не ясно, что оно определяет все.

Николай. Нет ничего легче узнать это. Действительно, что бы ты ответил, если бы кто-нибудь спросил тебя: что такое иное? Не скажешь ли ты, что оно не что иное, как иное? Например, на вопрос, что такое небо, не ответишь ли ты, что оно есть не что иное, как небо?

Фердинанд. Конечно, я мог бы ответить так на все, что потребуется определить.

Николай. Тогда, раз не остается никакого сомнения в том, что этот способ определения, которым неиное определяет себя и все, является самым точным и самым истинным, остается внимательно остановиться на нем и найти то, что тут доступно познанию человека.

Фердинанд. Ты говоришь и обещаешь удивительное. Однако я желал бы прежде всего услышать, не выразил ли этого взгляда явно кто-нибудь из прежних мыслителей?

Николай. Хотя я ни у кого не читал об этом, однако, по-видимому, ближе всех подошел к этому Дионисий. Именно, во всем, что он столь разнообразно выражает, он освещает неиное. Когда же он подходит к концу «Мистической теологии», то утверждает, что Творец не есть ни что-либо именуемое, ни что-либо иное. Он, однако, говорит это так, что не кажется, будто он провозглашает в этом случае нечто великое, хотя для внимательного читателя он выразил здесь скрытое неиное, во множестве мест по-разному им разъясняемое.

Комментарии

Аватар пользователя actuspurus

1. Здесь у Кузанца в рассуждении зияют, как мне кажется, два логически необоснованных перехода. Сначала речь шла об определении вообще и говорилось о нем, что оно определяет все и значит также самого себя. Теперь в качестве этого "определения" предлагают взять "неиное". Здесь налицо 1) переход от разговора об определении вообще к частному разговору об определении через неиное; 2) выражение "неиное" (non aliud), которое грамматически построено как отрицание, берется как нечто утвердительное.
2. Во-вторых, Кузанец ставит задачу доказать, что неиное определяет все и самого себя. В общем разговоре об определении у нас получалось, что определение определяет все и отсюда следует как вывод из этого - также самого себя. Теперь же, наоборот, отдельно доказывается, что неиное определяет самого себя и отдельно, что неиное определяет все остальное.
То, что неиное не определяется через что-то иное следует из самой грамматической конструкции "неиного". Ведь иное иного есть неиное. Сама форма неиное есть как бы рефлективное движение - от себя к иному и обратно. Казалось бы, нет необходимости доказывать, что неиное определяет самого себя, ведь уже показано в общем случае, что определение определяет все, а значит и самого себя. Но Кузанец здесь возится не зря, ведь его доказательство того, что все определяется через неиное фактически не удается. Действительно, Кузанец указывает, что грамматически всякое определение можно построить по формуле:
нечто есть не что иное как (non aliud quam) "нечто":

Действительно, что бы ты ответил, если бы кто-нибудь спросил тебя: что такое иное (aliud)? Не скажешь ли ты, что оно не что иное, как иное (non aliud quam aliud)? Например, на вопрос, что такое небо (caelum), не ответишь ли ты, что оно есть не что иное, как небо (non aliud quam caelum)?
Фердинанд. Конечно, я мог бы ответить так на все, что потребуется определить.

Однако, такое обоснование определения всего через "неиное" по меньшей мере наивно, логически - же совершенно необязательно.

Аватар пользователя actuspurus

Александр, будем читать далее? Всякое понимание Другого есть способ каким мы отбрасываем все другие способы понимания, кроме одного. Именно поэтому критика есть лучшая стратегия для понимания. ;)))

Аватар пользователя Александр

Актуспурус! Будем, конечно. Мне просто нужно время, чтобы ответить. В нашем диалоге и здесь, и по вопросу о рефлексии обнаружилась очень важная проблематика. Хочется начать ее достойно прорабатывать:)

Аватар пользователя actuspurus

ОК. Мне импонирует направленность Ваших поисков, готов с Вами обсуждать реальные философские проблемы - например, проблему рефлексии, как она возможна.
Николая Кузанского я давно хотел почитать, но как-то руки не доходили, а вместе читать интереснее - есть чем поделиться и возможно подискутировать. :)))

Аватар пользователя Александр

Уважаемый Actuspurus! Вы выделяете разные «ходы» Кузанского, и они для Вас оказываются мало связанными – есть разрывы в логике. Например:

Кузанец ставит задачу доказать, что неиное определяет все и самого себя. В общем разговоре об определении у нас получалось, что определение определяет все и отсюда следует как вывод из этого — также самого себя. Теперь же, наоборот, отдельно доказывается, что неиное определяет самого себя и отдельно, что неиное определяет все остальное.

А если это понять структурно? Ни мышление, ни бытие не может не иметь определенности своего содержания. Но откуда берется определенность? Если определяется какой-то новой определенностью – регресс в бесконечность. Должно быть начало любой определенности, при этом само определенное, а для этого оно должно определять себя. С этой точки зрения «определяет все» и «определяет себя» - просто две проекции одного и того же первоначала. Кузанский не строит дискурс выведения, а осуществляет интеллектуальное созерцание в разных модусах, в разных ракурсах, как бы с разных сторон. Если так понимать, то вроде бы не должно быть упрека в «нелогичности». Просто логика – иная. Посмотрите мой ответ на Вашу реплику к первому фрагменту. Там я об этом уже писал.

То, что неиное не определяется через что-то иное следует из самой грамматической конструкции «неиного». Ведь иное иного есть неиное.
Сама форма неиное есть как бы рефлективное движение — от себя к иному и обратно.

Да, и я так думаю. И это как раз чрезвычайно интересно! И, обратите внимание, в отличие от «cogito» Декарта, «я» Канта и Фихте – у Кузанского в том, как он выражает первоначало (с рефлексивной формой этого первоначала!) нет ни малейшего оттенка субъективности.

Очень интересно, что при разборе этого фрагмента наши позиции как бы меняются местами по сравнению с диалогом о рефлексии. Здесь Вы стремитесь отслеживать логическую форму, - рассудочную форму связности фрагментов доказательности. А мне лично прямо бросается в глаза, что Кузанский, действительно в духе Платона, описывает организацию определенной интеллектуальной ситуации. Ему нужно передать собеседникам умозрение – как живой опыт. Именно опыт созерцания, а ничто иное. И вся логика текста может быть понята только если начать видеть эту живую ситуацию диалога.

Очень показателен фрагмент:
Николай. Я его показал тебе самым ясным образом. Это и есть то, чем мы, сказал я, пренебрегаем, в пылу исканий не радея об искомом.
Фердинанд. Когда показал?
Николай. Я показал уже в тот момент, когда заявил, что определение, которое все определяет, есть не иное что, как определенное.

Здесь персонаж диалога Николай организует рефлексивное оборачивание других участников диалога на собственное мышление. То есть живой опыт рефлексии здесь и сейчас.
А автор текста – Николай Кузанский, - тем самым организует сознание читателей так, чтобы и у них случился живой акт рефлексии на те основания мышления, которые делают мысль определенной и предмет мыли – определенным.
Моя гипотеза состоит в том, что логика диалога устроена именно так, чтоб то, что говорится – мыслительная форма «неиное», не было оторвано здесь и сейчас от того, что делается – живого акта мышления и рефлексии. И именно это в единстве должно быть передано читателю и стать живым опытом читателя.

Аватар пользователя Олег

Александр.
Очевидно, что здесь у Николая Кузанского мы имеем дело с одной из попыток описать структуру позитивного определения всего реального, выделить общую материю понятия (собственно реальность в схоластическом смысле). Именно поэтому вы столкнулись с единством определения и деятеля. Отрицание (неиное) играет здесь роль логического выделения кокретного определения в отношении всего чем оно не является. Проблема однако состоит в том, что нумерическое опредление вещей через отрицание (неба, луны, стола, человека и т.д.), лишь подчёркивает формальную сторону интеллектуального акта ("деятель"), как простой деятельности различия (классический пример Декарт, у которого минимум различия истинного и ложного, как сомнение в бытии всего на свете, как раз и составляет пустую матрицу рефлексивной достоверности сознания себя). Из этого тождества определения и деятеля не следует тождество содержания различия, собственно определяющего суждения, и интеллектуального акта.
Простой пример: я могу спросить одно ли небо над всеми и во всех местах мира, или ещё проще как соотносится общее понятие стола и конкретные столы(отсюда все упрёки Николаю Кузанскому в пантеизме).
О субстанциях, как о реальностях, мы можем рассуждать, точнее определять их в смысле ограничевающей через отрицание дефиниции, только применительно к порядкам их совершенства. Скажем я не могу задать вопрос о том, почему этот стол - стол, или почему этот человек - человек (данный вопрос не имеет смысла в отношении того, что так определяется, поскольку само есть единство определения и деятеля в смысле чего-то самостоятельного, а не действующего практически - деятельность здесь деятельность отграничения от иного). Но я могу задать вопрос почему и насколько этот человек образованный, а этот стол - деревянный. В первом случае, идея конкретной вещи является неопределённой, поскольку неопределённо её отрицание (всё иное), во втором, напротив, определённой, поскольку определённо её отрицание - не образованный, не деревянный.
Николай Кузанский сталкивается с неизбежной для рациональной теологии проблемой: идеи вещей пребывают в уме Бога, но не составляют его сущности, напротив любой разговор о сущности Бога, как полной реальности всего, и общей материи понятия всего на свете, возможен только относительно того, что является её атрибутами, но при этом для самих субстанций мира привходящими свойствами: разумность - образованность, деревянность, как пригодность и т.д. Несовершенство здесь признак небытия, но всякое человеческое суждение такого рода рефлексивно, т.е. не является определяющим, с точки зрения того, что действительно есть.
Кстати необходимо также заметить, что данная диалектика неиного не имеет никакокго прямого отношения к Платону, у которого идея сама по себе (идея Единого) как раз является чем-то безусловно неопределённым. Она непоределена, но всё определяет, в смысле существования и несуществования. У Николая Кузанского мы сталкиваемся с совершенно очевидной попыткой определить само определение не только по форме, но и по содержанию. Для него Неиное уже противостоит действительности вещей как иного неиному и одновременно оно оказывается формальным (практически формально-логическим - принцип противоречия) принципом их разделения. Проще говоря у Платона посредством Единого одно иное отделяется от другого иного согласно категориальным различиям, а у Николая Кузанского посредством Неиного одно иное отделяется от всего иного.

Аватар пользователя Александр

Спасибо, Олег!
Вы удивительно точно выделили особенности философии Кузанца.
Действительно, я тоже полагаю, что неиное следует соотносить только с Единым сущим платоновского «Парменида», а не с Единым самим по себе (вопреки тому, что сам Кузанский считал неиное выше абсолютного Единого). Затем, Вы обращаете внимание, что у Платона ниже Единого самого по себе – единое сущее, или эйдос – то есть высшие категориальные определения. Поэтому определения Платона оказываются конкретны (в смысле «восхождения от абстрактного к конкретному»), и иное отделяется от другого иного категориальными различиями – идеями. А у Кузанского мира идей нет, а есть свернутость основ всех вещей в Боге, именно в Логосе. Поэтому переход от единства Абсолютного максимума во множественность есть одиночный акт конкретизации – развертывания единства и одновременного «стягивания» Абсолютного максимума сразу во все конкретно определенные единичные вещи.
Но теперь собственно про Вашу характеристику неиного как определения по форме, причем такого, что оно не дотягивается до содержания. Таким образом, если я правильно понял, Вы выделяете разрыв между формой и содержанием у Кузанца. Это интересная мысль, но пока по самому приведенному фрагменту не очень видно, справедливая ли. Более корректно будет проверить ее на тех фрагментах трактата, где Кузанец выводит категории, в сопоставлении с тем, как Платон выводит категории в «Пармениде» из единого сущего.
Однако Вы воспользовались различением контрарной и контрадикторной противоположности. Фактически, если я правильно понимаю, Вы воспроизвели упрек Аристотеля Платону – что тот не различал контрарности и контрадикторности. Как я понимаю Ваш аргумент: одно дело, когда вещь определяется в отношении к иному внутри вида (контрарная противоположность), а другое дело – когда вещь определяется в отношении ко всему (контрадикторная противоположность). Так вот, последнее не может быть содержательным определением.
С точки зрения Кузанского, родов вообще нет, есть как бы непрерывная градация качеств, так что виды могут переходить друг в друга, и роды тоже (см. его трансформации геометрических фигур), поэтому в максимуме противоположности совпадают. Таким образом для Кузанского нет различия контрарности и контрадикторности, точнее, все противоположности для него именно контрарны.
Было бы здорово, если бы Вы развернули детальнее, какие здесь возникают логические и богословские проблемы, как Вы их видите. Мне показалось очень важным Ваше суждение о том, что:

Николай Кузанский сталкивается с неизбежной для рациональной теологии проблемой: идеи вещей пребывают в уме Бога, но не составляют Его сущности, напротив любой разговор о сущности Бога, как полной реальности всего, и общей материи понятия всего на свете, возможен только относительно того, что является её атрибутами, но при этом для самих субстанций мира привходящими свойствами: разумность — образованность, деревянность, как пригодность и т.д. Несовершенство здесь признак небытия, но всякое человеческое суждение такого рода рефлексивно, т.е. не является определяющим, с точки зрения того, что действительно есть.

Но я пока не понял, как то, что Кузанский не имеет различения сущности и энергии предопределяет логическую особенность неиного как только формального определения. Не могли бы Вы раскрыть это подробнее?

Аватар пользователя Олег

Александр.
За неимением времени я сейчас не могу предоставить развёрнутый ответ. К тому же с конкретными текстами Николая Кузанского я знаком мало. Сейчас кратко просмотрел первые главы взятого вами для истолкования трактата "О неином".
Необходимо заметить, что вы крайне уместно подчеркли специфику различия контрарной и контрадикторной противоположности применительно к Платону и Аристотелю (я его несколько смазал, поскольку не отметил что речь шла о конкретных именах эйдосов, Сократ - не человек, этот стол - не стол, стол - не мебель если перейти уже к чисто логическим отношениям видов внутри рода).
С Николаем Кузанским по моему первому впечатлению дело обстоит и сложнее и проще. С одной стороны у него прослеживается явная тенденция продумать посредством диалектики неиного порядок сущностей установленный в классической схоластике Фомы Аквинского и других. Это видно уже из того, что преходя к анализу категорий он непосредственно начинает с трансценденталий. Как следствие смешивает схоластического Аристотеля и Платона, всем трансценденталиям находя противоположное, единое - неединое, бытие - небытие и т.д.. Проблема несомненно у него должна возникнуть с нечто и иное. Что такое не нечто, если не небытие, т.е. либо бытие не нечто, либо неиное как небытие. Прекрасно видно, что его претензия начать с неиного - всего лишь дело техники и произвола искусного диалектика, хотя бы потому, что трансценденталии относятся ко всем мыслимым или посто проговариваемым вещам. Он как бы не замечает, что первичная квазикатегория на которой строится вся диалектика как бытия - небытия, так и иного - неиного, ничто иное как "всё". Возможно он просто не знал "Софиста". Но это всё у него неизбежно не будучи названным описывается как двойная бесконечность Бога и универсума.
Поэтому, с другой стороны, он неизбежно обращается к фигуре произвола творца или в более мягкой форме знающего мастера, о знании которого мы ничего не знаем в контексте вопроса: почему в мире такие вещи, а не другие? Как следствие, диалектика неиного оказывается вовсе не на стороне диалектики единого существующего в "Пармениде", а скорее, напротив, в области диалектики единого не существующего. Бог есть внутренние вещей как его внешнего, и он есть внешнее для вещей как своего внутреннего. Соответственно вещи есть внешнее Бога как своего внутреннего, и внутреннее для Бога как своего внешнего. Поскольку вещи не есть ничто иное как Бог, он должен несуществовать, чтобы существовать, и существовать, чтобы несуществовать. Поскольку Бог не есть ничто иное как вещи, они должны существовать, чтобы несуществовать и несуществовать, чтобы существовать. Обратные суждения - вещи есть Бог и Бог есть вещи равносильны суждению Неединое существует, имеется в виду не существование единого в абсолютном смысле, единое неедино, что ведёт к непознаваемости сущего в дискурсивном, т.е. логическом смысле, иначе говоря к абсолютной неразличимости на уровне рассудка. Вы этом и только в этом смысле упреки Николаю Кузанскому в пантеизме вполне безосновательны, в некотором смысле пантеизм и философия вообще не совместимы.
Правда необходимо отметить, что логический тупик триады неиное неиного неиное... как раз и представляет собой чистое логическое, поскольку задаёт форму вывода, различие, однако только в области мнимого если Бог безусловно существует, либо безусловно не существует, Бог тождествен себе, либо нетождествен себе, Единое едино, либо единое не едино. Это крайне странная вещь, но чтобы в области мнимого сополагать противоположные категории относительно друг друга, необходимо утверждать противоположности в абсолютном смысле. У Платона ответ очевиден, так происходит потому, что Единое полностью превращается в иное, если соотносится с иным, неединым посредством иного. Именно поэтому, по всей видимости, иное никогда не включалось в схоластике в разряд трансценденталий. Неиное неиного - тождество, становящееся категорией познания в сфере внутреннего внешнего, неиное неиное - абстрактное различие в рассудке. Соответственно, иное иного - чистое различие внутреннего и внешнего, иное иное - абстрактное тождество в рассудке. Напротив, относительное в отношении бытия утверждение Единого вовсе не требует абсолютного утверждения его бытия или тождества себе. Именно поэтому Платон не говорит о том, что Единое существует в абсолютном смысле, но утверждает как гипотезу Единое едино. Фактически сказать Бог неиное иного означает превратить неиное в тождество и удвоить имя Бога. Бог неиное как Бог означает представить Бога в качестве вещи и, соответственно, либо рассматривать неиное как функцию определения как такового, что и получается у Николая Кузанского, либо утверждать однозначность бытия: Бог есть вещь, т.е. бытие сказывается обо всём одним и тем же образом. По существу данная диллема задаёт абстракцию теории познания, своего рода ложную проблему, в следствие которой мышление вынуждено начинать с обоснования тождества, для бессмысленно данного как различие, а не наоборот с обоснования различия, в отношении данного единства бытия и смысла.
Отмечу также, что я вовсе не полагаю, что у Платона Единое само по себе выше Единого сущего, на мой взгляд теология Платона вообще проблематична как таковая, для него это вопрос и притом политический вопрос (вопрос о власти подражателя - или образы, или призраки), смысл которого нужно было просто утратить, чтобы создать неоплатоническую схему. Культурным следствием такой утраты стало чёткое различение политической и катарсической формы заботы о себе в имперском универсуме поздней античности.
Как следствие место для работы разума в отличии от рассудка для Николая Кузанского остаётся только в области физики. Он со страстью строит разнообразные физические онтологии по образцу "Тимея", совершенно не замечая, что этим у Платона занимается политик. Интересно в данной связи посмотреть подробнее как он работает с категорими движения и покоя, большего и меньшего, равного и неравного, подобного и неподобного и т.д.. Здесь также возможны интересные нестыковки методологий Платона и Аристотеля в соответствующих схоластических контектуальных порядках.

Аватар пользователя Олег

Александр.
За неимением времени я сейчас не могу предоставить развёрнутый ответ. К тому же с конкретными текстами Николая Кузанского я знаком мало. Сейчас кратко просмотрел первые главы трактата "О неином".
Необходимо заметить, что вы крайне уместно подчеркли специфику различия контрарной и контрадикторной противоположности применительно к Платону и Аристотелю (я его несколько смазал, поскольку не отметил что речь шла конкретных именах эйдосов, Сократ - не человек, этот стол - не стол, стол - не мебель если перейти уже к чисто логическим отношениям видов внутри рода).
С Николаем Кузанским по моему первому впечатлению дело обстоит и сложнее и проще. С одной стороны у него прослеживается явная тенденция продумать посредством диалектики неиного порядок сущностей установленный в классической схоластике Фомы Аквинского и других. Это видно уже из того, что преходя к анализу категорий он непосредственно начинает с трансценденталий. Как следствие смешивает схоластического Аристотеля и Платона, всем трансценденталиям находя противоположное, единое - неединое, бытие - небытие и т.д.. Проблема несомненно у него должна возникнуть с нечто и иное. Что такое не нечто, если не небытие, т.е. либо бытие не нечто, либо неиное как небытие. Прекрасно видно, что его претензия начать с неиного - всего лишь дело техники и произвола искусного диалектика, хотя бы потому, что трансценденталии относятся ко всем мыслимым или посто проговариваемым вещам. Он как бы не замечает, что первичная квазикатегория на которой строится вся диалектика как бытия - небытия, так и иного - неиного, ничто иное как "всё". Возможно он просто не знал "Софиста". Но это всё у него неизбежно не будучи названным описывается как двойная бесконечность Бога и универсума.
Поэтому, с другой стороны, он неизбежно обращается к фигуре произвола творца или в более мягкой форме знающего мастера, о знании которого мы ничего не знаем в контексте вопроса: почему в мире такие вещи, а не другие? Как следствие, диалектика неиного оказывается вовсе не на стороне диалектики единого существующего в "Пармениде", а скорее, напротив, в области диалектики единого не существующего. Бог есть внутренние вещей как его внешнего, и он есть внешнее для вещей как своего внутреннего. Соответственно вещи есть внешнее Бога как своего внутреннего, и внутреннее для Бога как своего внешнего. Поскольку вещи не есть ничто иное как Бог, он должен несуществовать, чтобы существовать, и существовать, чтобы несуществовать. Поскольку Бог не есть ничто иное как вещи, они должны существовать, чтобы несуществовать и несуществовать, чтобы существовать. Обратные суждения - вещи есть Бог и Бог есть вещи равносильны суждению Неединое существует, имеется в виду не существование единого в абсолютном смысле, что ведёт к непознаваемости сущего в дискурсивном, т.е. логическом смысле, иначе говоря к абсолютной неразличимости на уровне рассудка. Вы этом и только в этом смысле упреки Николаю Кузанскому в пантеизме вполне безосновательны, в некотором смысле пантеизм и философия вообще не совместимы.
Отмечу также, что я вовсе не полагаю, что у Платона Единое само по себе выше Единого сущего, на мой взгляд теология Платона вообще проблематична как таковая, для него это вопрос и притом политический вопрос (вопрос о власти подражателя - или образы, или призраки), смысл которого нужно было просто утратить, чтобы создать неоплатоническую схему. Культурным следствием такой утраты стало чёткое различение политической и катарсической формы заботы о себе в имперском универсуме поздней античности.
Как следствие место для работы разума в отличии от рассудка для Николая Кузанского остаётся только в области физики. Он со страстью строит разнообразные физические онтологии по образцу "Тимея", совершенно не замечая, что этим у Платона занимается политик. Интересно в данной связи посмотреть подробнее как он работает с категорими движения и покоя, большего и меньшего, равного и неравного, подобного и неподобного и т.д.. Здесь также возможны интересные нестыковки методологий Платона и Аристотеля в соответствующих схоластических контектуальных порядках.

Аватар пользователя Олег

Александр! Жду Вашего мнения