абсолютное Тела

Аватар пользователя Дмитрий Косой
Систематизация и связи
Онтология
Ссылка на философа, ученого, которому посвящена запись: 

Соотнесение абсолюта (Тела) с иным естественно ведёт к смерти, к высшему Тела, потому что индивид в природе невозможен и в детерминации природного необходима смерть индивида, тогда и возникает вещь. "Благодаря смерти жизнь проявляется во всей своей полноте, а реальный мир проваливается в ничто." - у Батая логическая неувязка, ведь именно реальный мир вызвал смерть, и не проваливаясь, а утверждаясь.

Принцип жертвоприношения состоит в разрушении, но хотя это разрушение бывает порой даже полным (как в обряде всесожжения), все-таки жертвенное разрушение не есть обращение в ничто. Жертвенный обряд стремится уничтожить в жертве вещь - и только вещь. Жертвоприношение разрушает реальные узы подчиненности объекта, исторгает жертву из мира пользы и водворяет ее в мир недоступной разуму прихоти. Когда предназначенное в жертву животное вступает в круг для заклания жрецом, оно из мира вещей - закрытых для человека, не являющихся для него ничем, познаваемых им извне - переходит в мир сокровенно-имманентный ему, познаваемый так, как познают женщину в акте плотского обладания. Тем самым предполагается, что человек и сам перестал быть отделенным от своей сокровенности, как он отделен от нее при трудовом подчинении. Для возвращения сокровенности, имманентной связи между человеком и миром, между субъектом и объектом необходимо, чтобы жрец предварительно отделил себя от мира вещей. Жрецу требуется жертвоприношение, чтобы отделить себя от мира вещей, а жертва не могла бы быть от него отделена, если бы это уже заранее не произошло со жрецом. Жрец провозглашает: "Сокровенно я принадлежу суверенному миру богов и мифов, миру яростно-безрасчетной щедрости, подобно тому как жена моя принадлежит моим желаниям. Я изымаю тебя, жертва, из мира, где ты была и не могла не быть сведена к состоянию вещи, обладая смыслом, внеположным твоей сокровенной природе. Я вновь призываю тебя к сокровенности божественного мира, к глубинной имманентности всего сущего".
§ 2. Ирреальность божественного мира
Разумеется, жертва не может ни понять этот монолог, ни ответить на него. Ибо жертвоприношение по сути своей отворачивается прочь от реальных отношений. Если бы оно с ними считалось, то изменило бы своей собственной природе, каковая именно противоположна миру вещей, обосновывающему собой отчетливую реальность. Не отрицая объективной реальности животного, оно бы не могло уничтожить его как вещь. Вот почему мир жертвоприношения выглядит как нечто несерьезное, необоснованное. Но, уничтожая ценности, на которых зиждется реальность, нельзя оставаться в ее пределах. Возврат к имманентной сокровенности требует помраченного сознания: сознание связано с полаганием объектов как таковых, непосредственно постигаемых, вне всякого смутного восприятия, по ту сторону всегда ирреальных образов мышления, основанного на причастности.
§ 3. Обычная связь между смертью и жертвоприношением
Несерьезность и бессознательность жертвоприношения заходят даже столь далеко, что заклание животного предстает способом загладить нанесенное ему оскорбление, сведение его к жалкому состоянию вещи. Собственно, жертву и необязательно буквально предавать смерти. Однако чем сильнее отрицается реальный порядок мира, тем благоприятнее это для возникновения мифического порядка. С другой стороны, при жертвенном заклании переворачивается и тем самым разрешается тягостная антиномия жизни и смерти. Действительно, в мире имманентности смерть - ничто, но именно потому, что она ничто, ни одно существо никогда по-настоящему и не отделено от нее. Из-за того, что смерть не имеет смысла, что между ней и жизнью нет различия, что по отношению к ней нет ни страха, ни защиты, она захватывает все на свете, не вызывая сопротивления. Временная длительность теряет всякое значение или же остается лишь как источник болезненного наслаждения тревогой. Напротив того, объективное, в некотором смысле трансцендентное субъекту полагание мира вещей основано именно на длительности; действительно, любая вещь может полагаться как нечто отдельное и обладать смыслом лишь при условии, что полагается некоторое будущее время, ради которого она и образуется как объект.

Могущество смерти означает, что этому реальному миру жизнь может видеться лишь в своем нейтральном образе, что сокровенность проявляется здесь в своем ослепительном истреблении, лишь тогда, когда ее больше нет. Пока она была в мире, никто не ведал о ее присутствии, ею пренебрегали ради реальных вещей; смерть представляла собой реальную вещь, подобную другим. Но внезапно смерть показывает, что реальное общество лгало. При этом имеется в виду не утрата вещи, полезного члена общества. Общество теряет не члена своего, а свою истину. Эта сокровенность жизни, утратившая способность вполне затрагивать меня и рассматривавшаяся мною главным образом как вещь, вновь делается вполне ощутимой лишь в свое отсутствие. Благодаря смерти жизнь проявляется во всей своей полноте, а реальный мир проваливается в ничто. Отныне не имеет значения, что этот мир есть требование к более не сущему - длиться. Стоит какому-то элементу не подчиниться этому требованию, как перед нами оказывается не целостность, страдающая от понесенного ею ущерба, - нет, вся эта целостность, реальный порядок, вдруг полностью исчезает. О ней больше и речи нет, и, оплакивая смерть, мы переживаем бесполезное истребление сокровенного мира.
Наивно считать смерть тесно связанной с печалью. Даже сами слезы, которыми оставшиеся в живых встречают ее приход, по своему смыслу, быть может, и не противоположны радости. Эти слезы отнюдь не болезненны, в них выражается острое сознание общей жизни, постигаемой в ее сокровенности. Правда, это сознание бывает острее всего в такой момент, когда присутствие внезапно сменяется отсутствием, например, при смерти или простой разлуке. И в подобных случаях утешение (в том точном смысле, какой имело это слово в "утешениях" мистиков) как-то горько связано со своей невозможностью долго продлиться, зато именно благодаря исчезновению длительности, а заодно и связанных с ней нейтральных способов поведения нам ослепительно открывается глубина вещей (иными словами, нет сомнения, что потребность в длительности отнимает у нас жизнь, а освобождает нас в принципе только невозможность длительности). В других случаях слезы могут означать, наоборот, нежданное торжество, ликование от удачи, но всякий раз это нечто безрассудное, далеко перехлестывающее заботу о будущем времени.
§ 4. Принесение в жертву
Могущество, вообще присущее смерти, озаряет собою жертвоприношение, в котором воспроизводится действие смерти, то есть восстанавливается утраченная ценность путем отказа от нее. Но это необязательно связано со смертью, самое торжественное жертвоприношение может быть и бескровным. Приносить в жертву - значит не убивать, а оставлять и дарить. В заклании жертвы всего лишь делается явным глубинный смысл обряда. Важен сам переход от порядка длительности, где всякое потребление ресурсов подчинено требованию длиться, к ярости их безусловного истребления; важен выход из мира реальных вещей, чья реальность вытекает из долгосрочных операций и никогда не осуществляется мгновенно, - из мира, который творит и сохраняет (творит ради длящейся реальности). Жертвоприношение - антитеза производства, совершаемого ради будущего, это истребление богатств, представляющее интерес лишь в данный момент. В таком смысле жертвовать и означает дарить и оставлять, но только даримое не может стать для получающего дар предметом сохранения; отдавая что-либо в жертвенное приношение, мы как раз и передаем его в мир скоротечного истребления. Именно это и значит "пожертвовать божеству", священная сущность которого подобна огню. Жертвовать - все равно что бросать уголь в печь; но только печь обычно приносит несомненную пользу, которой и подчиняется уголь, тогда как при жертвоприношении жертв а остается не подвластной никакой пользе.
Именно таков точный смысл жертвоприношения, и не случайно в жертву приносят то, что для чего-то служит, а не предметы роскоши. Если бы приносимое в жертву было уже изначально разрушено, то его нельзя было бы и жертвовать. А поскольку труд для изготовления предмета роскоши изначально лишен пользы, то тем самым он уже уничтожен, растрачен ради пустой славы, безвозвратно утерян уже в момент своего осуществления. Приносить в жертву предмет роскоши - это было бы все равно что второй раз жертвовать один и тот же предмет.
Но точно так же нельзя принести в жертву то, что предварительно не изъято из имманентности, что никогда не принадлежало бы ей и не было бы, на втором этапе, покорено, приручено и сведено к состоянию вещи. Для жертвоприношения берутся предметы, которые могли бы быть духами, - как, например, животные, растительные субстанции, - но сделались вещами и должны теперь вернуться в имманентность, откуда они происходят, в смутную область утраченной сокровенности.
§ 5. Индивид, тревога и жертвоприношение
Сокровенность невозможно выразить связной речью.
Говорить непомерно выспренно, стискивая зубы и рыдая, давая выход своей злобе; перескакивать мыслью с пятого на десятое, без начала и без цели; петь во все горло в темноте, от страха; бледнея, выпучивать побелевшие глаза, тихо печалиться, яриться до рвоты... все это лазейки, которыми она пользуется.
Сокровенным, строго говоря, является все, в чем есть горячка безличности, неуловимая звучность реки, пустая ясность небес; но это все равно негативное определение, в котором недостает самого главного.
Все эти выражения имеют смысл лишь как смутно-недостижимая даль, а в четких дефинициях за деревьями не видно леса, за отчетливой формулировкой пропадает то самое, что формулируется.
Я все же попытаюсь сформулировать.
Парадоксально, но сокровенность - это ярость насилия, это разрушение, потому что она несовместима с полаганием отдельного индивида. Если описывать индивида в ходе жертвоприношения, то его определяющим состоянием будет тревога. Однако жертвенный акт вызывает тревогу именно потому, что индивид в нем участвует. Индивид отождествляет себя с жертвой, внезапно возвращаемой к имманентности (сокровенности), но все же это самоуподобление, связанное с возвратом имманентности, зиждется на том факте, что жертва - это вещь, подобно тому как жертвователь - это индивид. Отдельный индивид обладает той же природой, что и вещь; вернее, тревога за свою личностную длительность, полагающая его индивидуальность, вызвана слитностью его существования с миром вещей. Он не ощущал бы тревоги, если бы не был индивидом (вещью), и его тревога питается прежде всего именно тем, что он индивидуален. Он научается тревоге, чтобы соответствовать требованию своей вещественности, поскольку в мире вещей фундаментальным условием его ценности, его природы положена длительность. Он начинает бояться смерти, как только вступает в порядок проектов, то есть в порядок вещей. Смертью нарушается порядок вещей, а порядок вещей крепко держит нас. Человек страшится порядка сокровенности, который непримирим с порядком вещей. А иначе не было бы жертвоприношения - и не было бы самого человечества. Порядок сокровенности не проявлялся бы в разрушении и в священной тревоге индивида. Именно потому, что индивид имеет доступ к сокровенности не напрямую, а лишь через посредство вещи, которая находится под угрозой в самой своей природе (в образующих ее проектах), - именно поэтому в его трепете сокровенность является святой, священной и осененной тревожным ореолом.
§ 6. Празднество
Сакральное - это то расточительное кипение жизни, которое порядок вещей, чтобы продлить свое существование, заключает в оковы и которое, будучи сковано, превращается в разгул, иными словами, в насилие. Оно беспрестанно грозит прорвать дамбы, противопоставив производственной деятельности стремительно-заразительный процесс истребления, испепеления богатств ради чистой славы. Сакральное может быть уподоблено именно пламени, поглощающему, уничтожающему дрова. Необузданный пожар - прямая противоположность вещи, он распространяется во все стороны, лучится жаром и светом, воспламеняет и слепит, и тот, кого он воспламенил и ослепил, сам мгновенно начинает пламенить и слепить других. Жертвоприношение зажигательно как солнце, медленно умирающее в своем расточительном сиянии, чей блеск невыносим для наших глаз, но оно никогда не бывает отдельным и в мире человеческих индивидов зовет к всеобщему отрицанию индивидов как таковых.
http://www.fedy-diary.ru/html/052012/15052012-05a.html Жорж Батай "Проклятая часть"

Связанные материалы Тип
против абсолютного Тела Дмитрий Косой Запись
рождение Тела Дмитрий Косой Запись
бесполое Тела и забота о вещи Дмитрий Косой Запись
арифметика любви Дмитрий Косой Запись
бесполое Тела в сексуальном Дмитрий Косой Запись
бесполое Тела о философии Дмитрий Косой Запись
Штирнер о древних и новых Дмитрий Косой Запись